В рамках СССР взаимозависимости между республиками возникали как естественным образом (за счет развития экономики и социальных связей), так и навязывались республикам искусственно – по идеологическим или политическим причинам, иногда по незнанию. На закате Советского Союза многие зависимости казались несправедливыми, а стремление к их искоренению становилось частью национального сознания жителей этих республик. В итоге складывались условия для действий в модальности, которую можно назвать «региональным эгоизмом». Этот эгоизм проявлялся в стремлении либо избавиться от взаимозависимостей, либо изменить их таким образом, чтобы получать от них выгоды в одностороннем порядке. Страны Центральной Азии втянулись в игру «обойди соседа»: автомобильные и железные дороги, трубопроводы и линии электропередач старались строить так, чтобы они не проходили по территории соседей, даже если при этом увеличивалась протяженность и стоимость транспортировки. Во многих случаях это оказалось невозможно, и тогда эксплуатация общей инфраструктуры порождала споры и взаимные претензии, ведшие к ухудшению политических отношений.
Региональный эгоизм подпитывался и стремлением как можно быстрее подключиться к набиравшей силу к концу ХХ века глобализации. Оставшаяся от СССР научно-техническая база, квалифицированная рабочая сила и расположенные в регионе природные ресурсы – все это давало надежду на достойную жизнь. При этом реализовать свой потенциал казалось возможным за счет сотрудничества, в первую очередь с передовыми и богатыми странами мира. Однако интеграции центральноазиатских стран в мировую систему мешала география – расположение в глубине Евразийского континента. А также то, что инфраструктурно они были завязаны почти исключительно на пребывающую в глубоком экономическом кризисе Россию. В силу этих причин республики Центральной Азии сосредоточились на диверсификации транспортной инфраструктуры во всех географических направлениях. Стремление к такой диверсификации стало частью стратегической культуры, частью, как иногда говорят, «внешнеполитического ДНК» местных элит.
Одновременно с этим стремлением во внешний мир шли и разговоры о более тесном региональном сотрудничестве – как в формате, объединяющем только государства Центральной Азии, так и в более широких форматах. Создавались соответствующие объединения. Однако долгое время направление регионального сотрудничество было скорее декларативным, а на практике преобладали региональный эгоизм и желание расширять связи с внешним миром.
Страны Центральной Азии пытались интегрироваться в мировую систему не как единый регион, а каждая сама по себе. При этом они нацеливались на разные ниши в мировой системе. Туркмения делала ставку на энергетический сектор и стратегически, и тактически. Казахстан с Узбекистаном делали первоначальный упор на сырье, рассчитывая затем перейти в индустриальную сферу. Киргизия и Таджикистан стратегически рассчитывали на водно-энергетический сектор, но в краткосрочной и среднесрочной перспективе старались заработать на транзитно-транспортных проектах. Важно, что в выбранных нишах все страны Центральной Азии хотели быть важными игроками не регионального, а мирового масштаба.
Однако на мировой арене государства Центральной Азии оказались примерно в таком же положении, что и многие другие развивающиеся страны: они должны были бороться с десятками конкурентов за внимание, интерес и благосклонность как правительств мировых лидеров, так и транснациональных компаний. В конечном счете это означало необходимость играть по чужим правилам.
Почему у американцев не будет военных баз в Центральной Азии
Постепенно приходило осознание того, что региональный эгоизм и деградация регионального сотрудничества не облегчают, а затрудняют связи с внешним миром, мешают получать выгоды от глобализации. А тем временем финансово-экономический кризис 2008–2009 годов ударил по самой глобализации. Впервые за долгое время мировые экономические лидеры оказались источником серьезных проблем, а не роста. К тому же они стали принимать меры протекционистского и ограничительного характера. Замедление мировой экономки вынуждало развивающиеся страны обращать больше внимания на региональные механизмы сотрудничества. На постсоветском пространстве укрепилась идея: если мировая экономика перестает быть источником роста (по крайней мере, в желаемых масштабах), то таким источником могут стать региональные сотрудничество и экономическая интеграция.
