- Главная страница
- Архивная запись
- Архивная публикация 1998 года: "Десятый "Мосфильм" Карена Шахназарова"
Архивная публикация 1998 года: "Десятый "Мосфильм" Карена Шахназарова"
Только что последний, девятый фильм Карена Шахназарова "День полнолуния" получил на престижном европейском фестивале в Карловых Варах приз за лучшую режиссуру и награду ФИПРЕССИ. Успех картины счастливо совпал с избранием Шахназарова на должность главы киноконцерна "Мосфильм". Впрочем, здесь-то особой конкуренции не было: "Мосфильм" достался новому руководителю в идеально разваленном состоянии.Дмитрий Быков: Карен Георгиевич, мне показалось, ваш новый фильм во многом повторяет все ранее снятое. Такое впечатление, что вы решили подвести итоги, перед тем как бросить режиссуру и с головой уйти в руководство "Мосфильмом"?
Карен Шахназаров: Нет, что вы. Я ни за что не согласился бы возглавить "Мосфильм", если бы ради этого надо было бросить режиссуру.
Что касается подведения итогов... Знаете, когда снимешь восемь картин за пятнадцать лет, какие-то их детали все время всплывают в памяти. Ты ощущаешь желание устроить им смотр и благополучно выбросить из головы.
В "Дне полнолуния" нет связного сюжета -- есть набор как бы случайно сцепленных сценок и диалогов. Скажем, идет эпизод в пустыне. Над пустыней летит самолет -- и действие тут же переносится в самолет... Подобные вещи бывали и раньше, хотя не в такой концентрации. Мне просто захотелось сделать фильм в жанре жизни.
Д.Б.: А вы думаете, каждого персонажа можно в жизни очертить двумя-тремя репликами?
К.Ш.: На некоторых, знаете ли, и одной много...
Д.Б.: Не согласен. Я много фильмов посмотрел в Карловых Варах: как чужое кино -- так живые люди, как наше -- так типажи, схемы, газетные персонажи...
К.Ш.: Это наша жизнь. К сожалению, сейчас она пошла так, что во многом свелась к выживанию, сильно упростилась. И большинство героев действительно типажи, со своими обязательными приметами. Живых людей, не укладывающихся в рамки типажа, практически не осталось.
Например, если мы имеем дело с "новым русским" из бывших советских руководителей, он почти наверняка угрюмый такой тип, тоскующий по прежней жизни, любящий иногда под настроение спеть советскую песню. Если речь идет о бывшем аппаратчике высокого ранга, он непременно любит выезды на природу с охотой и прислугой...
Д.Б.: Но при таком мельтешении эпизодов возникает ощущение незаконченности и некоторой тоски.
К.Ш.: А жизнь и сама по себе вызывает впечатление незаконченности и смутной тоски. Ничто не завершается, не рифмуется, не стыкуется, особенно в России.
Начинается, допустим, громкое расследование -- и тут же вязнет, и нам неинтересно, чем дело кончилось. Возникает скандал -- и тут же гаснет. Ни одна реформа не идет до конца. Это такой русский жанр, в котором, может статься, есть свои прелести...
Д.Б.: В фильме получается, что все мы выросли из сороковых-пятидесятых, эпохи Большого Стиля.
К.Ш.: Ну, не знаю, как вы, а мы именно оттуда и выросли. Потому что больше в наше время расти неоткуда. Это была последняя эпоха (моральных или социальных оценок я сейчас ей выставлять не буду), обладавшая цельным стилем. Плохим, хорошим -- другое дело, но она была структурирована.
И меня этот стиль притягивает -- роскошные санатории с пальмами, с обязательным гипсовым рогом изобилия, с ампирными корпусами и верандами. Ресторан с вышколенными официантами, с офицерами, которые беспрерывно курят папиросы, приводят каких-то сногсшибательных красавиц, а красавицы рыдают или истерически хохочут и внезапно уходят... Это замечательная такая среда, очень искусственная, то есть организованная по законам искусства...
Д.Б.: Неужели от всей жизни остается одно такое воспоминание?
К.Ш.: А от жизни вообще чаще всего остается не больше одного воспоминания. Вот недавно Володя Машков -- я очень его люблю и считаю замечательным актером и режиссером (он у меня сыграл в "Американской дочери") -- рассказал эпизод, который почему-то помнит всю жизнь.
