Война на востоке Украины — не первая и, к сожалению, скорее всего не последняя война в бывшем постсоветском пространстве. В этом пространстве еще полно территорий, где есть спорные границы, ценные ресурсы и группы, которые могут решить, что война является наиболее дешевым способом доступа к этим ресурсам.
Также в этом пространстве есть сравнительно молодые государства, осколки страны, которая еще на памяти нескольких живущих поколений была общей. Внутри этих осколков есть миллионы людей, которые на вопросы социологов довольно уверенно отвечают, что они, например, россияне или украинцы. Но ясное гражданское самосознание пока еще где-то в будущем — если оно, конечно, наступит.
Еще есть элитные группы, которые чувствуют себя не слишком уверенно: ведь все еще нет надежной системы институтов, которая гарантировала бы, что тот или иной лидер, покинув свой пост, не отправится под суд, в изгнание или просто за ближайший сарай. Например, Виктор Федорович Янукович, год назад — законный президент Украины, предпочел изгнание. Это едва ли последний случай. Ничего тут не поделаешь: стран и президентов от СССР осталось много, а функциональных институтов в них выросло мало.
Ситуация, когда есть спорные зоны с ресурсами и потенциальными полевыми командирами, при правительствах, которые при соблюдении всей внешней атрибутики не слишком уверены в надежности собственного статуса, всегда располагает к войне. Это вам скажет любой, кто прочитал хоть одну книжку про распад, например, Югославии.
Академический анализ иногда выглядит циничным, когда на линии соприкосновения сторон врачи районных больниц без света и лекарств режут и шьют минно-взрывные травмы разной степени ужаса. Зато он позволяет хоть на время выдержать дистанцию и понять, что некоторые вещи предопределены, и они происходят не потому, что Владимиру Путину в качестве президента Украины нравился именно Виктор Янукович.
Война на Украине — это продолжение распада СССР, распада, которого никто в мире не ждал и не предсказывал и которому потом полтора десятилетия радовались — потому, что в отличие от распада Югославии он, как было принято считать, прошел относительно мирно. Правда, за этим «относительно» — несколько десятков тысяч смертей в Фергане, Сумгаите, Карабахе, Южной Осетии, Абхазии, Северной Осетии, Приднестровье и Чечне.
Это была первая волна: когда после внезапного отключения политической «рамки» союзного государства сразу несколько этнических групп предпочли — или оказались вынуждены — защищать свои интересы с оружием в руках, по принципу «если не мы их, то они нас».
Грузия, где пять дней войны в августе 2008 года стали итогом долгого роста напряженности, и теперь Украина — это вторая волна, когда уже новые государства тестируют и свои силы, и пределы возможного.
Вероятно, второй серии можно было бы избежать, если бы в паузе после первой мы занимались бы осознанным строительством государственных институтов, а не только продажей углеводородов, распределением бюджетов и строительством дач в различных живописных локациях от Межигорья до Туапсе и Сардинии.
Наше институциональное развитие через четверть века после крушения СССР таково, что на границе двух крупных стран, которые еще пару лет назад стремились хотя бы выглядеть как европейские, пылает очаг полномасштабной войны, унять которую объективно не хватает средств.
За этот год стало принято считать, что Украина заметно приблизилась к Европе, а Россия, наоборот, разрушила большую часть мостов, которые ее с Европой соединяли.
Все это и так и не так одновременно.
Обе наши страны сравнительно недавно были частью единой политической конструкции, которая еще во времена Российской империи начала отставать от своих европейских соседей по некоторым параметрам социально-политического развития. Потом соха сменилась на десятки тысяч заводов и ядерную бомбу, но определенные стадии общественного развития так и не были пройдены.
1991 год мог стать демократической революцией, которая позволила бы наверстать упущенное. Но он стал годом прихода к власти тех самых групп, которым какое-нибудь Межигорье и право на него на вечные времена важней всего на свете. А всем остальным это оказалось все равно.
Изменить за год то, что не изменилось за четверть века, почти невозможно. Но события Майдана, гибель людей, свержение Януковича, потеря Крыма, война на востоке за год создали на Украине ситуацию, которая по крайней мере провоцирует попытку нормального государственного строительства.
Есть ли те, кто сможет строить, — это отдельный и большой вопрос. В Киеве много говорят о европейских ценностях, но едва ли хорошо знают, что это такое. Неделю назад мне довелось видеть данные довоенного социологического исследования об отношении к налоговой системе в трех странах — Польше, России и Украине. В Польше почти все знают правильный ответ на вопрос о ставке подоходного налога. На Украине — примерно каждый десятый. Россия — в середине: по крайней мере по этому параметру мы точно ближе к Европе, чем наши соседи.
Украина не едина: иначе в Крыму Россия столкнулась бы со всеобщим сопротивлением, а не со спорадическим протестом крымских татар, а война на востоке не длилась бы столько, сколько она длится. Но радоваться проблемам соседей нет повода: в России тоже полным-полно линий напряженности, и денег на то, чтобы латать изношенную институциональную систему, больше нет.
Войны на постимперских пространствах иногда начинаются как локальные конфликты, иногда — как проба сил или отвлекающий политический маневр. С теоретической точки зрения страна А может стать источником поддержки для ирредентистов на территории страны Б или ирредентисты в Б могут сами объявить А своей главной надеждой. Для властей Б только победа станет единственным залогом политического выживания, но А тоже ни в чем не захочет уступать. Обе страны забудут, что когда-то, когда рушилась империя, все начиналось с мечты о гармоничном и взаимовыгодном сотрудничестве. Итогом вполне может стать коллапс любой из них. Не исключено, что обеих.
