Архивная публикация 2006 года: "Двадцать восемь с половиной"

XXVIII Московскому международному фестивалю официально 46 лет, а на самом деле он то ли 28-й с половиной, то ли 29-й и в прошлом году должен был отпраздновать 70-летие. Если ковырнуть его историю, то этот киносмотр почти такой же старый, как старейший в мире Венецианский, — он родился всего на три года позже, в 1935-м, задолго до Каннского и Берлинского.Почти старейший

Он тогда назывался «Советский кинофестиваль в Москве». Хотя был международным. Такая была установка: ко всему присобачивать определение «советский»: советский спорт, советская культура, журнал «Советская рыба»… На советский фестиваль прибыли хорошие заграничные фильмы: «Последний миллиардер» француза Рене Клера, «Да здравствует Вилья!» американцев Говарда Хоука и Джека Конвея, «Три поросенка» Уолта Диснея, музыкальная комедия «Петер» австрийца Германа Костерлица с неотразимой Франческой Гааль, на многие годы ставшей любимицей нашей публики… Просмотры шли в крупнейшем тогда кинотеатре Москвы — «Ударнике». Главную премию самого первого Московского фестиваля получила киностудия «Ленфильм» за обойму представленных картин: «Крестьяне», «Чапаев» и «Юность Максима». Вторая премия досталась Рене Клеру, третья — «Трем поросятам». Лучшим актером назвали великого Чарльза Лаутона, сыгравшего в историческом фильме «Частная жизнь Генриха VIII». Перечислять всех лауреатов этого фестиваля — дело долгое: жюри наградило шестнадцать из 47 конкурсных лент, положив начало дурной традиции ММКФ советской поры давать всем сестрам по серьгам.

Потом времена изменились: связи с иностранцами стали опасными, а там надвинулась и война. И следующий Московский фестиваль состоялся только в 1959 году. Его опять назвали первым: на дворе стояла хрущевская оттепель, и все дела, как всегда в России, хотели опять начать с нуля. Одновременно московский киносмотр потерял свое право называться одним из пионеров фестивального движения, потому что к тому времени уже существовали крупные фестивали в Каннах, Берлине, Карловых Варах и Локарно. А жаль.

Горел-пылал пожар московский

Московский фестиваль был событием не чета нынешнему. Не потому, что был лучше, — другой была обстановка. Он проходил в наглухо запаянной стране и стал той форточкой, через которую раз в два года в нашу реторту проникал воздух окружающего мира. Только там можно было увидеть то растленное западное кино, о котором скупо, но веско писали «Правда» и «Известия». Правда, лишь то, которое партия считала «прогрессивным». Но иногда под эту рубрику попадало и просто хорошее, даже веселое кино типа комедии «Некоторые любят погорячее», которую у нас потом прозвали «В джазе только девушки», где потрясенные советские люди впервые увидели нездешние формы Мэрилин Монро. На две недели по нечетным годам Москва забывала про все, кроме кино. У кинотеатра «Россия» (теперь «Пушкинский») в сквере бушевал стихийный обменный рынок билетов, люди меняли Дворец съездов на «Октябрь», а «Космос» на «Иллюзион». Меняли часто вслепую, пытаясь угадать, где будет интереснее программа: недельный репертуар фестивальных кинотеатров вывешивался только накануне, и все лихорадочно переписывали его в блокноты. Абонементы продавались на пять дней, и каждый сеанс состоял из двух фильмов: один «социалистический» или из развивающейся страны, а другой — настоящий. Этот принцип нагрузки соблюдался неукоснительно, и не было случая, чтобы обе картины вызывали равный интерес — всегда одну надо было перетерпеть.

Этим пожаром была тогда охвачена вся советская столица, протуберанцы фестиваля достигали таких окраин, как Лужники или даже Коровино. Самой большой площадкой был Дворец спорта в Лужниках — там многотысячная аудитория пыталась осилить «Восемь с половиной» Феллини и не могла: массы бурным потоком бежали из зала от непривычности, от непонятности и через несколько дней с изумлением узнали, что именно этот сумбур получил Главный приз. Премию эту, рискуя партбилетом, дал председатель жюри Григорий Чухрай вопреки разгневанному Хрущеву, который требовал премии для всеми теперь забытого советского фильма «Знакомьтесь, Балуев». А премированный Москвой фильм открыл в кино новую эру.

С той поры во избежание таких лобовых столкновений на Московском фестивале стали давать три главные премии: одну «социалистам», другую «капиталистам», а третью — обязательно самим себе. Это было смешно, но не обидно.

