17.08.2009 00:00 Еженедельный журнал «Профиль»

Архивная публикация 2009 года: "БЕЛЫЕ ОДЕЖДЫ"

Только влюбленный достоин звания человека, сказал поэт. Продолжу: только тот, кто отстоял или взял штурмом очередь за загранпаспортом, достоин звания гражданина. Люди не любят рассказывать о том, как они сели в лужу. Никто не признается вам, что обнаружил просроченный загранпаспорт прямо в турагентстве. Я стоял и чувствовал на себе презрительный взгляд очаровательной девушки Оли, которая еще пять минут назад хотела отправить меня в Афины. Но не смогла этого сделать, потому как мой загранпаспорт оказался недействительным. Да и, подозреваю, уже не хотела. "Стоит ли стараться для такого непроходимого тупицы?" - читалось в ее взоре. Хотя, полагаю, не больше двух-трех процентов населения в состоянии отследить дату окончания срока действия документа. У всех же остальных нормальных людей есть иные заботы, кроме разглядывания паспорта. Вот, к примеру, мой приятель, гендиректор довольно крупной компании, обнаружил, что у него кончился гражданский паспорт: ему стукнуло 45 лет только тогда, когда он решил продать квартиру и собственно приступил к оформлению сделки. Так что оплошность с паспортом все же не является неопровержимым доказательством кретинизма, говорил я себе, приближаясь к районному отделению Федеральной миграционной службы.
И тут я увидел ее. Очередь. Хотя лучше бы я ее не видел. Она была длинна, как очередь за индийскими джинсами на закате СССР. Недоброжелательна и бдительна, как вахтерша женского общежития. Она была безнадежна, как поздняя любовь пятидесятилетней учительницы. В пять часов вечера было очевидно, что я не достоюсь ни до чего хорошего. Я скатал расписание работы учреждения и уныло побрел домой.
На следующее утро, к самому открытию конторы, я был там. Очередь тоже. Она змеилась перед замкнутым пока еще входом, ругалась, пыхала сигаретами и подкалывала подходящих. Меня записали семьдесят четвертым. Я понял, что жизнь, проведенная здесь, не обогатит меня, но подкует точно. Передо мной был кудрявый толстяк, который читал брошюру "Разведение индюшек". Перед ним - одинокая дама в кружевной накрахмаленной шляпе. Перед дамой - лицо кавказской национальности, которое громко томилось. Стояние в очереди унижало его мужское достоинство, а осатанелый народ перекрыл телами заветную дверь к паспортистке. Перед лицом кавказской национальности занимал позицию отставной военный, который наблюдал за порядком и осуществлял общее руководство процессом. Дальше человеческие очертания очереди терялись, была только шевелящаяся разгоряченная масса людей. Вскоре я стал семьдесят третьим - лицо кавказской национальности подарило свою очередь даме в шляпе и демонстративно ушло. Дама стала семьдесят первой, толстяк - семьдесят вторым, я - семьдесят третьим. В этой мелкой победе не было никакого смысла. Естественно, очередь до меня в тот день не дошла.
Назавтра я пришел к шести утра. Очередь уже топорщилась у входа, но я был сорок пятым. Передо мной был отставной военный. Перед ним - баба в шляпе. Перед той - менеджер сотовой компании в наушниках и с зелеными волосами. Перед менеджером - кудрявый толстяк с брошюрой "Разведение гусей". Мы не успели закрепиться на отвоеванных позициях, как вышла начальница паспортного стола и заявила, что списки - это извращение и надо стоять в порядке живой очереди. Кто бы мне объяснил, почему списки - это извращение, а, к примеру, хоккей на траве - в порядке вещей? После жесткой потасовки в очереди произошли некоторые изменения: наш фланг, вооруженный брошюрой про гусей и замыкающийся мною, одержал позиционную победу и сдвинулся вперед на пять стульев, выстроенных вдоль длинного, как прямая кишка динозавра, коридора. А толку? Мне оставалось до паспортистки пять человек, когда контора закрылась.
На третий день… Вы следите за последовательностью событий? Так вот, это вам не Библия с ее степенным ходом вещей. На третий день я опять пришел к шести. Это было уже неинтересно. Менеджер с зеленым гребешком налил мне кофе из термоса. Баба в шляпе угостила бутербродом с сыром. В серой "Волге" ее ждало лицо кавказской национальности. Кудрявый мужик читал "Разведение кроликов". В тоске воздел я глаза горе. И взор мой упал на знакомые окна. Ба, так в этом доме живет Славка Бобиков, мой одноклассник! Славка закончил мединститут и сейчас трудился в "Склифе" хирургом.
