Архивная публикация 1998 года: "Если что -- сигнализируйте"
Сигнализация -- величайшее изобретение наступившей эпохи собственников. Но, как показывает личный опыт (и подтверждает трагедия с генералом Рохлиным), замки и сигнализация существуют для честных людей.Записка, которую секретарша оставила мне на рабочем столе, гласила: "Во вторник в Москву по делам фирмы приезжает Антуан".
Антуан -- это второй муж моей первой жены и, как вы понимаете, француз. Ляля изменила мне с ним на семейном белом концертном рояле. Когда-то на этом рояле играл Рахманинов, а спустя почти сто лет разбилась, как мне казалось, жизнь. Впрочем, сердечные раны тем и хороши, что со временем зарастают, как канава сорной травой.
Уже через полгода взаимной страсти Ляля и Антуан вызывали друг у друга даже не бешенство, а визг раздражения.
-- Она ест спагетти с маринованными огурцами,-- жаловался мне Антуан,-- причем банку ставит на стол и вылавливает оттуда огурец вилкой!
-- Хороший мужик, но не орел,-- говорила Ляля.-- Тем более что каждую минуту делает мне идиотские замечания.
Результатом их бешеной страсти стала моя нежнейшая дружба c Антуаном.
...И вот я встречаю Антуана в Шереметьеве. Как выяснилось, до четверга у него полно дел. А вот с четверга до вторника свободные дни.
-- Слушай,-- сказал я своему французскому другу,-- а не хочешь ли ты посмотреть белые ночи в Санкт-Петербурге? Поедем на машине -- объедем все пригородные дворцы. И страну увидишь. В пятницу и понедельник едем, в субботу и воскресенье -- культурная программа.
Антуан в восторге. Прозвонившись в хорошие гостиницы, я выяснил: относительно недорогие полулюксы от $200 все заняты (время-то самое туристское), а по $1000 в сутки я сам не возьму. И тут, как всегда, вмешалась Ляля. Несмотря на печальный финал их отношений, она относилась к Антуану с томной нежностью.
-- Я же из Питера,-- сказал она.-- Если хотите, можете пожить в моей квартире. Улица Чехова практически в центре города. Домработница присматривает за домом, так что там чисто. Учтите только, что квартира на сигнализации. Я напишу вам инструкцию, как с этой сигнализацией обращаться. Постарайтесь ничего не напутать, а то вас сгребет милиция.
...И вот, снабженные путеводителями по Питеру, ключами от Лялиной квартиры и инструкцией по борьбе с сигнализацией, мы с Антуаном погрузились в мой "фиат". Всю дорогу нам пела песенки Эдит Пиаф, а Антуан на остановках фотографировал русских пейзан и пейзанок, торгующих грибами и черникой. Часам к десяти вечера мы въехали в Питер.
Не зря Ляля поставила квартиру на сигнализацию: антикварная мебель и хорошая живопись, кузнецовский фарфор в резном буфете и старинные фолианты в не менее старинных шкафах. Скинув кроссовки и нырнув в джакузи, мы заснули сном праведников в роскошной, чуть ли не четырехспальной кровати Лялиного дедушки.
...Проснулись мы ровно через пятнадцать минут. Под окном истошно вопил мой автомобиль. Натягивая на ходу джинсы, я бросился на улицу.
Второй раз сигнализация сработала через час.
Третий раз -- где-то под утро. Видимо, она орала давно, поскольку, спустившись, я обнаружил на ветровом стекле записку, накорябанную дрожащей старческой рукой: "Еще раз оставишь сигнализацию, это тебе даром не пройдет".
Спать хотелось зверски: все-таки десять часов за рулем. Я отключил аккумулятор, поставил на руль крючок с замком и пошел спать.
Утро было прекрасным хотя бы потому, что оно было тихим. В этот день мы собирались поехать в Петергоф. Заперев дверь в соответствии с Лялиными указаниями, мы спустились к машине. И тут я сообразил, что ключ от крючка, который я нацепил на руль, остался в квартире.
Я как раз запирал квартиру, когда на лестничную клетку ворвались милиционеры с расчехленными автоматами. Нас с Антуаном поставили к стенке, обыскали. Документы Антуана вызвал недоумение сержанта: тот был просто уверен, что чернявый тип -- лицо кавказской национальности.
-- Кто хозяин квартиры?
-- Моя жена,-- хором ляпнули мы с Антуаном.-- То есть бывшая,-- так же хором поправились мы.
Милиционеры опешили. Зато стали менее бдительными.
-- Как ее фамилия? -- не так категорично спросили они.
