Два с лишним года спустя доминирует иное мнение: эпоха Меркель завершается, вопрос лишь когда. Сама канцлер давно сказала, что не поведет ХДС на следующие выборы. Имелись в виду, правда, выборы регулярные – 2021 года. Но все вероятнее, что голосование пройдет сильно раньше. «Большая коалиция» ХДС/ХСС и социал-демократов (СДПГ) висит на волоске. В СДПГ, которая катится вниз от одних выборов к другим и рискует просто утратить статус большой («народной») партии и перейти в категорию малых, сменилось руководство. Изумив истеблишмент, партийные массы избрали не влиятельного вице-канцлера и министра финансов Олафа Шольца с его напарницей, а малоизвестную пару региональных политиков очень левых взглядов – Норберта Вальтер-Борьянса и Заскию Эскен. Новый правящий тандем вел агитацию под лозунгом прекращения сотрудничества с консерваторами и выхода из правительства.
В 2017‑м создание «Большой коалиции» стало для социал-демократов вынужденным шагом. СДПГ потерпела серьезное поражение и, как полагали многие, именно по той причине, что за годы совместного правления с ХДС партия потеряла лицо, стала аксессуаром старшего партнера. Меркель всегда была убежденной центристкой, старалась отсекать крайности и придерживаться золотой середины. В результате христианские демократы сместились влево, а социал-демократы – вправо. Разница в программах практически стерлась.
На выборах 2017‑го потеряли и те, и другие, но СДПГ просто посыпалась. Тогдашний ее лидер Мартин Шульц громогласно заявил, что партия больше ни на какие правительственные соглашения не пойдет. Однако затем последовали месяцы бесплодных попыток ХДС составить кабинет, после чего социал-демократы под давлением бывших партнеров осознали ответственность перед страной и согласились вновь править под началом Меркель, хотя в самой партии это решение встретили без энтузиазма. Сменившая Шульца Андреа Налес ушла после провальных выборов в Европарламент в мае. И вот теперь левое крыло партии, где наиболее яркой фигурой является глава молодежной организации и откровенный левак Кевин Кюнерт, получило перевес.
В самой ХДС все тоже не слава богу. Аннегрет Крамп-Карренбауэр, которую Меркель в прошлом году поддержала на пост главы партии, а потом назначила министром обороны, воспринимается многими как слабый кандидат в канцлеры. На недавнем съезде Крамп-Карренбауэр получила вотум доверия, однако ее соперник миллионер Фридрих Мерц скорее затаился, чем сдался. Неубедительные итоги на земельных голосованиях в восточной части Германии укрепляют сомнения в правильности выбора Меркель.
Кризис (близкий к фатальному у СДПГ и глубокий у ХДС) двух системных партий страны вписывается в общеевропейскую тенденцию. Возможно, в Германии и не повторится казус Франции, где местные аналоги немецких грандов социалисты и голлисты просто утратили политическую актуальность. Но подъем сил, прежде относившихся ко «второму ряду» – «зеленые», либералы и националисты из «Альтернативы для Германии», – подчеркивает необратимые изменения политического ландшафта.
Синдром неспособности сформировать правительство сейчас едва ли не самый распространенный поствыборный недуг. Испания и Израиль, где пришлось проводить вторые за год всеобщие голосования (и не факт, что не придется скоро звать народ на третьи), – наиболее наглядные примеры. Схожие проблемы и во многих других государствах. Вопрос в восприятии. Тот же Израиль, Италия, Бельгия давно привыкли к затяжному формированию кабинетов и их частым сменам. В ФРГ стабильность электорального цикла почти священна. Герхард Шрёдер в 2005‑м решил сыграть ва-банк, спровоцировав досрочные выборы, и был жестоко наказан избирателем. С этого, собственно, и началась эра Меркель.
Германское политическое сознание долго оправляется от исторических травм, а одной из них стала политическая нестабильность Веймарской республики, приведшая к нацизму и национальной катастрофе. Отсюда повышенный страх перед непредсказуемостью и опасение, что любое отклонение от заведенного порядка чревато пробуждением демонов прошлого. Тем более что кандидат в демоны уже есть – прорвавшаяся в верхний эшелон политики «Альтернатива для Германии». Угроза не в том, что крайне правые придут к власти, – это по-прежнему невозможно представить. Однако их проценты (сейчас в районе 20) не позволяют просто подвергнуть «коричневых» остракизму, тем более что в восточных землях они стабильно получают не менее четверти голосов. Но самое неприятное для ведущих партий – присутствие националистов в политической палитре крайне осложняет формирование правящих коалиций. Поскольку с АдГ никто вступать в отношения (пока) не готов, общий язык приходится искать партиям, чьи интересы совпадают, как у Лебедя, Рака и Щуки. К тому же кризис недавних грандов резко повышает запросы и снижает договороспособность «зеленых» или либералов.
Политические пертурбации в Германии оставались бы фактом внутреннего развития одной из стран, пусть и весьма влиятельной, если бы не роль, которую, как ожидалось, Берлин будет играть в трансформации Евросоюза. Еще два года назад Меркель оставалась бесспорным претендентом на позицию флагмана перемен. Сегодня она ушла в тень, а лидерство захватил Макрон. Лидерство, конечно, риторическое. Президент Франции, без сомнения, пошел много дальше других, заявляя крайне амбициозные цели и забегая даже за некоторые флажки. Дерзость в отношении НАТО, призывы к европейской военно-политической автономии, активность на российском направлении – все это было в порядке вещей лет 35 назад, но по меркам современной Европы выглядит почти революционно. Собственного ресурса для подтверждения такой политики у Франции нет, а особой поддержки Макрон пока ни от кого не дождался. Напротив, его упрекают за стремление бежать впереди паровоза, поскольку европейская элита боится, что США окончательно обозлятся и «бросят» ЕС. Оставаться же лицом к лицу с Россией и КНР не верящая в собственные силы Европа не готова.
В Германии к экзальтации Макрона отношение особое. Ревность, смешанная с легкой иронией: мол, французы пусть сначала собственные социально-экономические проблемы решат, а потом уже замахиваются на общеевропейские. Однако противопоставить что-то свое Берлин не может. И дело здесь не столько во внутренней неопределенности, с ней-то так или иначе справятся, а в отсутствии хоть каких-то идей о будущем Европы. Германия при Меркель превратилась в главного европейского охранителя, который видит залогом стабильности неукоснительное следование правилам. Тот факт, что правила могли устареть, отвергается. И дело не в том, что германское руководство – какие-то заскорузлые ретрограды или люди, не способные понять происходящее.
Европейская интеграция в том виде, как она существовала с 1950‑х и особенно на ее пике в конце ХХ века, была для ФРГ максимально удобной. Она гарантировала доминирующее положение страны без формального подчеркивания этого, растворяла немецкий статус в общей инфраструктуре и защищала Германию от обвинений в гегемонии. Подобной роскоши у Берлина больше не будет, в другой модели интеграции место и роль Германии как-то изменятся. А любые изменения пугают тем, что формализация лидерства будит те же призраки прошлого. Которых немцы по-прежнему боятся. Но сохранить комфорт лучших времен уже не получится.