Окончательный план созрел у меня, когда я уже звонил ему в дверь.
Конечно, я понимаю, что барабанить поутру врачу, который ночь простоял на дежурстве, - это свинство. А живая очередь (как будто она бывает неживая) - это как? Надо отдать должное Славке, он открыл быстро. И после моих путаных объяснений оперативно выдал мне халат, шапочку и врачебный чемоданчик с красным крестом на крышке. В это чемоданчик я и запихал свои документы.
Как художник кладет последний мазок, так школьный товарищ в завершение повесил мне не шею фонендоскоп. "Неисправный", - сказал он и поднял палец. Видимо, у Бобикова не было уверенности, что он еще увидит меня живым, и исправного фонендоскопа ему было жалко.
Когда подходил к знакомому зданию ФМС, сердце колотилось бешено - все-таки первое публичное выступление. Первая потеря лица. Первый обман. Первый подлог. Или первый триумф? При моем приближении очередь заколыхалась. Не имея сил выдавить что-то из себя от смущения, я простер руку вперед, как гипсовый Ильич. Понимать это можно было по-разному. "Отвалите, люди, дайте пройти" или просто "Дорогу, кретины", или "Правильной дорогой стоите, товарищи", или даже "Мужики, налейте".
"Вот, сволочи, до чего людей довели! Уже кому-то "скорую" вызвали!" - заколыхалась и запричитала очередь. "Прокатило!" - застучало у меня в висках. Но надо было еще пройти по коридору мимо своих. Мимо зеленого гребешка, кружевной шляпы, отставного военного, мужика с кроликами, мимо всех тех, кто стали мне близкими людьми за эти три дня. Но они, одурев от ожидания, даже и не узнали меня в бутафорском наряде.
Я рванул на себя вожделенную дверь. Начальник отделения - в тот день он, измученный жалобами трудящихся, сам вел прием - с удивлением посмотрел на меня: "А я никого не вызывал". Что мне оставалось делать? Запал нахальства слетел с меня, как легкий хмель перед экзаменом. "Да я знаю, - промямлил я, - только другого способа попасть к вам нет, а иначе у меня отпуск срывается". И вытащил на стол документы. Фотографии три на четыре, заполненную анкету и все прочее. Когда я выложил выписку из трудовой книжки, полковник начал ржать, как благодарный зритель на концерте Петросяна - задыхаясь, раскачиваясь и громко сморкаясь. "Ну, ты даешь, ну ты даешь, - приговаривал он, обшлепывая толстой ладонью свой могучий торс в поисках носового платка. - Вот это человек, - и уже отдышавшись: - Давай документы".
Мама дорогая, он принял мои бумажки и, утирая слезы, велел приходить через две недели: "Заходи за паспортом. Только без халата". Я захлопнул пустой кейс.
"Ну, как там?" - с тревогой обступили меня возбужденные граждане. Я пытался было проскользнуть. "Ну, что? Все нормально?" - взяли меня в кольцо. "Угу", - только и смог выдавить из себя я.
"Да это переодетый, с-сука! Без очереди прошел!" - раздалось в плотном оцеплении. Толпа угрожающе сдвинулась вокруг меня. Из-за враждебных плеч осуждающе выглядывал отставной военный и кудрявый мужик с брошюрой про кроликов, качался крахмальный край шляпы.
И тут, воодушевленное общим недосмотром, лицо кавказской национальности рвануло в брешь, образовавшуюся около двери начальника.
"О-ох!" - только и выдохнула очередь. Кто-то рванулся за лицом, успев уцепить его за шиворот сорочки. Кто-то схватился за край моего халата и беспомощный фонендоскоп. "Неисправный", - мелькнуло в моем мозгу. И я не стал его отбивать. Я бежал по коридору, наступая на чужие ноги и белый халат без пуговиц - оборвали все-таки, сволочи, - раздувался за мной, как парус. Где-то периферийным зрением я зацепил зеленый хохолок - парень в наушниках показывал мне большой палец. И вылетел на улицу.
До подъезда Бобикова я бежал быстрее лани, быстрей, чем заяц от орла. Погоня еще стучала в моем разгоряченном мозгу. На четвертый этаж плелся, едва передвигая ноги. Славка равнодушно принял обезпуговиченный халат и пустой чемоданчик, налил мне кофе. "Хороший он все-таки мужик, почему мы все эти годы не пересекались", - думал я, проходя паспортный контроль в "Шереметьево". А заметку эту я выстукиваю, когда самолет уже преодолел зону турбулентности и набрал высоту.
Да что нам зона турбулентности после взятия ОУФМС? А вы еще спрашиваете, почему русские ничего не боятся. n