Архивная публикация 2001 года: "Дом ученых"

Эта семья живет по принципу "учиться, учиться и учиться". Юрий Пономарев, председатель Внешторгбанка, один из самых влиятельных российских банкиров, всю жизнь совершенствуется в профессии. А его жена Наталья совершенствуется в областях самых разных -- от музыки и иностранных языков до конного спорта. Недавно супруги отметили 30-летие совместной жизни. У них четверо детей и двое внуков.Наталья Пономарева: Познакомились мы через мою подругу, которая была дружна с первой женой Юры.

Людмила Лунина: У вас с мужем такой солидный семейный стаж. Неужели вы, Наталья Васильевна, не первая и не единственная?

Н.П.: До меня был школьный роман, детская любовь, которая быстро иссякла. Когда мы познакомились, Юра уже был разведен.

Стояло лето, июнь-месяц. В июле я уехала отдыхать, в августе мы начали встречаться, а в декабре поженились. Я много раз замечала, что люди, отношения которых развиваются бурно и быстро заканчиваются свадьбой, обычно хорошо живут. А те, кто долго собирается, так до загса и не доходят.

Л.Л.: Вы оба были студентами?

Н.П.: Я училась в Гнесинском училище на историко-теоретико-композиторском отделении. Я из музыкальной семьи: все мои братья и сестры занимались музыкой, мама была певицей. В детстве я сначала научилась читать и писать ноты, а потом уже буквы.

Юра в момент нашего знакомства окончил Финансовый институт. Вообще-то, он хотел быть физиком, выигрывал олимпиады, готовился к поступлению в МГУ. Но один аспирант-физик "перековал" его за пять минут: "Ты готов десять лет работать лаборантом на кафедре, быть на подхвате, мензурки мыть? В ученые выходят единицы, гении. Ты уверен, что ты -- один из них?"

Разговор случился весной, и буквально через пару месяцев Юра подал документы в Финансовый институт. Его родители даже не знали, куда он поступает.

Л.Л.: Но его отец, кажется, был экономистом?

Н.П.: Не совсем. Он действительно работал в Минфине, курировал финансовые техникумы по всей стране. Ушел на пенсию в 75 лет -- и только потому, что считал, что нужно продвигать молодежь. И после этого еще до восьмидесяти преподавал. Так что у Юры хорошие перспективы -- в смысле долгой работы.

Л.Л.: Про Юрия Валентиновича говорят, что он, при внешней мягкости, человек жесткий. И всего, чего хочет, добивается.

Н.П.: Верно. Но не это главное. Он человек, который умеет учиться. Вот что помогло ему сделать карьеру. В молодости, когда он работал во Внешторгбанке, он постоянно ездил на всевозможные семинары -- в Англию, США, Данию -- на два-три месяца. В Москве по нескольку раз в неделю ходил в библиотеку, читал специальную литературу. Он до сих пор читает книги и статьи по экономике, политике, теории управления. Говорит, это ему необходимо, чтобы не отставать от времени.

Л.Л.: Остается ли у него время на вас и детей?

Н.П.: Мы его видим редко, так как он сам себе установил 12-часовой рабочий день, при этом работает даже по субботам. Но его отношение к нам очень заинтересованное. И за то короткое время, которое он может нам посвятить, он полностью входит во все семейные дела. Ему доставляет радость любая домашняя работа. Он может приготовить в воскресенье завтрак: поджарить яичницу, добавить какие-то немыслимые ингредиенты...

Несмотря на то, что уже через пару лет после свадьбы у нас было двое детей, я никогда не замыкалась на домашних делах. Окончила училище, пошла на курсы английского языка. Когда мы уехали за границу, это здорово пригодилось.

Муж поддерживал меня во всех начинаниях. Юра взял за правило один-два раза в месяц отпускать меня на целый день. Чтобы я не чувствовала себя замурованной в четырех стенах.

Л.Л.: А как скоро и куда вы уехали?

Н.П.: В Лондон -- мужа туда направили работать. У нас к тому времени было трое детей. Старший, Максим, окончил второй класс, младшему, Никите, было полтора года.