Он жил в Новокузнецке, ему было лет двенадцать. Он любил книжки серии "Эврика" -- помните, о чудесах и приключениях, "Молодая гвардия" издавала. И вот вышел новый выпуск, он с мамой пришел в книжный магазин, книга стоит три рубля, он получает эти три рубля... Но тут выясняется, что купить ее нельзя, а можно только выиграть в книжную лотерею. Были такие билеты по двадцать пять копеек. Он проиграл все свои три рубля и ничего не получил. И тогда девушка-продавщица -- когда мать его уже уводила из магазина -- догнала их и вручила эту книгу. И девушка была ничуть не красивее других, и про что книга, он давно забыл, а это -- помнит.
Д.Б.: Сейчас страна весь месяц обсуждала захоронение царских останков. По телевизору неоднократно показывали ваш кинофильм "Цареубийца". Как вы относитесь ко всему этому?
К.Ш.: Очень много бреда. Для кого-то, может быть, неожиданными стали чудовищные подробности, которые беспрерывно повторяли и обсуждали на всех каналах, во всех газетах... Я это знал еще десять лет назад, и записку Юровского читал. Когда Макдауэлл играл Юровского, мы с ним многократно все обсуждали.
Для меня несомненно, что похоронить останки Романовых надо было со всеми почестями, что убили их зверски и что это убийство во многом определило судьбу России. А вели они себя в заключении очень достойно. О человеке можно судить еще и по тому, как он умирает. Романовы в свои последние дни явили образец мужества, и мы в картине исходили из этого. И тут шум насчет подлинности, неподлинности, экспертиз, разногласий между церквями... Когда устраивают шум из-за таких бесспорных вещей, как необходимость искупить зверство,-- бред, бред...
Д.Б.: Вы хороший производственник? В смысле быстро ли снимаете, легко ли укладываетесь в смету...
К.Ш.: Я нескромно считаю себя хорошим производственником, потому что действительно снимаю довольно быстро и при этом трачу не очень много. Кинофильм "Американская дочь" снят за двадцать дней, последний фильм мы тоже быстро сделали, особенно если учесть, что там семьдесят эпизодов и четыре экспедиции. Включая выезд во Владивосток ради единственного эпизода с танцующей девушкой.
Д.Б.: А вы действительно туда ездили? Не могли как-нибудь имитировать тамошний пейзаж?
К.Ш.: Нет, нам нужен был именно долгий план вечернего города над океанской бухтой. Было что-то близкое к жанру нашего фильма в том, чтобы слетать во Владивосток ради одной сцены.
Д.Б.: На эти свои качества производственника вы и надеетесь, возглавив "Мосфильм"?
К.Ш.: Я не собираюсь быть творческим руководителем "Мосфильма", навязывать кому-то идеи, жанры... Я вообще в должности месяц, так что предпочитаю пока не очень распространяться о сделанном или задуманном.
А в общем, возрождение "Мосфильма" неизбежно, потому что есть огромный спрос на наше кино. Не только старое (в котором был тот самый цельный стиль), но и на новое, про жизнь. Зритель хочет видеть себя, то, что вокруг, радуется любой точной детали -- вплоть до троллейбуса знакомого маршрута. Вот про это, я думаю, сейчас и будет русское кино.
Д.Б.: Вы ожидаете каких-то перемен в связи с приходом к власти в Союзе кинематографистов Никиты Михалкова?
К.Ш.: Я думаю, что Михалков -- это фигура, о которой говорят сейчас очень много глупостей. Которого "играют", как короля играет свита, а потом этим же попрекают. Он и сам подыгрывает, но, думаю, иронически, потому что с самоиронией у него все в порядке.
Можно по-разному относиться к его картинам, и мне далеко не все в них кажется бесспорным, но то, что он личность,-- несомненно. И собственное поведение режиссирует очень точно. Если его кто-то демонизирует, видит в нем диктатора -- это тоже, по-моему, игра, и игра неумная.
Лично я никаких идеологических диктатов и революционных перемен не жду. Иное дело, что много будет подобострастия с одной стороны и оппозиционной фронды с другой, а я ни к тому, ни к другому особой симпатии не чувствую.
Д.Б.: А разговоры про то, что он хочет стать президентом?
К.Ш.: Это кто-то пошутил, три дурака поверили и тридцать три повторяют. Мне, во всяком случае, не кажется, что у него есть такие амбиции. Кому-то хочется опять бояться, кому-то -- лебезить, и ищут любой предлог...
Д.Б.: Ваш отец -- ближайший соратник Горбачева. Это вам как-то помогло?