-- Штраух!
-- Морель!
Сбивчиво я изложил суть ситуации. Милиционеры изучили наши документы и по рации связались с отделением.
-- Привозите их сюда,-- был приказ.
Мы с Антуаном втиснулись в милицейский "жигуль". При взгляде на наручники, которые валялись на сиденье, Антуан побледнел. По дороге в отделение я изучил Лялину инструкцию. Меленьким почерком там значилось: после того как поставишь квартиру на сигнализацию и выйдешь, вернуться туда можно не раньше чем через десять минут.
В отделении с нами были любезнее. Мы позвонили Лялиной домработнице, и та подтвердила, что хозяйка предупредила ее о гостях. Наши паспортные данные записали, а нас отпустили.
В Петергоф мы прибыли уже после полудня. Очередь в Большой дворец была, как за хлебом в блокадном Ленинграде.
Выходя из дворца, я услышал истошный вопль своей машины. Скачками, расталкивая туристов, я понесся к автомобилю. Хвала создателю, аккумулятор не успел сесть до конца и из Петергофа мы уехали не на буксире.
Вечером, стоя перед дверью, я еще раз изучил инструкцию. И не зря: я вычитал, что менять комбинацию цифр на сигнальном устройстве нужно ровно через десять минут после того, как войдешь в квартиру. Вчера нам просто повезло, и мы, видимо, сами того не подозревая, перенабрали код вовремя. Открыв дверь, мы бросились к сигнальному устройству и набрали первый код. И вместе уставились на часы. Десять минут мы ждали, как боя курантов в новогоднюю ночь, молча и торжественно глядя друг на друга.
Оставлять новенький "фиат" без сигнализации на всю ночь я побоялся: все-таки мне хотелось вернуться домой на своей машине. Каждые пятнадцать минут она начинала вопить, как гимназистка, попавшая в казарму к солдатам. Наконец, проклиная свою машину, Лялину квартиру и изобретателя сигнализации, я не выдержал и примерно около трех отключил-таки аккумулятор.
На следующее утро я с трудом разлепил глаза. Впереди были дворцы Царского Села, Павловска, экскурсия на катере по каналам Петербурга. Ладно, решил я, высплюсь перед дорогой. Дом мы покинули, тщательно перетряхнув карманы и проверив наличие денег, ключей, сигарет.
Опускаю описание туристских красот. Домой мы притащились часам к одиннадцати. Еще раз перечитали заветную бумажку и достали ключи. Раз -- открыта первая железная дверь. Два -- ключ провернулся в замке второй двери. Ручка не поворачивалась! Я крутанул ключ еще раз -- он опять провернулся. Я похолодел. Фраза из инструкции: "В квартиру зайти в течение минуты" -- была высечена в моей памяти, как "Никто не забыт, и ничто не забыто" на советских мемориалах. Я еще раз попытался подергать ручку -- дверь не открывалась.
-- Сейчас за нами приедут,-- сказал я Антуану.
Он издал заячий вопль.
Чтобы не усугублять ситуацию, мы вышли сдаваться милиции к дверям подъезда. Надежды, что приедет утренний наряд, который уже все про нас знает, не было никакой. Поэтому, когда через несколько секунд у подъезда затормозил милицейский патруль, мы с Антуаном, взявшись за руки, шагнули ему навстречу со словами:
-- А мы тут вас уже ждем.
Сержант с облегчением отрапортовал в рацию, что бандитов в квартире нет. Поднимаясь по лестнице, мы уже заученно пересказали историю наших взаимоотношений с дверью. Как всегда, с нас стребовали документы. Но в этой ситуации меня волновал даже не неминуемый визит в отделение. Где мы будем ночевать? Дверь-то не открывается. Вместе с сержантом мы еще раз попытались ее открыть. Фигушки. От соседей, которые сначала испуганно выглядывали из-за дверей, а потом повыползали на лестничную площадку, мы опять стали звонить домработнице.
Да, уверила она еще раз, хозяйка предупреждала меня о гостях. А вот как открывать дверь, не знаю. Может быть, замок с секретом?
-- Умоляю,-- страстно шептал я в трубку.-- Зоя Петровна, мы сейчас приедем за вами на машине. Попробуйте открыть эту дверь вы!
-- Ну приезжайте,-- хмуро согласилась она.
Но прежде чем отправиться за Зоей Петровной на другой конец города, мы, естественно, поехали в отделение. Милиционеры разрешили нам передвигаться на своей машине, только посадили рядом со мной "своего человека".
В отделении нас узнали. Еще раз записали все наши данные -- а что поделаешь, так полагается -- и еще раз позвонили Зое Петровне. Наконец нас отпустили.
