Иранские власти поддерживали BLM еще до того, как это стало модно

Проблемы черных

После убийства афроамериканца Джорджа Флойда в мае 2020 года и начала массовых протестов в США многие представители иранской политической элиты не скрывали злорадства. Президент Дональд Трамп был настроен к Ирану враждебно, постоянно критиковал Тегеран за нарушения прав человека и неоднократно наказывал его за это, вводя санкции. Неудивительно, что, получив столь удачную возможность отыграться, иранские власти в полной мере ею воспользовались – местное телевидение без устали транслировало кадры протестов в Соединенных Штатах, сопровождая их едкими комментариями и обличая американский режим.

Особое внимание к положению чернокожих в США иранский официоз проявлял и раньше. Начало этому положил сам основатель Исламской Республики аятолла Рухолла Хомейни. В 1979 году, через несколько дней после захвата американского посольства в Тегеране, он распорядился освободить заложников-негров. По словам Хомейни, чернокожее население на протяжении столетий притеснялось американскими властями, а один из ключевых постулатов Исламской революции – защита и солидарность с угнетенными слоями общества во всем мире.

С тех пор иранские политики регулярно возвращались к теме притеснения чернокожего меньшинства. Одним из самых последовательных обличителей угнетения негров в США стал эксцентричный президент Махмуд Ахмадинежад, заявлявший об этом в своих многочисленных выступлениях. После окончания президентского срока он проявил себя еще более креативно и для иллюстрации расовой проблемы в Соединенных Штатах начал цитировать в «Твиттере» американского репера Тупака Шакура.

Движение Black Lives Matter (BLM) оказалось в центре внимания иранских властей практически с самого его зарождения. На фоне расовых бунтов, потрясших Фергюсон, Балтимор и другие американские города в 2014-м, духовный лидер Ирана Али Хаменеи неоднократно использовал хэштег #BlackLivesMatter в твитах.

Прошлый, 2020 год добавил новую страницу в собрание антиамериканских филиппик. Занимавший в ту пору пост президента Ирана Хасан Роухани заявил, что смерть Флойда имела глобальные последствия, приведя в движение силы, противостоящие угнетению людей. А аятолла Хаменеи сказал, что точно так же, как американские власти угнетают собственных сограждан, США третируют другие государства на международной арене. Когда протесты в Соединенных Штатах достигли своего апогея, один из депутатов Меджлиса (парламента) Ирана даже предложил назвать улицу в Тегеране в честь погибшего Флойда. Впрочем, до реализации этой идеи дело так и не дошло.

Тем не менее, несмотря на все вышесказанное, надо признать, что движение BLM (в широком смысле), нашедшее последователей во многих западных странах, в полной мере до Ближнего Востока, включая Иран, не дошло. В какой-то момент отдельные представители иранской диаспоры попытались поднять проблемы чернокожих в самом Иране. Однако выглядело это скорее попыткой следовать моде. В Иране действительно живут чернокожие – в основном потомки смешанных браков местных жителей и привезенных через Персидский залив африканских рабов. Но, во-первых, их доля среди населения настолько ничтожна, что обычно они даже не упоминаются в общей статистике при перечислении иранских меньшинств. Во-вторых, системной проблемы угнетения этих людей из-за цвета кожи в Иране нет.

Расизм в Иране, как и в большинстве стран мира, конечно, существует. Однако он касается не негров, а отдельных категорий приезжих. Речь идет об арабах, неприязнь к которым имеет культурные и политические причины, а также об афганских гастарбайтерах. Однако даже на фоне марша движения BLM по западным странам серьезная дискуссия об отношении к этим группам внутри Ирана так и не началась.

Свои гендерные вопросы

Зато движение #MeToo, также обычно упоминаемое, когда разговор заходит о «новой этике», к удивлению многих, стало в Иране довольно популярно. Летом 2020-го в социальных сетях иранцы начали публиковать посты с рассказами об изнасилованиях и домогательствах. В некоторых случаях эти публичные обличения привели к аресту обвиненных людей.

Триггером стало признание журналиста Сары Оматали в том, что 14 лет назад ее домогался известный иранский художник Айдын Агдашлу, когда она пришла к нему в офис, чтобы взять интервью. Были среди этих историй и исповеди мужчин, рассказавших о том, как они в детстве стали жертвами сексуального насилия. Значительная часть таких публикаций была анонимной.

