14.04.2008 00:00 Еженедельный журнал «Профиль»

Архивная публикация 2008 года: "Двое других"

Буш фотографировался с хором, пытался танцевать под казачьи и кавказские мелодии и говорил, что ему хорошо работалось с Путиным эти годы, поскольку он не любит людей, которые, смотря в глаза, говорят одно, но подразумевают совсем иное. А Путин — другой.

Семь спорных лет
Со времен первой встречи в Любляне, той, знаменитой, казавшейся тогда перевернувшей систему российско-американских контактов, минуло почти 7 лет. Расцвет этих отношений и ожиданий пришелся на 2001-й и начало 2002 года. Но начавший было распускаться бутон подмерз, скукожился и пожух. Совместная борьба с терроризмом переросла в противостояние по Ираку, затем по видению иранской ядерной программы. Затем стал заметен крен Вашингтона в сторону односторонних решений и действий. Так случилось с Ираком, так произошло с выходом из Договора по ПРО. Москва начала играть на противоречиях между англосаксами и франко-германским взглядом на вещи. Заговорили даже о новой Антанте, тем более Москва к тому моменту уже активно вовлекалась в экономические проекты с Европой, а в части бизнес-отношений с США радикальных изменений не наступало — еще многие годы поправка Джексона–Вэника будет, наверное, сниться десяткам дипломатов и экономистов. Кстати, в последней декларации, принятой в Сочи, вновь о ней говорится: «США привержены работе с Конгрессом по достижению законодательных актов в связи с поправкой Джексона–Вэника и «постоянных нормальных торговых отношений» с Россией. В связи с переговорами по ВТО администрация США будет стремиться работать с американским Конгрессом и деловыми кругами с целью вступления в силу таких законодательных актов в этом году». Правда, источники с российской стороны считают, что в этом году (то есть при администрации Буша) отмена поправки маловероятна. Впрочем, стоит заметить, что дело не только в поправке, дело в том, что пока, в принципе, не очень понятно, какой могла бы быть номенклатура более полного экономического сотрудничества двух стран. Основа российского экспорта в США — это все равно товары сырьевой группы: энергоресурсы, металлы, химия. Ввозим мы прежде всего машины и оборудование.
Еще одной характерной чертой нынешней администрации США считают ее нелюбовь к «подписным» документам. За все 8 лет Москва и Вашингтон вышли только на один документ с подписями президентов под ним — Договор об ограничении стратегических наступательных потенциалов (СНП), идущий вкупе с так называемой «Московской декларацией». Документ, подписанный в мае 2002 года, так и остался единственным документом, требующим обязательного исполнения сторонами. В Сочи была декларация — пожелания, намерения, но не обязательства. Правда, некоторые российские дипломаты говорят, что дело все-таки не в нелюбви американцев к автографам, а в нас самих — большего, дескать, мы просто не смогли добиться.
…А потом начало происходить иное: второй срок администрации Буша отличался от первого. Возможно, отчасти это совпало и с европейскими сменами лидеров, произошло замирение Вашингтона с Францией и особенно Германией. Больше того, Франция уже объявила о своем намерении вернуться в военную структуру НАТО, из которой ушла еще в 1966 году. И ныне в Европе всерьез поговаривают о возможном будущем военном лидерстве в альянсе Франции и Германии взамен нынешнего американского. Иными словами, на евро-атлантическом пространстве может оказаться несколько серьезных в военном, политическом и экономическом плане игроков, у которых периодически и могут возникать разногласия по тем или иным проблемам, но многовековые единые ценности, общий взгляд на вещи и, в общем, понимание друг друга позволяют их преодолевать.
Чего не скажешь о России, которая даже после «примирения» Вашингтона, Берлина и Парижа еще продолжала некоторое время пытаться играть на внутренних противоречиях. Одновременно это сопровождалось собственным экономическим укреплением России и появлением новых вопросов к Москве уже в части ее внутренних дел.
В какой-то момент — около полутора-двух лет назад — казалось даже, что еще шаг, и Москва окажется в некоторой изоляции со стороны западных стран. Ее нещадно лупили за Иран, ей бесконечно задавали вопросы про демократию, выборы и некоммерческие организации. В ответ пошли реляции про Россию, «встающую с колен», про «не позволим нас унижать», шпионские скандалы и поиски «пятой колонны».
Одновременно создавалось впечатление, что Россия окончательно перестала интересовать Соединенные Штаты, все больше увязающие в Ираке, о чем Россия не переставала напоминать. Впрочем, и Москва все больше увлекалась построением — с переменным успехом — новых экономических отношений с европейскими и постсоветскими странами.
А потом стало заметно резкое изменение отношения к России в части иранской проблематики. Внутри страны, конечно, продолжали звучать тезисы о мирной программе, которую мы не прекратим, о том, что никаких новых санкций не поддержим, что это делается лишь для того, чтобы убрать конкурента и самим взять иранский рынок. Но по реакции остального мира было видно — Москва изменила позицию. Действительно, она ввела дополнительные меры контроля, присоединилась к ряду санкций и решений СБ ООН. По сути, лишь последние несколько месяцев со стороны российских дипломатов звучит позиция, подтверждающая: разногласия по Ирану полностью преодолены.
Впрочем, куда уж секретничать — в Сочинской декларации об этом заявлено прямо и недвусмысленно: «Мы вновь заявляем о необходимости соблюдения Ираном требований Совета управляющих МАГАТЭ и резолюций СБ ООН №№1737, 1747 и 1803, в том числе полное и проверяемое приостановление деятельности, связанной с обогащением и переработкой… Согласие России поставить для иранской АЭС в Бушере ядерное топливо и забрать оттуда отработавшее топливо является шагом, который мы приветствуем и который предоставляет Ирану возможность обладать гражданским ядерно-энергетическим потенциалом без необходимости создавать собственные мощности по обогащению урана и переработке отработавшего ядерного топлива».
Но это итог. А до того отношения вновь накалились: американцы собрались размещать элементы ПРО в Польше и Чехии. Снова шквал обвинений в эгоизме, призывы к повышению бдительности и собственной обороноспособности, внезапно обнаруженная гадость в польском мясе, которая повредит российскому здоровью и т.д. Понадобилась целая рыбалка двух президентов в штате Мэн и целая смена правительства в Польше, чтобы проблема перешла с уровня обвинений на уровень предложений и обсуждений. Но даже в этой ситуации казалось, отношения испорчены безвозвратно и ничто не разморозит их как минимум до прихода новых фигур в Кремль и Белый дом. Тогда в некрологе по поводу несостоявшегося российско-американского сотрудничества можно было бы написать: «Они посмотрели друг другу в глаза, заглянули в души и разошлись…» Но оказалось несколько иначе.
То, что президенты сделали в Сочи, в нынешней, «леденящей» обстановке российско-американских отношений можно едва не приравнять к подвигу. Мало того, что американская администрация практически перестала затрагивать такие темы, как права человека, демократия в России и т.д. На последней встрече в Москве, как подметили англосаксы, глава Госдепа Кондолиза Райс старательно ушла от внутрироссийской проблематики. Хотя она и встретилась с рядом наших деятелей, относимых ныне, скорее, к оппозиционным, публичных реплик не последовало.
Не было соответствующих вопросов и в Сочи, не было в высказываниях Буша. Хотя в натовской декларации это было. И больше того — что удивительно — это есть в Сочинской декларации! Вот, к примеру: «Признавая важность этих вопросов, мы подтверждаем нашу приверженность уважению верховенства закона, международного права, прав человека, терпимости к разнообразию взглядов, политической свободы и рыночного подхода к экономической политике и практике». Еще: «Терроризм представляет собой серьезную угрозу глобальной безопасности и стабильности, верховенству права, правам человека и демократическим ценностям». И наконец, в экономическом разделе: «Мы одобряем растущий динамизм между нашими деловыми сообществами и исключительную важность углубления экономического взаимодействия в рамках частного сектора и через правительственные каналы с целью улучшения понимания и транспарентности, ликвидации барьеров для торговли и инвестиций, а также укрепления институтов, которые обеспечат доверие, надежность и предсказуемость наших соответствующих рынков». Поэтому «экономический диалог будет направлен на… повышение транспарентности делового и инвестиционного климата и усиление верховенства закона, что является критически важным для нужд рыночной экономики».