Еще в начале 2000-х произошло нечто парадоксальное с точки зрения доминировавших тогда взглядов. По мере роста экономик России и Казахстана в 1999 году (с началом цикла высоких цен на энергоресурсы) опережающими темпами стала расти их торговля не с внешним миром, а с постсоветскими странами – прежде всего, Украиной и Белоруссией. Это была, в первую очередь, торговля в сфере business to business. Как только появились деньги, они стали растекаться по старым цепочкам хозяйственных связей. Из этого делался вывод: такая торговля и сотрудничество могут не только быть следствием роста, завязанного на внешние факторы, но и поддерживать такой рост, увеличивать его объемы. Это, в свою очередь, значило: надо всерьез, а не «на бумаге» создавать Таможенный союз и даже Единое экономическое пространство, то есть развивать экономическое сотрудничество в интеграционном ключе. На фоне кризиса 2008–2009 годов появились основания считать: региональная интеграция может не только усиливать местный рост, основанный на внешних факторах, но и в период замедления мировой экономики стать главным драйвером роста. Это свидетельствовало о том, что меняется характер глобализации. Раньше ее понимали как прямое, как бы горизонтальное, взаимодействие разных акторов, идеалом чего был бы «плоский мир» (Flat World), описанный известным либеральным автором Томасом Фридманом. Теперь же стало казаться: новая модальность глобализации такова, что главными ее участниками будут крупные региональные интеграционные объединения, и многие десятки государств начнут подключаться к глобализации через них. Именно на основе этих идей президенты Путин и Назарбаев представили десять лет назад концепцию Евразийского экономического союза. Понимание генезиса этих идей доказывает, что Евразийский экономический союз не задумывался как изоляционистский блок или как, если перефразировать известное выражение, «новая геополитическая тюрьма», то есть как прикрытие для каких-то политических и геополитических прожектов.
В Центральной Азии есть интерес и к региональному, и к глобальному видению своего региона. Центральноазиатские государства не хотят быть запертыми в глубине Евразии, вдали от магистральных торговых маршрутов. Но им не нужна и полная открытость. В абсолютных цифрах весь регион исключительно мал в масштабах мировой хозяйственной системы. При полном снятии барьеров центральноазиатские республики рискуют потерять экономический суверенитет, стать пространством сугубо сухопутного транзита и некоторых крупных инфраструктурных и энергетических проектов, которые будут создавать ренту, оседающую в основном в карманах местных элит.
Для поддержания долгосрочной социальной стабильности региону нужно широкое экономическое развитие с реиндустриализацией для создания рабочих мест. Этому могут способствовать и глобализация, и регионализация. Главное – определить безопасный баланс.
Найти этот баланс будет непросто. Например, в рамках тренда глобализации нахождение на стыке регионов выглядело преимуществом. Все мечтали стать «мостом» между Севером и Югом, Востоком и Западом. В процессе регионализации оказалось, что «пограничное состояние» может стать и серьезной проблемой. Примером здесь служит украинский кризис 2013–2014 гг., когда местная элита раскололась по вопросу выбора направления углубленного сотрудничества – с Россией или ЕС. Есть на постсоветском пространстве и другие примеры неудачных попыток втянуться в большие геополитические игры – Саакашвили в Грузии, Бакиев в Киргизии.
В мире есть глобальные вызовы, но нет универсальных ответов. Мы входим в новое историческое состояние – мир материально связанный, и в этом смысле глобальный, но идейно разный, неуниверсальный. Недостаточно эффективны глобальные структуры, но и национальные правительства, особенно малых и средних государств, не все могут сделать сами. Это только повышает интерес к региональному сотрудничеству.
В таких условиях элитам Центральной Азии предстоит принять стратегические решения, возможно, самые сложные за все годы независимости. Предыдущие три десятилетия были в основном периодом становления, укрепления государственности и закладывания основ для какого-то «светлого будущего». Теперь предстоит сделать шаги, которые определят облик отдельных стран и всего региона на одно-два поколения. Смогут ли страны региона полноценно участвовать в проектах евразийской интеграции и вести внешние отношения с позиций этого полиса мировой системы? Или отдадут приоритет большому китайскому проекту, разделив с ним «общую судьбу»? Или сделают основную ставку на южные проекты, расширяя связи с Южной Азией и Ближним Востоком?
На всех обозначенных направлениях обсуждаются масштабные проекты, экономические и инфраструктурные. Но какие из них «выстрелят», а какие останутся нереализованными, сейчас сказать сложно. В условиях стратегической неопределенности, естественно, хочется и не «складывать все яйца в одну корзину», и не упустить ни одну из потенциальных возможностей. Отсюда желание действовать сразу на всех направлениях. Впрочем, у этого желания, возможно, есть и еще одно измерение.
Выбирать предстоит не только то, за счет чего общества стран Центральной Азии будут богатеть, но и то, какими станут эти общества. Внешнеполитические и внешнеэкономические решения в среднесрочной перспективе будут влиять на внутреннее развитие государств и отражаться на ключевых социальных и мировоззренческих вопросах организации их обществ. И это в еще большей степени объясняет осторожность в выборе. Впрочем, грань между разумной осторожностью и опасной нерешительностью, между вдумчивым выбором и неспособностью сделать выбор может оказаться очень тонкой. И элитам стран Центральной Азии в ближайшие годы предстоит продемонстрировать зрелость при принятии стратегических решений.
Статья написана в рамках подготовки к конференции клуба «Валдай» «Россия и Узбекистан перед вызовами развития и безопасности на новом историческом этапе взаимодействия».
Автор – директор Центра евроазиатских исследований ИМИ МГИМО