К.Ш.: Вы знаете, когда первым лицом в стране стал Горбачев, я уже вовсю писал и снимал, так что помощь как таковая не требовалась. Политическая деятельность отца для меня всегда была где-то там, в сферах... Важнее было его присутствие, его порядочность, его серьезное отношение к жизни.
Д.Б.: Но жизнь "золотой молодежи" вы знаете явно не понаслышке?
К.Ш.: Если иметь в виду золотую молодежь из моего кинофильма "Курьер", то да. Все эти девочки -- "Когда я была в Праге...", "В Париже так не носят...". Эту публику я видел, но вообще, никаких оргий, пышности и прочих атрибутов разгульной жизни в моей молодости не было. А по сравнению с современными молодыми людьми я был просто... дитя...
Д.Б.: Когда вышла ваша кинолента "Американская дочь", все говорили, что это как-то связано с вашим первым браком с Аленой Зандер, которая живет сейчас в США...
К.Ш.: И про Машкова такое говорили, ведь его первая жена тоже тогда жила в Америке. Это сейчас она снялась у него в "Сироте казанской" и вместе с ним сыграла у Балаяна.
Конечно, жизнь как-то влияет, не может не влиять, но я, ей-Богу, тогда снимал не про себя и не про свою мечту похитить ребенка. Мне давно хотелось сделать такую картину -- роуд-муви, фильм-странствие, причем с абсолютно разными героями, которым очень трудно друг друга понять. Вроде "Бумажной луны" Богдановича или вот недавнего бразильского "Центрального вокзала". И по-моему, девочка там (маленькая американка, ей восемь лет было) -- настоящее открытие. Они с Машковым составили идеальную пару.
Д.Б.: Ваша нынешняя жена намного младше вас?
К.Ш.: Мне чаще всего кажется, что старше, потому что рассудительнее. На самом деле я не особенно ощущаю собственный возраст. В каком-то смысле я до сих пор тот 17-летний курьер, довольно грустный и неприкаянный, который больше любит наблюдать, нежели участвовать, над многим иронизирует, не хочет во "взрослую" жизнь и умудряется играть в свои отдельные игры.
Вот я и играю -- девять фильмов уже. Может, так и получится, и я не превращусь в хозяина положения, буду делать, что хочется, и видеть какие-то романтические сны...
Только что последний, девятый фильм Карена Шахназарова "День полнолуния" получил на престижном европейском фестивале в Карловых Варах приз за лучшую режиссуру и награду ФИПРЕССИ. Успех картины счастливо совпал с избранием Шахназарова на должность главы киноконцерна "Мосфильм". Впрочем, здесь-то особой конкуренции не было: "Мосфильм" достался новому руководителю в идеально разваленном состоянии.Дмитрий Быков: Карен Георгиевич, мне показалось, ваш новый фильм во многом повторяет все ранее снятое. Такое впечатление, что вы решили подвести итоги, перед тем как бросить режиссуру и с головой уйти в руководство "Мосфильмом"?
Карен Шахназаров: Нет, что вы. Я ни за что не согласился бы возглавить "Мосфильм", если бы ради этого надо было бросить режиссуру.
Что касается подведения итогов... Знаете, когда снимешь восемь картин за пятнадцать лет, какие-то их детали все время всплывают в памяти. Ты ощущаешь желание устроить им смотр и благополучно выбросить из головы.
В "Дне полнолуния" нет связного сюжета -- есть набор как бы случайно сцепленных сценок и диалогов. Скажем, идет эпизод в пустыне. Над пустыней летит самолет -- и действие тут же переносится в самолет... Подобные вещи бывали и раньше, хотя не в такой концентрации. Мне просто захотелось сделать фильм в жанре жизни.
Д.Б.: А вы думаете, каждого персонажа можно в жизни очертить двумя-тремя репликами?
К.Ш.: На некоторых, знаете ли, и одной много...
Д.Б.: Не согласен. Я много фильмов посмотрел в Карловых Варах: как чужое кино -- так живые люди, как наше -- так типажи, схемы, газетные персонажи...
К.Ш.: Это наша жизнь. К сожалению, сейчас она пошла так, что во многом свелась к выживанию, сильно упростилась. И большинство героев действительно типажи, со своими обязательными приметами. Живых людей, не укладывающихся в рамки типажа, практически не осталось.
Например, если мы имеем дело с "новым русским" из бывших советских руководителей, он почти наверняка угрюмый такой тип, тоскующий по прежней жизни, любящий иногда под настроение спеть советскую песню. Если речь идет о бывшем аппаратчике высокого ранга, он непременно любит выезды на природу с охотой и прислугой...
