Архивная публикация 2003 года: "Домик в деревне"
И вот тогда люди вас обязательно назовут творческой натурой.Хорошо иметь домик в деревне! Свежий воздух, парное молоко, чистая речка, зеленая травка, девственный лес с грибами и практически без грибников...
Нет газа, канализации, водопровода, свет -- только если не сперли провода, нет телефона, и сотовая связь сюда не дотягивается, а соседи пьяные и дружно ненавидящие того, одного на всю деревню, кто не поленился из колхозника превратиться в фермера и хоть чуть-чуть разбогател. Хорошо иметь домик в деревне?
Муж моей подруги Сашеньки, Илья, считал, что да, хорошо. Мало того -- он сумел уболтать свою совершенно городскую жену и убедить ее в порочности идеи покупать дачу на Минке или того ужаснее -- на Рублевке. Потому что зачем человеку дача? Чтобы вырваться из удушающих городских объятий, чтобы хлебнуть чистого воздуха и пообщаться с природой. А какая природа может быть в пределах пятидесяти километров от МКАД?
И вот эта нежная пара купила себе настоящий деревенский дом в настоящей деревенской деревне, удаленной от Москвы на двести километров. И там они принялись дышать свежим воздухом, пить парное молоко, купаться в чистой речке и гулять по нетронутым лесам. Разумеется, не постоянно -- счастье простой народной жизни они могли себе позволить испытывать всего лишь две августовские недели: дела! А все остальное время Илья с тоской вспоминал свой пейзанский быт. Сашенька же тихо признавалась, что о деревне думает с содроганием -- и не только из-за прелестей готовки без газа и электричества и отсутствия душа, но и потому, что ей там попросту было скучно и тошно: природа -- природой, но при виде аборигенов она испытывала сожаление от того, что Наполеон так и не сумел нас завоевать. И правда -- будь наши колхозники французами, может, не пили бы сейчас так чудовищно, не устраивали бы таких бессмысленных пьяных разборок. Словом, пообщавшись с народом, патриотичная Сашенька утрачивала веру в величие России и принималась смотреть в будущее страны не с уверенностью в ее завтрашнем дне, а с ужасом и отчаянием.
-- Ты просто не представляешь себе, что они творят, -- рассказывала мне Сашенька в преддверии своего очередного августовского выезда на природу. -- Утром -- ничего, нормальные люди, опухшие только, а вечером... Напьются и идут в Степана камнями швыряться. (Степан -- это и есть тот самый единственный на всю деревню фермер, с точки зрения остальных крестьян, слишком кучеряво живущий.) А утром -- идут к этому же Степану деньги клянчить и страшно обижаются, если он не дает... Зашибись!
Вообще, в ее рассказах о том, что вытворяют пьяные колхозники, на мой взгляд, было слишком много странностей. Например, неправдоподобной мне показалась история поселянина, который, естественно, выпив, поссорился с выпившей же женой и, чтобы наказать строптивую бабу, поджег свой собственный дом. Сашенька, видимо, ощутила мое недоверие...
-- Знаешь, Ленк, а поехали-ка с нами -- ну когда ты в последний раз была в настоящей деревне? Ты же журналистка, тебе это должно быть интересно!
...Деревенский дом Сашеньки и Ильи сразу поразил меня несколько излишним спартанством убранства -- на мой взгляд, они со своей неприхотливостью в быту немного переборщили: в их доме не было ничего. То есть вообще ничего: стены, пол, печка -- и все, ни кровати, ни чашки, ни даже потрепанного веника в избе не наблюдалось. Спать на голом полу и есть с газетки я была как-то не готова -- впрочем, этого и не требовалось: оказалось, что все имущество моих друзей вынужденно зимовало в сарае у Степана. Местное население, рассматривающее дачников как законную добычу, в первую же зиму вынесло из их пустого дома все подчистую -- вот и пришлось москвичам договориться со Степаном, который к обоюдной выгоде, всего за сто долларов, сдал им под хранение пожитков свой сарайчик.
В перетаскивании барахла из сарая в дом нам помогал доброволец из местных -- просто он шел мимо и как-то так втянулся в общее дело; в благодарность Илья, предусмотрительно запасшийся жидкой валютой в товарном объеме, предложил добровольцу бутылку. Доброволец шарахнулся от подношения, как Саддам от свинины...
Вечерняя деревня поразила меня тишиной и безлюдьем: народ сидел по домам тихо как мышки и никакого безобразного пьянства и дикого хулиганства не вытворял. Я упрекнула Сашеньку в предвзятом отношении к русскому народу. Сашенька ответила, что и сама потрясена, что такого еще здесь еще не бывало и что в деревне явно что-то случилось.