Особенности лексики
Вообще, Сочинская декларация с разных точек зрения представляет собой весьма любопытную штуку. Во-первых, стилистика. По двум третям документа складывается устойчивое впечатление, что русский текст переводился с англоязычных исходников. То есть оригинал того или иного предложения (формулировки) поступал на английском, а затем переводился на русский. Скажем, такие конструкции (выделено «Профилем»): «Прочность и устойчивость этого фундамента будут основываться на расширении всего многообразия связей между нашими правительствами и народами и на положительных примерах…» или «мы будем прилагать усилия для выявления позитивных областей сотрудничества, в которых наши интересы совпадают»; «продвигаясь вперед, мы намерены там, где это возможно, углублять наше сотрудничество, в то же время предпринимая дальнейшие, еще более далеко идущие шаги»; «для демонстрации нашего совместного лидерства в нахождении ответов на новые вызовы глобальному миру и безопасности»; «мы подтверждаем нашу приверженность уважению… политической свободы и рыночного подхода к экономической политике и практике». Такие фразы обычно используются именно в английской лексике, где звучат, кстати, гораздо точнее и благозвучнее, чем в переводе.
А вот некоторые фразы, наоборот, наверняка сначала писались нашими. К примеру, трижды в экономической части документа содержится фраза про «коммерчески обоснованные условия». Поскольку все последние повышения цен на топливные ресурсы сопровождались именно этим аргументом, нетрудно догадаться, что фразеология исходила от Москвы. Или апелляция к «принципам международного права», напоминание о «роли ООН» в конце предложения. Пассаж же про Польшу и Чехию однозначно имеет российское «происхождение». Звучит он так: «Российская сторона ясно заявила, что не согласна с решением о создании объектов в Польше и Чешской Республике, и подтвердила предложенную ею альтернативу. Тем не менее она оценила меры, предложенные США, и заявила, что если таковые будут согласованы и осуществлены, такие меры будут важными и полезными с точки зрения смягчения российских озабоченностей».
Вторая особенность документа — он содержит, о чем уже было сказано, четкую апелляцию к нормам права, транспарентности, верховенству закона, соблюдению демократических ценностей и даже говорит об «укреплении институтов» и несколько раз об экологии. Трудно было бы предположить, что — опять же — это изначально стояло в драфте именно российских предложений.
Третье. При внимательном прочтении все же становится заметным, что две трети, если не три четверти документа так или иначе касаются разнообразных ядерных дел (хотя не только советских и постсоветских, но и свежих инициатив и их продолжения; например, по контролю над отработавшим ядерным топливом или инновационным реактором). Однако явный перекос в сторону ядерно-вооруженческих вопросов делает не менее интересным третий раздел, экономический, и особенно преамбулу — здоровый кусок, в котором выражена не просто готовность и «дальше работать над разрешением проблем», представляющих взаимную озабоченность, обсуждать и дальше темы, «представляющие взаимный интерес», и прочая «обтекаемость». Это можно было бы считать тогда стандартной дипломатической отпиской, используемой, когда ситуация окончательно зашла в тупик. Отнюдь. В документе есть другие формулировки. «Мы намерены сотрудничать как партнеры», «вместе по-партнерски противодействуя новым и возникающим угрозам глобальной безопасности». И вот еще: «Мы будем прилагать усилия для выявления позитивных областей сотрудничества, в которых наши интересы совпадают, а также осуществлять совместные проекты и действия, которые приведут к сближению наших стран, при этом ослабляя напряжение в партнерских отношениях там, где наши интересы расходятся».
Так что лидеры действительно постарались заложить повестку дня для будущих лидеров и администраций. Очевидцы уверяли, что последние формулировки документа глава МИДа Сергей Лавров и глава Госдепа Кондолиза Райс оттачивали накануне прямо за ужином на розданных гостям меню.