Если ММКФ служил для советских людей форточкой в большой мир, то такой же форточкой он стал и для людей иностранных — в мир советский, загадочный. И фестивалем воспользовались самые знаменитые звезды, чтобы лучше разглядеть СССР. Они хлынули в Москву без всяких уговоров, откликаясь на первые же предложения. И, как правило, они СССР восхищались. Потому что вместо злобных медведей, пьяных разносчиков водки и чумазых от черной икры младенцев на московских улицах их встретили невиданные очереди к кинотеатрам (таких на Западе не бывает) и восторженные аплодисменты зрителей, мало походивших на агентов КГБ. Их знакомили с Юрием Гагариным и Валентиной Терешковой — первыми мужчиной и женщиной, побывавшими к космосе. Их везли на самую крупную кинофабрику Европы, где снимал сам Эйзенштейн, в неправдоподобно красивый Ленинград и по чистенькой Москве-реке на веселом фестивальном, как сказали бы сейчас, банкетоходе. Легенды о московских диковинах разносились по миру, и на фестивале тогда не побывал только ленивый либо самый упертый антисоветчик наподобие Фрэнка Синатры. В Доме кино можно было запросто встретить Джульетту Мазину, в конкурс давали свои новинки Федерико Феллини, Стэнли Креймер, Иштван Сабо, Кането Синдо, Акира Куросава, Анджей Вайда, Норман Джуисон, Хуан Антонио Бардем, Жак Тати, в Москве проводили свои премьеры Фрэнсис Форд Коппола, Лукино Висконти, Райнер Вернер Фасбиндер, на одном и том же московском приеме блистали две главные соперницы итальянского кино — Софи Лорен и Джина Лоллобриджида.

Тогда звездой фестивальной тусовки стал кинокритик Армен Медведев, остроумие которого собирало на пресс-конференции не меньше знатоков, чем новое колье Элизабет Тейлор. У фестиваля возникали и множились свои мифы и легенды.

Закатываться он стал вместе с Советским Союзом, медленно, но неотвратимо загнивавшим в успокоительном болоте застоя. На фронтоне штабного отеля ММКФ — ныне разрушаемой «России» — появлялось все больше флагов стран-участниц: в своем рвении представить все кинематографии мира фестиваль достиг абсурдной точки, когда первый фильм аборигена Африки, снятый 8-миллиметровой камерой где-нибудь на берегах Замбези, немедленно принимался в конкурс. В числе победителей фестиваля Кесьлевского и Феллини сменили никому не ведомые и после Москвы немедленно забытые авторы из Никарагуа и Марокко. Поездки звезд в колхозы и на заводы потеряли новизну и приелись. Фестиваль катастрофически терял авторитет.

Мы наш, мы новый фест построим

Перестройка наполнила прилавки магазинов колбасой, а экраны кинотеатров — американскими фильмами. Все, что десятилетиями было дефицитом, стало расхожим товаром, и фестиваль лишился своего главного достоинства — быть форточкой в глухой стене. Стены больше не было, потребность в форточках отпала, и широкая публика сразу потеряла интерес к мероприятию. Фестиваль, еще недавно бушевавший в полутора десятках крупнейших кинотеатров Москвы, скукожился до зала «Пушкинский» и Дома кино, причем и там сеансы шли почти без публики. Куда-то исчезли взволнованные толпы синеманов и вопли о лишнем билетике. Одновременно пропали и большие звезды.

Парадоксально: двухлетний фестиваль, которого с нетерпением ждали толпы поклонников, стал ежегодным как раз в миг, когда его перестали ждать. Уникальная любовь советского народа к кино оказалась всего лишь вечной любовью к запретному плоду. Но стратегически шаг был правилен: двухлетних фестивалей мировая практика не знает.

Починить сломавшийся ММКФ взялся Никита Михалков. Взялся с энтузиазмом, пустил в ход все свои связи единственного международно известного русского режиссера. И сразу доказал свои возможности: в день открытия фестиваля на сцену «Пушкинского» первый (и последний) раз в истории вышел глава государства российского, президент Владимир Путин. Михалков придумал давать на фестивале премию имени Станиславского (невзирая на протесты коллег по театральному искусству, у которых такая премия существовала уже много лет), и имя великого реформатора сцены сработало: за премией в Москву стали приезжать такие величины, как Джек Николсон и Мэрил Стрип. Личные связи — большое дело. Но на весь фестиваль и личных связей не хватило: расставшись с былым девизом насчет «Гуманизма, мира и дружбы между народами», ММКФ так и не обрел новой внятной концепции и не стал авторитетным, что лишний раз доказано скандалом с Михаэлем Ханеке.

Змей Ханеке

Председатель жюри на любом фестивале — ключевая фигура. Под него подбирается судейская команда, и даже конкурсная программа во многом ориентирована на его вкусы. Скажем, выбор российского конкурсного фильма «Червь» Алексея Мурадова («Змей»), по признанию самой фестивальной дирекции, эпатажного, шокирующего и непривычно радикального, был обусловлен предполагаемыми вкусами Ханеке — режиссера тоже эпатажного, шокирующего и радикального. По расчетам, он должен был радостно воскликнуть, как у Киплинга: «Мы одной крови, ты и я!» — и обнять молодого собрата по вере. И вот конфуз: за три недели до открытия фестиваля, когда каталог уже был в печати, а имя председателя жюри обнародовано, австрийский гений прислал цидульку с отказом. Объяснение: он должен приступать к съемкам нового фильма.