Д.Б.: Но при таком мельтешении эпизодов возникает ощущение незаконченности и некоторой тоски.
К.Ш.: А жизнь и сама по себе вызывает впечатление незаконченности и смутной тоски. Ничто не завершается, не рифмуется, не стыкуется, особенно в России.
Начинается, допустим, громкое расследование -- и тут же вязнет, и нам неинтересно, чем дело кончилось. Возникает скандал -- и тут же гаснет. Ни одна реформа не идет до конца. Это такой русский жанр, в котором, может статься, есть свои прелести...
Д.Б.: В фильме получается, что все мы выросли из сороковых-пятидесятых, эпохи Большого Стиля.
К.Ш.: Ну, не знаю, как вы, а мы именно оттуда и выросли. Потому что больше в наше время расти неоткуда. Это была последняя эпоха (моральных или социальных оценок я сейчас ей выставлять не буду), обладавшая цельным стилем. Плохим, хорошим -- другое дело, но она была структурирована.
И меня этот стиль притягивает -- роскошные санатории с пальмами, с обязательным гипсовым рогом изобилия, с ампирными корпусами и верандами. Ресторан с вышколенными официантами, с офицерами, которые беспрерывно курят папиросы, приводят каких-то сногсшибательных красавиц, а красавицы рыдают или истерически хохочут и внезапно уходят... Это замечательная такая среда, очень искусственная, то есть организованная по законам искусства...
Д.Б.: Неужели от всей жизни остается одно такое воспоминание?
К.Ш.: А от жизни вообще чаще всего остается не больше одного воспоминания. Вот недавно Володя Машков -- я очень его люблю и считаю замечательным актером и режиссером (он у меня сыграл в "Американской дочери") -- рассказал эпизод, который почему-то помнит всю жизнь.
Он жил в Новокузнецке, ему было лет двенадцать. Он любил книжки серии "Эврика" -- помните, о чудесах и приключениях, "Молодая гвардия" издавала. И вот вышел новый выпуск, он с мамой пришел в книжный магазин, книга стоит три рубля, он получает эти три рубля... Но тут выясняется, что купить ее нельзя, а можно только выиграть в книжную лотерею. Были такие билеты по двадцать пять копеек. Он проиграл все свои три рубля и ничего не получил. И тогда девушка-продавщица -- когда мать его уже уводила из магазина -- догнала их и вручила эту книгу. И девушка была ничуть не красивее других, и про что книга, он давно забыл, а это -- помнит.
Д.Б.: Сейчас страна весь месяц обсуждала захоронение царских останков. По телевизору неоднократно показывали ваш кинофильм "Цареубийца". Как вы относитесь ко всему этому?
К.Ш.: Очень много бреда. Для кого-то, может быть, неожиданными стали чудовищные подробности, которые беспрерывно повторяли и обсуждали на всех каналах, во всех газетах... Я это знал еще десять лет назад, и записку Юровского читал. Когда Макдауэлл играл Юровского, мы с ним многократно все обсуждали.
Для меня несомненно, что похоронить останки Романовых надо было со всеми почестями, что убили их зверски и что это убийство во многом определило судьбу России. А вели они себя в заключении очень достойно. О человеке можно судить еще и по тому, как он умирает. Романовы в свои последние дни явили образец мужества, и мы в картине исходили из этого. И тут шум насчет подлинности, неподлинности, экспертиз, разногласий между церквями... Когда устраивают шум из-за таких бесспорных вещей, как необходимость искупить зверство,-- бред, бред...
Д.Б.: Вы хороший производственник? В смысле быстро ли снимаете, легко ли укладываетесь в смету...
К.Ш.: Я нескромно считаю себя хорошим производственником, потому что действительно снимаю довольно быстро и при этом трачу не очень много. Кинофильм "Американская дочь" снят за двадцать дней, последний фильм мы тоже быстро сделали, особенно если учесть, что там семьдесят эпизодов и четыре экспедиции. Включая выезд во Владивосток ради единственного эпизода с танцующей девушкой.
Д.Б.: А вы действительно туда ездили? Не могли как-нибудь имитировать тамошний пейзаж?
К.Ш.: Нет, нам нужен был именно долгий план вечернего города над океанской бухтой. Было что-то близкое к жанру нашего фильма в том, чтобы слетать во Владивосток ради одной сцены.
Д.Б.: На эти свои качества производственника вы и надеетесь, возглавив "Мосфильм"?