В Лондоне я тоже училась. Вначале занималась историей музыки в Kensington Institute, потом поступила в London University. Параллельно брала уроки йоги и танцев.

Л.Л.: А что за танцы? А-ля Айседора Дункан?

Н.П.: Да, танец как способ жизни. Каждая репетиция -- это как бы вновь прожитая судьба. Мы, например, танцевали Девятую симфонию Дворжака. Босиком, в гимнастических костюмах. Я занималась года три. Очень интересная методика. Она помогает человеку раскрепоститься. Советские люди ведь очень зажаты, боятся быть самими собой.

Обычно такие методики привлекают интересных людей. И сама преподавательница была замечательная, и весь коллектив.

Англичане вообще люди очень общительные, открытые, дружелюбные. Может быть, это касается среднего класса, интеллигенции -- с высшим обществом, аристократией я не общалась, ничего не могу сказать. Русских тогда за границей было немного, и я обычно вызывала у своих новых знакомых живейший интерес.

Л.Л.: Вы постоянно учитесь?

Н.П.: Да, я многое умею. Даже фотографирую профессионально. Средняя школа, которую я оканчивала, была прикреплена к фотохронике ТАСС. Последние три класса с нами занимались профессиональные фотографы.

Л.Л.: А как вам вообще заграница показалась?

Н.П.: Там жизнь, с одной стороны, более сложная, потому что сужается круг общения. А с другой, у Юры появилось больше свободного времени. Его коллеги-англичане, как только заканчивался рабочий день, сразу шли домой. Русские, конечно, оставались, но часов до восьми. Все субботы, воскресенья были свободны. Поначалу было даже странно. Но потом мы стали использовать это время для путешествий. Объездили всю Англию. Тратили на это все деньги. Впечатления -- это такая ценность, которую ничем не заменишь. Мы считали, что самое важное для нас и детей -- узнать мир.

В Англии в те времена за советскими людьми строго следили. Перед путешествием мы должны были представить в полицию точный маршрут, указать все дороги, все гостиницы. На местах нас проверяли -- конечно, с извинениями, что приходится соблюдать такие формальности. Полицейские старались нам помочь, Но, с другой стороны, это заставляло детально продумывать маршрут. Поездки получались осмысленными и насыщенными.

Л.Л.: В 1985 году вы вернулись в Москву?

Н.П.: Да. И меня тут же пригласили работать в Третьяковскую галерею -- помощником директора. Поскольку я знала язык, в мои обязанности входило осуществлять контакты с зарубежными партнерами: отвечать на письма, принимать делегации. По сути, я занималась "пиаром", хотя тогда никто такого слова не знал. В галерее можно было учиться: там читали прекрасные лекции по русскому искусству, я ходила практически на все. И через какое-то время уже могла водить экскурсии.

В начале 90-х мы снова уехали, на этот раз в Париж.

Л.Л.: Вы и французский знаете?

Н.П.: Конечно, мы же прожили во Франции почти десять лет. Я разговариваю и читаю. Пишу хуже, чем по-английски.

Л.Л.: Вы, говорят, еще и конным спортом увлекаетесь?

Н.П.: Животные -- не только лошади -- моя слабость. В детстве я колебалась между музыкой и биологией. Ходила в зоопарк, растила там слоненка, работала на площадке молодняка. Сейчас у нас в семье живут две собаки, три кошки и двое котят, которых никак не удается пристроить. Юра тоже привык и любит жить в компании с животными, но большое количество кошек его не на шутку раздражает.

Конным спортом я занималась в детстве. И вновь вернулась к нему, когда подросли дети. Так получилось, что в Париже мы жили рядом с Булонским лесом, в котором были конюшни и можно было взять лошадь покататься по лесу. Я попробовала -- и поняла, что именно этого мне не хватает.

Л.Л.: У вас собственная конюшня?

Н.П.: Нет, это дорого и хлопотно. Я занимаюсь выездкой на Первом конном заводе, который расположен в Горках-10. Упражняюсь каждый день по два часа, кроме вторника, когда у лошади выходной. Только со стороны кажется, что всадник на своем скакуне летит и ничего не делает. На самом деле верховая езда требует серьезных усилий -- и мышечных, и умственных. Лошадь -- животное умное.

