Древние столы

Городов, претендующих на статус столицы, на Руси хоть отбавляй. И разбросаны они по всей территории нашей огромной страны. Первой считается северная Ладога, где первоначально обосновался варяжский конунг Рёрек (Рюрик). Об этом сообщает Ипатьевский свод «Повести временных лет». Впрочем, это вопрос спорный, к тому же сидел он там недолго и вскоре перебрался в Новгород. Та же ПВЛ, но в Лаврентьевском списке, датирует этот момент 864 годом. Итак, Новгород – вторая (или первая?) столица Руси. Не прошло и двух десятков лет, как преемник Рюрика Олег убил своих соплеменников Аскольда и Дира (Дирка) и захватил принадлежавший им Киев. Вместе с частью своего отряда он поселился на Днепре, другая часть осталась в Новгороде. Теоретически после этого столицей стал Киев. Впрочем, в этом есть доля условности, ведь варяги контролировали не столько территорию Руси, сколько проходивший по рекам торговый путь «из варяг в греки», опираясь при этом на узловые пункты в виде городов Киева, Смоленска (Гнездово), Новгорода. Каждый из них был по-своему ключевым, но в тот момент южные рубежи были важнее, посему большая часть дружины и сам князь-конунг находились именно там. Хотя в любой момент мог переехать.

Относительно серьезно о понятии «столица» можно говорить лишь после принятия христианства и проникновения на Русь византийских традиций. Киев после этого становится религиозным центром страны, местом пребывания митрополита. Видимо, тогда же возникает выражение «матерь городов русских», что является прямым переводом греческого термина метрополия (meter – мать и polis – город).

С началом феодальной раздробленности столиц на Руси становится множество – каждый князь «держит свой стол», то есть сидит в своей столице. Киев какое-то время сохранял первенство, но лишь номинально – князья вроде бы стремились в него, при этом и разграбить «матерь городов русских» не стеснялись. Вспомним хотя бы Юрия Долгорукого. А его сын Андрей так и вовсе переехал во Владимир, перестав оказывать Киеву столичные почести, а позже разорил его. Некоторые историки считают, что с 1157 года – времени бегства Андрея – именно Владимир на Клязьме следует считать стольным градом Руси. Впрочем, с этой датировкой согласны не все ученые.

При князе Всеволоде Большое Гнездо владимирских князей уже почти официально именуют великими, и не случайно Батый именно им даровал ярлык на великое княжение. Ну а когда во Владимир переехал митрополит Максим, а случилось это в 1299 году, этот город однозначно стал столицей всей земли Русской.

Правда, ненадолго: уже преемник Максима митрополит Петр перебрался в Москву. Случилось это в 1325 году, а через два года московский князь Иван Данилович по прозвищу Калита получил ярлык на великое княжение. Тогда объединенными московско-татарскими войсками была разорена Тверь – главный конкурент Москвы в споре за великое княжение. Кстати, исходя из того, что тверские князья некоторое время имели этот самый ярлык, Тверь тоже можно причислить к столичным городам Руси. Но после «тверского разгрома» на первенство Москвы уже никто не покушался. Во всяком случае, следующие четыре сотни лет.

«Москва – Третий Рим, а четвертому не бывать»

Почему именно Москва стала центром русских земель? Прежде всего в силу объективных причин. Киев потерял свое значение с упадком пути «из варяг в греки», что было связано с переносом азиатско-европейской торговли на средиземноморские маршруты. А близость степи всегда была для тех мест фактором внешней опасности – ослабла княжья власть, участились набеги. Не жизнь, а сплошное разорение. С Новгородом была другая история: он сохранил торговое значение благодаря активной эксплуатации природных богатств Севера, но стал локальным центром, ориентированным прежде всего на Северную Европу. Статус друга Ганзейского союза тому в подтверждение. Интересы новгородского купечества были отличны от забот остальной Руси, а скудость земель ограничивала рост крестьянского населения региона. Это, в свою очередь, обеспечивало купечеству главенство перед слабой феодальной знатью. Новгород стоял особняком и никак не мог претендовать на роль политического центра русских земель.