-- А как же, -- сообщил нам на следующий день Степан, -- случилось: у нас закайка появился!
Ну да, обычное дело: в Англии в замках водятся привидения, в Гималаях живут йети, а в местах, где мои друзья купили себе домик, обитают закайки -- такой местный ужас, известный населению своими полностью мохнатыми телом и даже лицом (или мордой?), кожаными крыльями, длиннющими когтями и скверным нравом. Иногда закайки делали что-то хорошее -- например, выводили к деревне заблудившихся в лесу детей и девиц, но это так, в минуты закайкиной слабости. В основном же они считались существами злобными, больше всего на свете не выносящими запаха алкоголя -- и вот, бывало, как увидит закайка пьяного, так и начинает над ним куражиться: то в речку спихнет, то в лес заведет, то в болото заманит... Поэтому вот уже два месяца как деревня, вся как один человек, в рот спиртного не берет и очень от этого мучается -- потому как по нынешним временам даже дома напиваться стало опасно: были прецеденты закайкиного заглядывания в окна и страшного завывания под дверями выпившего. Что интересно -- скотина закайку не боялась совершенно, что еще раз подтверждало народную мысль о том, что это существо опасно только для людей.
Между прочим, деревенские даже попытались пригласить священника, просили его прогнать закайку -- но просвещенный батюшка за такое суеверие на прихожан рассердился и в деревню не поехал.
Ну, в общем, дело ясное: деревенские в полном составе допились до ручки, вот им всякие закайки и стали мерещиться. В конце концов это им явно пошло на пользу. Но нам, понятно, до закайки дела нет, мы тут отдыхаем и к здешним суевериям отношения не имеем.
Зато как приятно вечером, поужинав, пройти по тихой деревенской улице, выйти за околицу и прогуляться по полям до темнеющей опушки... Зажечь небольшой костерок и, сидя вокруг него, попивать захваченное с собой вино и радоваться безмятежному безлюдью и чистому звездному небу... на фоне которого неожиданно возник чей-то темный силуэт. Силуэт расправил кожаные крылья; пламя осветило его мохнатую физиономию; на самом деле этого было достаточно, мы уже совершенно окоченели от ужаса, так что закайке совсем не обязательно было издавать те нечеловеческие вопли, которые он зачем-то все-таки издал. Бежать не было сил, и мы с Сашенькой попытались спрятаться друг у друга за спиной, из-за чего друг в друге запутались, а Илья мужественно на четвереньках уполз куда-то в темноту. Впрочем, он быстро подавил в себе все самое плохое, через пару секунд приполз обратно. Что до закайки, то он продолжал бесчинствовать -- орать, махать крыльями и совершать вокруг костра ужасные телодвижения, похожие на охотничий танец мужчин дикого первобытного племени.
-- Но мы же не пьяные, -- закричала закайке Сашенька, -- мы же только чуть-чуть вина выпили! За что же нам закайку? Это нечестно!
Закайка приостановил свой танец, прекратил махать крыльями и несколько запыхавшимся голосом произнес:
-- А, это вы? Ну, простите, обознался, я думал, опять мужики пьют -- отошли от деревни и пьют по новой! -- И с этими словами закайка снял с лица мех и оказался передовым фермером Степаном с крыльями, сделанными их старого кожаного пальто и нескольких велосипедных спиц. На самом деле, не очень-то они были похожи на крылья -- недаром же закайка появлялся только в темноте. Нечеловеческий голос закайки Степан извлекал из сирены -- ну, такая штука, которую можно носить с собой, а в случае опасности надо дернуть за колечко, она и заорет.
Просто однажды Степан понял, что он больше не может жить среди спившейся деревни, потому что рано или поздно все это плохо кончится -- либо пьяный народ сожжет Степаново имущество, либо сам Степан, защищаясь, кого-то из них поубивает. Так что старое местное поверье про закайку пришлось ему как нельзя кстати. И разумеется, мы дали Степану торжественную клятву: правду про закайку мы не скажем ни одной живой душе в деревне. И мы не сказали.
Когда Сашенька и Илья приехали в свою деревню в следующий раз, то есть через год, здесь все еще по привычке особо не пили. Вроде бы и закайка уже давненько не появлялся -- но люди как-то втянулись в трезвость и многим даже понравилось. Впрочем, Степан признался, что кожаные крылья и сирену он хранит -- на всякий случай: мы мирные люди, но наш закайка стоит на запасном пути, он, как Робин Гуд, жил, жив и будет жить. Ваше здоровье!
И вот тогда люди вас обязательно назовут творческой натурой.Хорошо иметь домик в деревне! Свежий воздух, парное молоко, чистая речка, зеленая травка, девственный лес с грибами и практически без грибников...