Л.Л.: Вы одна занимаетесь или с детьми?

Н.П.: Только самая маленькая, Лиза, разделяет мою страсть. Она может проводить в конюшне часы, убирать, подметать, ухаживать за лошадьми.

Л.Л.: А как муж на это увлечение смотрит?

Н.П.: Ему нравится за нами наблюдать. Он однажды сам попробовал, после чего сказал, что уважает нас еще больше.

Л.Л.: Наталья Васильевна, вы такой энергичный человек! Вам никогда не хотелось открыть свое дело?

Н.П.: Я так много по миру перемещаюсь, что не могу брать на себя ответственность за работу, которой надо уделять много времени. Мой муж действительно очень занят, и единственный шанс побыть вместе -- ездить с ним в командировки и в отпуск.

И потом, у меня есть серьезное занятие -- суджок. Это такая восточная целительная практика. Я состою в наблюдательном совете международного колледжа суджока, езжу на международные симпозиумы, не так давно выступала в Грузии, в Алма-Ате.

Л.Л.: Это как у Кашпировского?

Н.П.: Это система, которая лечит человека, а не болезнь. То есть она приводит в гармоническое равновесие организм и энергетические соотношения в организме.

Л.Л.: Неужели помогает?

Н.П.: Конечно, это не панацея, нет стопроцентной гарантии излечения, но многим помогает. В суджоке важен правильный ход мыслей, эмоциональный настрой.

Л.Л.: Когда при таком обилии занятий вы успевали воспитывать детей?

Н.П.: Когда детей много, они сами себя организовывают. Они понимали, что родителям тоже нужна свобода. Меня дети никогда не обременяли, они приносили больше радости, чем проблем. Все зависит от подхода. Если считаешь, что дети -- это труд, бремя, так все и складывается. Если ты получаешь от них удовольствие, они воспитываются сами.

Л.Л.: Хорошо "воспитались"?

Н.П.: Старший сын занимается математикой, собирает материалы для кандидатской диссертации. Старшая дочь поступила в МГУ на истфак, потом вышла замуж, родила двоих детей -- и перевелась на факультет иностранных языков. По стопам отца пошел Никита, третий сын. Он лет пять учился параллельно в Париже и в Москве. Окончил русскую школу, поступил в Финансовую академию -- и одновременно доучивался в школе французской. Жил три недели в Москве, неделю в Париже. Потом Финансовая академия послала его по обмену в Лионскую школу экономики. За год ему приходилось писать три-четыре курсовые на английском и французском, сдавать по четырнадцать экзаменов.

Сейчас он проходит стажировку в одной французской консалтинговой фирме. Кажется, доволен. А младшая, Лиза, учится в пятом классе.

Л.Л.: Дети выросли космополитами?

Н.П.: У меня стойкое убеждение: раз ты родился русским человеком, лучше тебе и вырасти русским. Как бы хорошо ты ни знал язык, ты никогда не станешь ни немцем, ни французом, ни англичанином. Тебя тамошнее общество не примет, и ты его до конца не примешь. Естественно, возможность впитывать другую культуру, имея глубоко внутри свою,-- это подарок.

Наши старшие дети еще успели побывать в подмосковных пионерских лагерях. И тщательно там скрывали, что живут в Лондоне. Когда появилась возможность, они начали приглашать за границу друзей. Младшая дочь, Лиза, большую часть своей жизни прожила в Париже, до пятого класса училась во французской школе, но раз в неделю ходила в школу при посольстве. Для нее естественно говорить по-французски, она не знает, что такое "голуби воркуют". Но я каждый день по полтора часа занималась с ней по программе русской школы. (После четырех детей и двух внуков я могу преподавать в младших классах.) Когда мы вернулись в Москву, она без всяких проблем пошла в пятый класс.

Где бы мы ни жили, у нас всегда было убеждение, что это временно, что рано или поздно мы вернемся в Россию, что здесь наша родина.

ЛЮДМИЛА ЛУНИНА