Труднее объяснить, за счет чего Москва выиграла спор у других городов «срединной Руси» – Владимира, Суздаля, Твери. Видимо, здесь стоит говорить о причинах субъективных, прежде всего об удачной политике лидеров московского княжества: Ивана Калиты, Алексея Федоровича Бяконта (митрополита Алексия), Дмитрия Донского и его сына Василия. Заложенный в XIV веке фундамент был настолько прочен, что позволил Москве преодолеть междоусобицы следующего столетия, не утратив первенства среди русских земель.

Объединение разрозненных княжеств в единое государство, которое в основном завершилось при Иване III, придало Москве совершенно иной статус. Даже название государства было связано именно с названием города, ведь в Европе нашу страну тогда именовали Московией. Можно сказать, что это не Русь сделала Москву своей столицей, а Москва собрала вокруг себя православные земли, фактически создав новую Русь. Ведь если вдуматься, то единого государства с таким названием и такой территорией никогда не существовало, наследование от Киевской Руси было весьма условным и скорее ритуальным.

Ни в XVI, ни в XVII столетии главенство Москвы среди русских городов сомнению не подлежало. Отъезд Ивана Грозного в Александров или пребывание Лжедмитрия в подмосковном Тушино лишь подчеркивали важность Москвы как столицы. Москва стала в некотором роде сакральным центром страны, и никому в голову не могло прийти, что это можно изменить. Так продолжалось до Петра Первого.

Петрова прихоть

Перенос столицы в Санкт-Петербург был совершеннейшим монаршим волюнтаризмом. Но Петр не любил Москву, с которой у него были связаны тяжелые детские впечатления, зато всячески ратовал за свое детище на Неве. А новому городу нужны были жители. Поскольку сами люди ехать в болотистые края не спешили, их нужно было стимулировать. Никаких других реальных причин и аргументов для переноса столицы не было.

Собственно, формального перемещения столицы и не было, во всяком случае, манифестов или указов таких не издавалось. Просто сам государь стал жить в городе своего имени, а властные структуры и учреждения постепенно вынуждены были перебраться вслед за ним. Это движение началось в 1710 году, когда после Полтавы (1709 год, если кто забыл) стало ясно, что победа в Северной войне рано или поздно будет за нами. Это был еще и политический шаг, поскольку де-юре земли в устье Невы принадлежали Швеции и к России отошли лишь в 1721 году, после заключения Ништадтского мира.

Сам Петр утверждал, что перенос столицы был нужен, «чтобы гости из других стран могли приплывать к царю по морю, а не преодолевать опасную дорогу до Москвы». Наверное, это актуально для нескольких приморских североевропейских стран, но как быть с остальными, коих большинство? Это уже не говоря о том, что порт в Санкт-Петербурге полгода не функционирует из-за льдов в Финском заливе. Даже придворный историограф Николай Карамзин, которого трудно заподозрить в нелояльности к царской власти, называл «блестящей ошибкой Петра Великого основание новой столицы на северном крае государства, среди зыбей болотных, в местах, осужденных природою на бесплодие и недостаток». Многим не понравилось и то, что назван город был не русским именем, а иноземным. Если уж хотел государь именовать город в честь своего небесного покровителя, можно было выбрать Петровск, Свято-Петровск или что-нибудь подобное. Хотя забавен уже сам факт того, что человек, прославившийся пренебрежением к церкви (одна только отмена патриаршества и учреждение Синода чего стоят!) и религии, назвал свою новую столицу в честь святого.

Если для нашего времени мысли о странности петровского решения могут показаться крамольными, то для людей той эпохи они были логичными. Подтверждает это, например, то обстоятельство, что уже через несколько лет после смерти Петра и сразу после кончины его супруги Екатерины новый государь России Петр II вернул столичный статус Москве. Двор в 1728 году вернулся в Кремль, переехали в Первопрестольную и все вельможи, в том числе составлявшие Верховный тайный совет. Три года Москва честно выполняла свои функции, но молодой император неожиданно почил. Его наследницей была определена вдова курляндского герцога Анна Иоанновна, которая в 1732 году снова перенесла столицу на берега Невы. Причем на сей раз переезд был оформлен вполне официально. Для женщины, которая более двадцати лет прожила на берегах Балтики, и ее курляндских фаворитов Москва тоже казалась чужой.