И только переезжая Большой Дворцовый мост, я сообразил: как же мы отвезем бедную Зою Петровну обратно? Час ночи -- скоро разведут мосты, и мы физически не сможем вернуть ее домой. Вряд ли она, если откроет дверь (естественно, милиция приедет еще раз), захочет ночевать с нами в одной квартире.
Наконец, долго проплутав по незнакомому городу, мы нашли ее дом. Зоя Петровна справедливо заметила, что ей завтра на работу, но раз мы настаиваем, она так и быть с нами поедет. Я готов мучиться сам, но заставлять страдать женщину... Короче, я объяснил ей историю с мостами и попросил выдать мне секрет этого замка, пообещав забыть его сразу же, как только открою дверь.
-- Да нет никакого секрета. Уж сколько лет я нормально открываю и закрываю дверь.
-- Что же нам делать? -- хором спросили мы.
-- Да что хотите!
-- Слесаря позвать можно?
-- Да хоть Санта-Клауса.
Проскочить обратно в центр мы успели чудом. И наплевав на дверь, остановились на набережной посмотреть, как разводят мосты.
Но поэзия уступила место прагматике. Надо было что-то делать. Завтра утром нам нужно было непременно выехать в Москву: в ночь с понедельника на вторник у Антуана был самолет в Париж.
-- В крайнем случае,-- сказал я,-- если не откроем дверь до утра, полетишь в Москву на самолете.
И тут мы сообразили, что в квартире остались все деньги и кредитные карточки. По карманам мы нашарили рублей двести. То есть не то что на самолет -- даже билет на поезд мы купить не могли.
Стрелка на панели управления показывала, что бензин кончается.
Бедный Йорик. Еще два часа назад ты объедался в ресторане котлетами из осетрины, политыми красной икрой, и заедал все это взбитыми сливками. Сейчас при свете питерского фонаря я считал деньги. Нет, не двести, а целых двести сорок рублей.
Можно не есть, не пить и, плюнув на квартиру, ехать в Москву прямо сейчас. На бензин хватит. Или ломать замок? Значит, опять приедет милиция, перебудим всех соседей. И потом, кто будет его ломать? Слесари по ночам спят, а не любуются белыми ночами.
Самое лучшее -- решать проблему с дверью завтра с утра. Но где ночевать? В машине? Хорош же буду я завтра на трассе Петербург -- Москва. Да и попробуй найди гостиницу в разгар туристского сезона, имея в кармане двести сорок рублей.
На длинном носу Антуана повисла капля. Не то он умылся из фонтанчика, не то просто вспотел, но мне показалось, что он плачет. Выход возник сам собой. Справа от дороги мы увидели унылый огромный корпус гостиницы "Россия". О скверном ее сервисе я был наслышан -- и это внушало надежду на свободные номера.
Припарковав машину у нескончаемого подъезда, напоминавшего вход в райком партии, мы вошли в темный вестибюль. На рецепции никого не было, но мрачные охранники посоветовали нам сразу подняться на восьмой этаж.
На восьмом этаже пахло, как в гостиницах моей стажерской юности,-- пылью, хлоркой и нечистым бельем. Антуан, бледный и прямой как струночка, с мучением во взоре оглядывал полутемный холл. Толстая тетка в неопрятном халате сообщила: да, есть двухместные номера, двести десять рублей. Ура, подумал я, на бензин хватит.
-- А вас кто, собственно, прислал?
-- Охрана.
-- Тогда двести сорок!
И тут Антуан издал вопль:
-- Но почему?!
-- О, это наши внутренние дела. Если для вас это много,-- тетка оглядела нас с Антуаном с головы до ног и, очевидно, не признала в его тысячедолларовом костюме, похожем на пижаму, признаков респектабельности,-- идите на шестой этаж.
На шестом этаже двухместный номер стоил двести десять. О счастье, как изменчив твой лик...
...В двухместном номере гостиницы "Россия" нас встретила компашка тараканов. Впрочем, при свете электричества они быстро ретировались. Чего не скажешь о мокрицах в ванне.
Задыхаясь от брезгливости, Антуан улегся в постель. Зато я чувствовал себя крепким русским парнем, которого ничем не проймешь.
Утром мы опять стояли перед дверью. Третьим в нашей компании был слесарь из соседнего магазина -- там как раз устанавливали новые замки. Антуан тихо молился по-французски. Его мелкие кудри дрожали.
Мы открыли первую дверь. Слесарь нежными, легкими прикосновениями пальцев прошелся по косяку. Подергал замок. И, слегка отжав дверь, открыл ее.