Результат сокрушителен. Мало того что новый глава жюри, поиски которого лихорадочно шли до последнего момента, мог уже не оказаться одной крови с пресмыкающимися Мурадова. Решение Ханеке обнажало то, о чем старались не говорить: истинное место Московского фестиваля в системе мировых киносмотров. Потому что невозможно вообразить Ханеке, отбивающего подобную депешу в дирекцию не только Каннского, Венецианского или Берлинского фестивалей, но даже и в Локарно, в Сан-Себастьян или в Карловы Вары. Позиция председателя жюри — престижнейшая, занять ее стремятся первые мэтры кинематографа. И нужно относиться к русскому фестивалю как к полному отстою, чтобы его так, выражаясь языком привычной нам зоны, кинуть. Что чуть более дипломатично и было сформулировано в открытом письме дирекции ММКФ, опубликованном сразу в нескольких западных изданиях и получившем довольно широкий резонанс.

Найти председателя жюри с мировым именем в такой ситуации — задача почти неразрешимая. Как рассказал генеральный директор ММКФ Ренат Давлетьяров, до Ханеке занять этот пост выражали готовность некоторые весьма знаменитые режиссеры Европы и Азии, но приняли выбор Москвы с пониманием. Обращаться теперь к ним с просьбой прийти на замену отказнику в аварийном порядке неудобно. Да и кто из занятых людей сможет все бросить, за пару дней упаковать чемоданы и броситься на выручку Московскому фестивалю! В общем, незадача, которая грозит бросить тень на весь кинопраздник.

Косвенно скандал свидетельствует и о том, что Никита Михалков, судя по всему, охладел к фестивалю, как чуть раньше он охладел к опустошенному им Союзу кинематографистов. И я не удивлюсь, если и звезд на этом фестивале будет еще меньше, — от главы фестиваля в таком деле зависит весь накал события. Во всяком случае, принять участие в пресс-конференции фестиваля его президент не счел нужным.

Такое тоже нельзя вообразить ни в Каннах, ни в Венеции — нигде, кроме ММКФ.

Листая программу

Что же увидят любители кино, придя в новый фестивальный комплекс, роль которого сыграет мультиплекс «Октябрь» на Новом Арбате?

К моменту выхода этого номера журнала фестиваль уже стартует, и накал соревнования станет чуть очевидней. Пока об уровне конкурса можно только гадать: известных имен в нем не так много, больше темных лошадок. Из 17 лент, которые сражаются за главный приз фестиваля «Золотой Святой Георгий», семь дебютных, остальные сняты малоизвестными авторами. Наиболее знамениты из конкурсантов 65-летний чилийский экспериментатор Рауль Руис и 67-летний венгерский классик, лауреат Московского фестиваля 1966 года Иштван Сабо. Первый известен как создатель картин по мотивам самых разнородных авторов, от Расина и Шекспира до Стивенсона, Кафки и Орсона Уэллса. В конкурсном фильме «Климт» он обратился к фигуре венского художника начала ХХ века — эту роль играет Джон Малкович. Очередная политическая сатира Сабо «Родственники» для нас звучит актуально: она о назначении нового генерального прокурора, которому предстоит искушение тотальной коррупцией всех звеньев власти. Третья знаменитость конкурса — француз Бертран Блие. Его фильм «Сколько ты стоишь?» с Моникой Белуччи, Бернаром Кампаном и Жераром Депардье — тоже история искушения: герой выигрывает в лотерею два миллиона и бросает их к ногам погрязшей в криминале итальянской проститутки. После уникального по художественному приему фильма «Влюбленный Тома» бельгийца Пьера-Поля Рендерса я лично с интересом жду его новую картину «Как все». Как и в первой ленте, режиссер снова обращается к аудиовизуальным медиумам как к средству общения между людьми: герой становится победителем в телевизионном реалити-шоу и чувствует себя счастливым в объятиях девушки, которую полюбил на глазах миллионов, не подозревая, что это всего лишь актриса, а любовь ее прописана в сценарии. США представлены в конкурсе любовной историей Роберта Тауна «Спроси у пыли» с Колином Фарреллом, Сальмой Хайек и Дональдом Сазерлендом. Тауна мир знает как сценариста «Китайского квартала» и режиссера фильма «Текила Санрайз». Что-либо внятное сказать о других картинах невозможно: большинство, как уже сказано, — дебюты. Это не показатель слабости конкурса: Канны 2006 года тоже выставили целую обойму дебютантов и не проиграли.

Параллельный конкурс «Перспективы» тоже собирается открыть нам много новых имен, среди них — режиссеры из России Михаил Сегал (фильм «Franz + Polina») и Мария Саакян («Маяк»).

Завершится фестиваль 2 июля лучшим фильмом недавних Канн — комедией Педро Альмодовара «Возвращение» с компаний неотразимых актрис во главе с Кармен Маурой и Пенелопой Крус.