Подальше от немцев, или Восстановление исторической логики

Выбор Петербурга подчеркивал приверженность политическому курсу Петра в противовес старорежимной боярской Москве. Даже дочь Петра Елизавета не рискнула с этим спорить, хотя известно, что она больше любила древнюю столицу и проводила в ней много времени. На царство по-прежнему короновали в Успенском соборе Кремля, а хоронили монархов теперь в Петропавловском соборе одноименной крепости. Санкт-Петербург именовался столицей, а Москва почиталась как «сердце России», не случайно именно сюда направил свой удар Наполеон Бонапарт. А еще Москва оставалась центром российской логистики – практически все тракты с севера на юг страны и с запада на восток шли через нее. И когда в стране активно начали строить железные дороги, ситуация повторилась – Москва по-прежнему оставалась крупнейшим перевалочным транспортным узлом, в отличие от находившейся в «медвежьем углу» Северной столицы. С объективной реальностью спорить глупо, особенно в вопросах экономики и логистики.

Хотя поначалу большевики говорили о временном переезде, видимо, это сразу было решение окончательное и весьма логичное. И немецкая угроза была далеко не главной причиной – куда важнее была транспортная логистика, внутренняя безопасность и необходимость формирования новых органов государственной власти. Петросовет же, ставший в 1917 году опорой революции, скорее мешал в этом, нежели помогал. Совету и разным фракциям в нем формально подчинялись разнообразные вооруженные отряды матросов и солдат, порой занимавшихся откровенным бандитизмом, слегка прикрытым революционной риторикой. Достаточно вспомнить о «подвигах» председателя Центробалта Павла Дыбенко и его «братишек». Подавить их силой большевики не могли (или не хотели), легче было оставить смутьянов вариться в собственном соку.

Важным фактором стал и всеобщий бойкот, объявленный новой власти служащими государственных ведомств и учреждений. Их поддержал персонал банков, почт, телеграфа, аптек. В забастовке только в столице участвовали до 40 тысяч. Восьмого ноября (по старому стилю) Петроградский союз типографских рабочих потребовал от большевиков отменить Декрет о печати, угрожая забастовкой. Большевикам пришлось начать силовую «красногвардейскую атаку на капитал», сопровождавшуюся арестами и угрозами, но саботаж продолжался. В таких условиях легче было начать организацию новых структур госвласти в другом месте, нежели вычислять поджигателей и провокаторов, подбивающих остальных.

18 ноября (1 декабря по новому стилю) в Москве прошел Всероссийский продовольственный съезд, постановивший больше не отгружать продовольствие в Петроград. А в городе были тысячи вооруженных дезорганизованных людей, не считая городского населения. Несмотря на экстренные силовые меры, вскоре запасы пищи стали иссякать, начинался голод. Бедные окрестные провинции не могли помочь – в Псковской губернии, по воспоминаниям очевидцев, к весне 1918‑го половина детей опухла от голода. Необходимо было наладить снабжение из южных и восточных районов, но для этого логичнее было, чтобы властные структуры располагались ближе к ним.

Последним фактором был военный. Немцев большевики не особо опасались, поскольку после подписания Брестского мира они перебросили все боеспособные дивизии на Запад. Кайзеру не нужен был Петроград, ведь его захват возложил бы на оккупантов проблему снабжения города продовольствием. Зато начиналась Гражданская война, в которой мобильность становилась важнейшим фактором. А мобильность обеспечивали железные дороги. Не случайно в историю вошел термин «эшелонная война», авторами которого считали Льва Троцкого и Михаила Тухачевского, да и штаб Красной армии располагался в знаменитом бронепоезде Троцкого. Москва, как центральный перевалочный узел страны, стратегически была гораздо привлекательнее Петрограда, который легко было отрезать от остальной страны.

Итак, переезд правительства был абсолютно целесообразен. Большевики прекрасно понимали, что Москва по всем показателям выигрывает у Петрограда «дуэль столиц», а свобода от ритуалов и традиций позволяла им безболезненно изменить ситуацию. Москва оказалась к этому готова и в очередной раз приняла на себя столичные функции. Петрограду же теперь досталась почетная роль «столицы революции», которая логично привела к появлению в названии города имени вождя революции. А потом появился еще более причудливый гибрид – город Санкт-Петербург, столица Ленинградской области. Удивительное отображение исторической неопределенности нашей многострадальной страны.