О православии
Я приехала из Германии работать на Украину лет 12 назад. Сейчас я живу в Севастополе, но недавно перебралась в Новороссию. Пока не знаю, когда вернусь в Крым. Могла бы дома купаться в море, но захотела помогать ополченцам, когда на востоке страны начали массово убивать русских. До этого я жила комфортно, как все европейцы. Увлекалась экстремальными видами спорта. Но потом поняла, что не в этом смысл жизни. Я поняла, где его искать, когда крестилась в православную веру еще в Мюнхене. Ездила на паломничество по святой Руси и уже тогда считала, что это и Россия, и вся Украина. На западной Украине ведь тоже много православных святынь.
Последние два года я работала в Киеве в общественной организации «Народный собор Украины». Наш офис был в центре города, и когда бандеровцы (сторонники Майдана — «Профиль») захватили власть, они, в том числе, заняли и здание, где мы работали. К счастью, я в тот момент была по делам в городе. Сейчас я сотрудник информационной службы, у меня нет военного звания, просто помогаю ополченцам, чем могу. Война ведь — это не только с автоматом ходить, хотя, если нужно будет, я готова. Я стараюсь опровергать ложь, которую распространяют украинские и западные СМИ. По сравнению с ними, Геббельс отдыхает.
О фашизме
Я приехала из страны, которая тоже пострадала от фашизма. Вот сейчас какой-то журналист украинской газеты «Тиждень» заявил, что 1,5 миллиона человек, живущих на Донбассе,— это лишние люди, и их нужно уничтожить, а сам Донбасс — это просто ресурс для Киева. Как это назвать, если не фашизмом? Порошенко, Яценюк, Ярош, депутат Ляшко, глава СБУ Наливайченко, судя по их выступлениям, не считают русских за людей, обзывают нас колорадами, которых нужно растоптать. Этим они и занимаются.
Когда Гитлер пришел к власти, никому не пришло в голову сказать: пусть он сидит в своем Берлине и делает, что хочет. Так и сейчас — нельзя оставить в покое фашистский режим Петра Порошенко. С ним пытается договориться Владимир Путин и другие политики, но это невозможно. Ведь до этого пытались договориться с Каддафи, Милошевичем, Януковичем, и чем все закончилось? Януковича, к счастью, не успели убить. Украинские политики хотят вернуть Крым даже ценой кровопролития, и нужно остановить их сейчас, чтобы потом не пришлось отгонять их от Москвы.
О жизни в осаде
Я была в центре Донецка 29 июля, когда Нацгвардия обстреливала город из тяжелой артиллерии. В четырех местах упало 12 снарядов. В результате пострадали, как всегда, мирные люди. Один мужчина погиб, шесть человек было тяжело ранено.
Я была и в Славянске, перl тем, как его очистили украинские войска, и мы отступили. Когда силы киевской хунты вошли в город, они расправились со всеми, кто нам как-то помогал. В том числе с поварихами и священником.
В Славянске ситуация с продуктами была хуже, чем в Донецке. Там мы сидели без электричества и без воды. Иногда несколько дней подряд, когда город был окружен, не привозили хлеб. Но среди ополченцев это мало кого смущало. Мы бесплатно устраивали для местных жителей полевую кухню. Мародерство у нас запрещено приказом Игоря Стрелкова. Мы ведем себя прилично. Если идем на рынок, то обязательно заплатим. За мародерство наказывают: если человек в магазине что-то украл, то посидит сутки в подвале. Если грабеж с убийством, то может и до расстрела дело дойти.
В Славянске, когда Порошенко объявил об одностороннем прекращении огня, а огонь не прекращался, мы много времени проводили в бомбоубежищах, в мокрых подвалах. Я приехала дней на десять в Москву, живу в офисном здании, сплю на раскладушке, душа там нет. Я и так не жалуюсь, а после тех подвалов неудобств вообще не замечаю. Главное ведь — душу спасти.
О врагах
Мне было жаль покидать Славянск. Я там ни разу не заметила, чтобы кто-то из жителей на нас косо посмотрел. Наоборот, они подходили к нам на улицах, обнимали. В Донецке уже не совсем так. А что касается рассказов про то, как ополченцы тоже кому-то угрожают и кого-то расстреливают... Если агрессор нападает на вашу родную землю, разве нельзя защищаться? Есть православные святые, например, Александр Невский, которые, да, убивали людей, но это были их враги, оккупанты.