Два дембеля
Кстати, содержание документа диссонировало отчасти с поведением самих президентов. За день до сочинской встречи, еще в Бухаресте, Путин на вопрос о том, как он себя ощущает, сказал: «Жду, когда груз ответственности с моих плеч перейдет на плечи другого человека. Как у нас говорят, и почему же здесь не радоваться, это ж дембель!» Любопытно, что днем позже, на своей последней официальной встрече и пресс-конференции, Путин и Буш действительно в чем-то походили на «дембелей». Один был нордически спокоен. А второй, хотя и был искренен, дружелюбен и щедр на комплименты, все же говорил о взаимоотношениях с Путиным как о завершающемся этапе. При этом он лаконично отозвался и о Медведеве. Мало того, что проговорился, что встреча шла всего 20 минут, хотя в протоколе закладывался час, так он еще дважды подчеркнул, что Медведев же еще не вступил в должность. «Я сказал избранному президенту, что увидимся в Японии на G-8, и это единственная тема в плане «расписания встреч», которую мы обсуждали, — пояснил Буш. — Я собираюсь закончить сначала свою работу с Владимиром, а потом буду общаться с новым президентом, когда он станет президентом. Первый раз, думаю, мы встретимся в Японии».
Впрочем, нужно сказать, что и с Путиным, и с Медведевым он общался еще накануне в менее формальной обстановке — за ужином. Казачий хор подтянулся ближе к десерту, так что у политиков было время поговорить и «пощупать» друг друга.