Власти к этой кампании отнеслись серьезно. Вице-президент по делам женщин и семьи Масуме Эбтекар 28 августа похвалила жертв за смелость и публичные признания. «Ограниченность доступа к нужной информации и качественному образованию создает основания для сексуального насилия и надругательств», – сказала она, добавив, что будет добиваться принятия законодательных изменений на этом направлении.

Впрочем, вспышка #MeToo в Иране была яркой, но недолгой. Большая часть публикаций пришлась на лето 2020-го. Впоследствии подобные истории периодически всплывали в медиапространстве, но это были отдельные случаи, а не вал откровений.

Вопрос изнасилований и домогательств имеет свою специфику в Иране, поскольку проблема связана с традиционным для страны понятием чести (перс. «аберу»). Зачастую жертвы не решаются заявить об инцидентах, опасаясь за свое положение в обществе. Поэтому перенос обвинений в публичную плоскость многими описывался как символическое пробивание бреши в «стене молчания». При этом иранское законодательство в том, что касается преступлений сексуального характера, одно из самых строгих в мире. В стране ежегодно казнят преступников, обвиненных в изнасилованиях женщин или детей.

Еще одна сфера, которая теоретически могла бы измениться на фоне укоренения на Западе «новой этики», – это отношение к сексуальным меньшинствам. Ситуация в этой области в Иране не так проста, как может показаться на первый взгляд. С одной стороны, однополая любовь формально относится к числу уголовных преступлений. Но, с другой стороны, применяется эта правовая норма довольно редко, а власти явно не считают преследование ЛГБТ-сообщества приоритетной задачей. В Тегеране есть места, где люди с нетрадиционной ориентацией могут без особой конспирации знакомиться и общаться друг с другом. Пожалуй, самое известное из них – парк «Данешджу», расположенный в самом центре столицы.

При этом в Иране проводится множество операций по смене пола. Их еще в 1980-е разрешил фетвой аятолла Хомейни. Сегодня по количеству таких операций страна уступает только Таиланду. Несовпадение гендерной идентичности считается здесь болезнью, и государство выделяет деньги на корректирующие пол медицинские процедуры.

Такое неоднозначное положение сексуальных меньшинств нередко вызывало вопросы у западных наблюдателей. Однако, судя по общественной реакции, сами иранцы не торопятся с пересмотром культурной нормы на этом направлении.

Пока еще не Запад

Исламская Республика при всей своей специфике не изолирована от глобального мира. В значительной степени этому способствует большая иранская диаспора, чья численность, по данным МИД Ирана, составляет более четырех миллионов человек. Многие из этих людей живут в западных странах, сохраняя при этом связь с родиной. Жители Ирана слушают западную музыку, смотрят иностранные телеканалы на персидском.

Важную роль играют и другие факторы. Так, в Исламской Республике один из самых высоких для развивающихся стран уровень образования среди женщин. В университетах представительницы прекрасного пола в среднем составляют более половины всех студентов. При общении с иранцами создается впечатление, что в городах женщины гораздо чаще мужчин выступают в роли главы семьи.

В то же время в Иране, особенно в небольших городках и сельской местности, продолжают воспроизводиться традиционные культурные практики. Все еще значительная часть браков (по некоторым оценкам, до 10%) заключается, когда невесте 16 лет или даже меньше. Иранские СМИ периодически фиксируют случаи кровной мести или убийства на фоне «оскорбления чести». Не говоря о том, что в стране легально существует временный брак (перс. «сигэ») – специфический шиитский институт, позволяющий заключать союз не на всю жизнь, а на определенный срок.

Иными словами, иранское общество отличается сильной неоднородностью. Причем проблема не сводится к различиям двух полюсов – условно прозападного среднего городского класса и традиционалистски настроенных жителей сельской местности. Во-первых, между этими полюсами есть еще множество промежуточных вариантов. Во-вторых, важным фактором является национальная и региональная специфика. Так, практики, распространенные среди курдов или туркменов, могут быть совершенно чужды иранским азербайджанцам или персам. Кроме того, одни города и регионы традиционно более религиозны, нежели другие.

Подвести какой-то общий знаменатель под иранское общество трудно. Однако частичное восприятие некоторых западных тенденций скорее говорит о том, что Иран остается на периферии процессов, происходящих на Западе. Полностью отгородиться от этих тенденций не получается, и порой это приводит к неожиданным последствиям. При этом в целом запросы на «новую этику» затрагивают лишь ограниченную прослойку среднего класса, которая к тому же перенимает только то, что оказывается ближе к местной специфике.

Автор – эксперт РСМД (Тегеран)