Нет газа, канализации, водопровода, свет -- только если не сперли провода, нет телефона, и сотовая связь сюда не дотягивается, а соседи пьяные и дружно ненавидящие того, одного на всю деревню, кто не поленился из колхозника превратиться в фермера и хоть чуть-чуть разбогател. Хорошо иметь домик в деревне?
Муж моей подруги Сашеньки, Илья, считал, что да, хорошо. Мало того -- он сумел уболтать свою совершенно городскую жену и убедить ее в порочности идеи покупать дачу на Минке или того ужаснее -- на Рублевке. Потому что зачем человеку дача? Чтобы вырваться из удушающих городских объятий, чтобы хлебнуть чистого воздуха и пообщаться с природой. А какая природа может быть в пределах пятидесяти километров от МКАД?
И вот эта нежная пара купила себе настоящий деревенский дом в настоящей деревенской деревне, удаленной от Москвы на двести километров. И там они принялись дышать свежим воздухом, пить парное молоко, купаться в чистой речке и гулять по нетронутым лесам. Разумеется, не постоянно -- счастье простой народной жизни они могли себе позволить испытывать всего лишь две августовские недели: дела! А все остальное время Илья с тоской вспоминал свой пейзанский быт. Сашенька же тихо признавалась, что о деревне думает с содроганием -- и не только из-за прелестей готовки без газа и электричества и отсутствия душа, но и потому, что ей там попросту было скучно и тошно: природа -- природой, но при виде аборигенов она испытывала сожаление от того, что Наполеон так и не сумел нас завоевать. И правда -- будь наши колхозники французами, может, не пили бы сейчас так чудовищно, не устраивали бы таких бессмысленных пьяных разборок. Словом, пообщавшись с народом, патриотичная Сашенька утрачивала веру в величие России и принималась смотреть в будущее страны не с уверенностью в ее завтрашнем дне, а с ужасом и отчаянием.
-- Ты просто не представляешь себе, что они творят, -- рассказывала мне Сашенька в преддверии своего очередного августовского выезда на природу. -- Утром -- ничего, нормальные люди, опухшие только, а вечером... Напьются и идут в Степана камнями швыряться. (Степан -- это и есть тот самый единственный на всю деревню фермер, с точки зрения остальных крестьян, слишком кучеряво живущий.) А утром -- идут к этому же Степану деньги клянчить и страшно обижаются, если он не дает... Зашибись!
Вообще, в ее рассказах о том, что вытворяют пьяные колхозники, на мой взгляд, было слишком много странностей. Например, неправдоподобной мне показалась история поселянина, который, естественно, выпив, поссорился с выпившей же женой и, чтобы наказать строптивую бабу, поджег свой собственный дом. Сашенька, видимо, ощутила мое недоверие...
-- Знаешь, Ленк, а поехали-ка с нами -- ну когда ты в последний раз была в настоящей деревне? Ты же журналистка, тебе это должно быть интересно!
...Деревенский дом Сашеньки и Ильи сразу поразил меня несколько излишним спартанством убранства -- на мой взгляд, они со своей неприхотливостью в быту немного переборщили: в их доме не было ничего. То есть вообще ничего: стены, пол, печка -- и все, ни кровати, ни чашки, ни даже потрепанного веника в избе не наблюдалось. Спать на голом полу и есть с газетки я была как-то не готова -- впрочем, этого и не требовалось: оказалось, что все имущество моих друзей вынужденно зимовало в сарае у Степана. Местное население, рассматривающее дачников как законную добычу, в первую же зиму вынесло из их пустого дома все подчистую -- вот и пришлось москвичам договориться со Степаном, который к обоюдной выгоде, всего за сто долларов, сдал им под хранение пожитков свой сарайчик.
В перетаскивании барахла из сарая в дом нам помогал доброволец из местных -- просто он шел мимо и как-то так втянулся в общее дело; в благодарность Илья, предусмотрительно запасшийся жидкой валютой в товарном объеме, предложил добровольцу бутылку. Доброволец шарахнулся от подношения, как Саддам от свинины...
Вечерняя деревня поразила меня тишиной и безлюдьем: народ сидел по домам тихо как мышки и никакого безобразного пьянства и дикого хулиганства не вытворял. Я упрекнула Сашеньку в предвзятом отношении к русскому народу. Сашенька ответила, что и сама потрясена, что такого еще здесь еще не бывало и что в деревне явно что-то случилось.
-- А как же, -- сообщил нам на следующий день Степан, -- случилось: у нас закайка появился!
