Самыми интересными и редкими являются два образа: надгробная доска с парным изображением в полный рост царя Василия III и его небесного покровителя Василия Великого 1540 года и привезенный из Копенгагена иконный портрет Ивана Грозного (1630-е годы). Насчет копенгагенского портрета до сих пор идут споры: точно ли это Иван IV? Не обычная ли это икона с ликом Иоанна Богослова? Не слишком ли ранняя дата поставлена западными искусствоведами? Подобные споры - обычное дело, когда речь заходит о ранних русских портретах. Ведь они как раз находятся на пересечении иконы и картины: несут на себе, с одной стороны, канонические стандарты святого образа, с другой - европейские веяния (вроде пухлых щечек, написанных лаковыми красками). Оттого нередко поверх изображений государей писался лик какого-нибудь святого и докопаться до исторической правды можно только после долгой реставрации.
Для гибрида из иконописи и первых светских личин в XIX веке придуман странный термин - парсуна. Происходит он от слова "персона" и является чистой воды научным ляпом (типа "звучит на древнерусский манер"), но давно уже прижился и обозначает целый пласт русского искусства, самый спорный и неизученный. Короче, какие персоны, такие и парсуны - не любили наши государственники позировать, оттого богомазы и писали их "царями небесными" с царством "не от мира сего". После этого начинаешь понимать Петра Первого, которому захотелось за церковной копотью и метровыми бородами рассмотреть лица своих подданных.
Соловьев