У меня остались друзья в Киеве, и я не считаю их врагами, только потому, что они там живут. Граница между нами ведь проходит не по территориям. Даже во Львове есть наши, православные люди.
Как я отношусь к солдатам Нацгвардии? Я стараюсь различать тех, кто кидается в бой с ненавистью и считает нас колорадами. Но сейчас ведь идет третья волна мобилизации, и в армию призвали даже монахов Ионинского монастыря в Киеве. Призывной возраст повысили до 60 лет, значит, против нас даже старики будут воевать. Я жду, что сейчас будет создано что-то вроде Фольксштурма, как при Гитлере, когда воевать заставляли даже детей и стариков. Тех, кого гонят на фронт в качестве пушечного мяса, мне жаль.
Об ополченцах
Хочу опровергнуть, что на стороне ополченцев воюют русские наемники. В Славянске, например, 90% из тех, кто сражается,— это местные жители из Славянска или Донецка. Хотя есть и люди из западной Украины, из Киева, почти со всей страны. В основном, они среднего возраста, не младше 30 лет. Молодое поколение уже успели развратить по западным шаблонам, поэтому они просто сидят с пивом и ждут, чем все закончится. Им все равно, кто победит — фашисты или ополченцы. Они хотят любой ценой получить мирную жизнь, что я считаю неправильным. Как будут жить их дети под игом фашизма, что им будут преподавать в школах?
У ополченцев очень плохо с оружием. В Славянске у нас было всего 2 танка. Один раз ополченцы пошли в бой с Т-34 времен Второй мировой — просто сняли с его постамента и починили пушку. Еще находили на складах автоматы, в том числе и те, что тоже остались с той войны. Они, думаю, и еще через 50 лет будут стрелять. Ручных гранат нам так не хватает, что ополченцы научились их сами делать. Милиция, когда перешла на нашу сторону, снабдила нас пистолетами Макарова, но о современном оружии речи нет.
Что касается наемников. Никто в силах ополченцев до сих пор не получил ни копейки. Никто им не покупал даже военную форму. Мы думали, что с июля уже у нас будут какие-то зарплаты, но пока их нет. Ополченцы — это же идеалисты, хотя у многих есть семьи. В основном, это православные люди. Большинство тех, с кем я познакомилась, раньше служили в армии, но кто-то из них говорит, что тогда их не научили даже стрелять. В наших рядах, к счастью, есть и беркутовцы, у которых больше такого опыта. И ополченцы учатся воевать прямо во время боевых действий. Прошли два-три сражения — и уже знают, как и что делать.
Русских и чеченцев среди нас воюет мало. Есть и представители западного мира, такие, как я. Знаю, например, одного француза и одного молодого немца, которые тоже приехали защищать страну от фашизма. В июне в центре Берлина собралось несколько тысяч людей, поддерживающих юго-восток Украины. И мне, как немке, приятно, что хотя бы некоторые люди просыпаются, что хотя бы некоторым надоело читать ложь.
О народных лидерах
Министр обороны ДНР, Игорь Стрелков, запретил не только мародерство, но и мат, ввел сухой закон. Слово может человека убить, а может спасти. Скверные слова призывают нечистую силу, и Стрелков как православный человек это понимает. Когда я видела его, он излучал спокойствие. Всем видно, какая ответственность на нем лежит. Это счастье, что у нас такой лидер. А что касается Бородая, который уезжал зачем-то в Москву,— я думаю, это все к лучшему.
ДНР и ЛНР сейчас сотрудничают и поддерживают друг друга. Мы надеемся, что Россия будет поставлять нам не только гуманитарную помощь и участвовать в информационной войне, но и проведет миротворческие операции. Украинские СМИ сравнивают Путина с Гитлером, но это неправда. Путин — первый президент, который заботится о своем народе, поднимает экономику, сохраняет стабильность. Если в России начнется что-то похожее на Майдан, я, конечно, поеду в Россию и буду делать здесь то, что сейчас делаю для ополченцев. Для Новороссии лучшим исходом было бы присоединение к России, но сейчас это, видимо, вряд ли возможно.