Ну да, обычное дело: в Англии в замках водятся привидения, в Гималаях живут йети, а в местах, где мои друзья купили себе домик, обитают закайки -- такой местный ужас, известный населению своими полностью мохнатыми телом и даже лицом (или мордой?), кожаными крыльями, длиннющими когтями и скверным нравом. Иногда закайки делали что-то хорошее -- например, выводили к деревне заблудившихся в лесу детей и девиц, но это так, в минуты закайкиной слабости. В основном же они считались существами злобными, больше всего на свете не выносящими запаха алкоголя -- и вот, бывало, как увидит закайка пьяного, так и начинает над ним куражиться: то в речку спихнет, то в лес заведет, то в болото заманит... Поэтому вот уже два месяца как деревня, вся как один человек, в рот спиртного не берет и очень от этого мучается -- потому как по нынешним временам даже дома напиваться стало опасно: были прецеденты закайкиного заглядывания в окна и страшного завывания под дверями выпившего. Что интересно -- скотина закайку не боялась совершенно, что еще раз подтверждало народную мысль о том, что это существо опасно только для людей.
Между прочим, деревенские даже попытались пригласить священника, просили его прогнать закайку -- но просвещенный батюшка за такое суеверие на прихожан рассердился и в деревню не поехал.
Ну, в общем, дело ясное: деревенские в полном составе допились до ручки, вот им всякие закайки и стали мерещиться. В конце концов это им явно пошло на пользу. Но нам, понятно, до закайки дела нет, мы тут отдыхаем и к здешним суевериям отношения не имеем.
Зато как приятно вечером, поужинав, пройти по тихой деревенской улице, выйти за околицу и прогуляться по полям до темнеющей опушки... Зажечь небольшой костерок и, сидя вокруг него, попивать захваченное с собой вино и радоваться безмятежному безлюдью и чистому звездному небу... на фоне которого неожиданно возник чей-то темный силуэт. Силуэт расправил кожаные крылья; пламя осветило его мохнатую физиономию; на самом деле этого было достаточно, мы уже совершенно окоченели от ужаса, так что закайке совсем не обязательно было издавать те нечеловеческие вопли, которые он зачем-то все-таки издал. Бежать не было сил, и мы с Сашенькой попытались спрятаться друг у друга за спиной, из-за чего друг в друге запутались, а Илья мужественно на четвереньках уполз куда-то в темноту. Впрочем, он быстро подавил в себе все самое плохое, через пару секунд приполз обратно. Что до закайки, то он продолжал бесчинствовать -- орать, махать крыльями и совершать вокруг костра ужасные телодвижения, похожие на охотничий танец мужчин дикого первобытного племени.
-- Но мы же не пьяные, -- закричала закайке Сашенька, -- мы же только чуть-чуть вина выпили! За что же нам закайку? Это нечестно!
Закайка приостановил свой танец, прекратил махать крыльями и несколько запыхавшимся голосом произнес:
-- А, это вы? Ну, простите, обознался, я думал, опять мужики пьют -- отошли от деревни и пьют по новой! -- И с этими словами закайка снял с лица мех и оказался передовым фермером Степаном с крыльями, сделанными их старого кожаного пальто и нескольких велосипедных спиц. На самом деле, не очень-то они были похожи на крылья -- недаром же закайка появлялся только в темноте. Нечеловеческий голос закайки Степан извлекал из сирены -- ну, такая штука, которую можно носить с собой, а в случае опасности надо дернуть за колечко, она и заорет.
Просто однажды Степан понял, что он больше не может жить среди спившейся деревни, потому что рано или поздно все это плохо кончится -- либо пьяный народ сожжет Степаново имущество, либо сам Степан, защищаясь, кого-то из них поубивает. Так что старое местное поверье про закайку пришлось ему как нельзя кстати. И разумеется, мы дали Степану торжественную клятву: правду про закайку мы не скажем ни одной живой душе в деревне. И мы не сказали.
Когда Сашенька и Илья приехали в свою деревню в следующий раз, то есть через год, здесь все еще по привычке особо не пили. Вроде бы и закайка уже давненько не появлялся -- но люди как-то втянулись в трезвость и многим даже понравилось. Впрочем, Степан признался, что кожаные крылья и сирену он хранит -- на всякий случай: мы мирные люди, но наш закайка стоит на запасном пути, он, как Робин Гуд, жил, жив и будет жить. Ваше здоровье!
ЛЕНА ЗАЕЦ рисунки ЛЮБЫ ДЕНИСОВОЙ
Подписывайтесь на PROFILE.RU в Яндекс.Новости или в Яндекс.Дзен. Все важные новости — в telegram-канале «PROFILE-NEWS».