К.Ш.: Я не собираюсь быть творческим руководителем "Мосфильма", навязывать кому-то идеи, жанры... Я вообще в должности месяц, так что предпочитаю пока не очень распространяться о сделанном или задуманном.
А в общем, возрождение "Мосфильма" неизбежно, потому что есть огромный спрос на наше кино. Не только старое (в котором был тот самый цельный стиль), но и на новое, про жизнь. Зритель хочет видеть себя, то, что вокруг, радуется любой точной детали -- вплоть до троллейбуса знакомого маршрута. Вот про это, я думаю, сейчас и будет русское кино.
Д.Б.: Вы ожидаете каких-то перемен в связи с приходом к власти в Союзе кинематографистов Никиты Михалкова?
К.Ш.: Я думаю, что Михалков -- это фигура, о которой говорят сейчас очень много глупостей. Которого "играют", как короля играет свита, а потом этим же попрекают. Он и сам подыгрывает, но, думаю, иронически, потому что с самоиронией у него все в порядке.
Можно по-разному относиться к его картинам, и мне далеко не все в них кажется бесспорным, но то, что он личность,-- несомненно. И собственное поведение режиссирует очень точно. Если его кто-то демонизирует, видит в нем диктатора -- это тоже, по-моему, игра, и игра неумная.
Лично я никаких идеологических диктатов и революционных перемен не жду. Иное дело, что много будет подобострастия с одной стороны и оппозиционной фронды с другой, а я ни к тому, ни к другому особой симпатии не чувствую.
Д.Б.: А разговоры про то, что он хочет стать президентом?
К.Ш.: Это кто-то пошутил, три дурака поверили и тридцать три повторяют. Мне, во всяком случае, не кажется, что у него есть такие амбиции. Кому-то хочется опять бояться, кому-то -- лебезить, и ищут любой предлог...
Д.Б.: Ваш отец -- ближайший соратник Горбачева. Это вам как-то помогло?
К.Ш.: Вы знаете, когда первым лицом в стране стал Горбачев, я уже вовсю писал и снимал, так что помощь как таковая не требовалась. Политическая деятельность отца для меня всегда была где-то там, в сферах... Важнее было его присутствие, его порядочность, его серьезное отношение к жизни.
Д.Б.: Но жизнь "золотой молодежи" вы знаете явно не понаслышке?
К.Ш.: Если иметь в виду золотую молодежь из моего кинофильма "Курьер", то да. Все эти девочки -- "Когда я была в Праге...", "В Париже так не носят...". Эту публику я видел, но вообще, никаких оргий, пышности и прочих атрибутов разгульной жизни в моей молодости не было. А по сравнению с современными молодыми людьми я был просто... дитя...
Д.Б.: Когда вышла ваша кинолента "Американская дочь", все говорили, что это как-то связано с вашим первым браком с Аленой Зандер, которая живет сейчас в США...
К.Ш.: И про Машкова такое говорили, ведь его первая жена тоже тогда жила в Америке. Это сейчас она снялась у него в "Сироте казанской" и вместе с ним сыграла у Балаяна.
Конечно, жизнь как-то влияет, не может не влиять, но я, ей-Богу, тогда снимал не про себя и не про свою мечту похитить ребенка. Мне давно хотелось сделать такую картину -- роуд-муви, фильм-странствие, причем с абсолютно разными героями, которым очень трудно друг друга понять. Вроде "Бумажной луны" Богдановича или вот недавнего бразильского "Центрального вокзала". И по-моему, девочка там (маленькая американка, ей восемь лет было) -- настоящее открытие. Они с Машковым составили идеальную пару.
Д.Б.: Ваша нынешняя жена намного младше вас?
К.Ш.: Мне чаще всего кажется, что старше, потому что рассудительнее. На самом деле я не особенно ощущаю собственный возраст. В каком-то смысле я до сих пор тот 17-летний курьер, довольно грустный и неприкаянный, который больше любит наблюдать, нежели участвовать, над многим иронизирует, не хочет во "взрослую" жизнь и умудряется играть в свои отдельные игры.
Вот я и играю -- девять фильмов уже. Может, так и получится, и я не превращусь в хозяина положения, буду делать, что хочется, и видеть какие-то романтические сны...
ДМИТРИЙ БЫКОВ
Подписывайтесь на PROFILE.RU в Яндекс.Новости или в Яндекс.Дзен. Все важные новости — в telegram-канале «PROFILE-NEWS».