-- Язычок заело,-- пояснил он.
Счастливые и опустошенные, мы стояли на пороге квартиры. Я уже слышал, как по лестнице поднимается милиция.
В отделении меня встретили как родного.
-- А, господин Штраух,-- сердечно приветствовал меня начальник отделения,-- давайте запишем ваши показания.
И тут мы услышали нежное блеяние -- это давился от смеха Антуан.
...Из квартиры мы сбегали, как воры,-- за какие-то пятнадцать минут покидали вещи в сумки. А мое предложение выпить кофе вызвало у Антуана ярость.
-- Только в ресторане,-- закричал он.
Поставив сигнализацию в исходное положение, мы заперли дверь и плюхнулись в машину. Надо ли говорить, что, пока мы собирались, машина орала на всю улицу Чехова. Но мне было уже наплевать.
Знаменитый путь из Петербурга в Москву мы проделали на скорости сто двадцать километров в час.
И только подъезжая к Москве, я вспомнил. Холодный пот побежал по позвоночнику. Ключи от московской квартиры моей нынешней жены! Они остались на кухне в Питере. Дело в том, что у себя дома я затеял ремонт. А квартира жены -- на сигнализации. А жена уехала отдыхать в Италию.
Солнце клонилось к закату.
Сигнализация -- величайшее изобретение наступившей эпохи собственников. Но, как показывает личный опыт (и подтверждает трагедия с генералом Рохлиным), замки и сигнализация существуют для честных людей.Записка, которую секретарша оставила мне на рабочем столе, гласила: "Во вторник в Москву по делам фирмы приезжает Антуан".
Антуан -- это второй муж моей первой жены и, как вы понимаете, француз. Ляля изменила мне с ним на семейном белом концертном рояле. Когда-то на этом рояле играл Рахманинов, а спустя почти сто лет разбилась, как мне казалось, жизнь. Впрочем, сердечные раны тем и хороши, что со временем зарастают, как канава сорной травой.
Уже через полгода взаимной страсти Ляля и Антуан вызывали друг у друга даже не бешенство, а визг раздражения.
-- Она ест спагетти с маринованными огурцами,-- жаловался мне Антуан,-- причем банку ставит на стол и вылавливает оттуда огурец вилкой!
-- Хороший мужик, но не орел,-- говорила Ляля.-- Тем более что каждую минуту делает мне идиотские замечания.
Результатом их бешеной страсти стала моя нежнейшая дружба c Антуаном.
...И вот я встречаю Антуана в Шереметьеве. Как выяснилось, до четверга у него полно дел. А вот с четверга до вторника свободные дни.
-- Слушай,-- сказал я своему французскому другу,-- а не хочешь ли ты посмотреть белые ночи в Санкт-Петербурге? Поедем на машине -- объедем все пригородные дворцы. И страну увидишь. В пятницу и понедельник едем, в субботу и воскресенье -- культурная программа.
Антуан в восторге. Прозвонившись в хорошие гостиницы, я выяснил: относительно недорогие полулюксы от $200 все заняты (время-то самое туристское), а по $1000 в сутки я сам не возьму. И тут, как всегда, вмешалась Ляля. Несмотря на печальный финал их отношений, она относилась к Антуану с томной нежностью.
-- Я же из Питера,-- сказал она.-- Если хотите, можете пожить в моей квартире. Улица Чехова практически в центре города. Домработница присматривает за домом, так что там чисто. Учтите только, что квартира на сигнализации. Я напишу вам инструкцию, как с этой сигнализацией обращаться. Постарайтесь ничего не напутать, а то вас сгребет милиция.
...И вот, снабженные путеводителями по Питеру, ключами от Лялиной квартиры и инструкцией по борьбе с сигнализацией, мы с Антуаном погрузились в мой "фиат". Всю дорогу нам пела песенки Эдит Пиаф, а Антуан на остановках фотографировал русских пейзан и пейзанок, торгующих грибами и черникой. Часам к десяти вечера мы въехали в Питер.
Не зря Ляля поставила квартиру на сигнализацию: антикварная мебель и хорошая живопись, кузнецовский фарфор в резном буфете и старинные фолианты в не менее старинных шкафах. Скинув кроссовки и нырнув в джакузи, мы заснули сном праведников в роскошной, чуть ли не четырехспальной кровати Лялиного дедушки.
...Проснулись мы ровно через пятнадцать минут. Под окном истошно вопил мой автомобиль. Натягивая на ходу джинсы, я бросился на улицу.
Второй раз сигнализация сработала через час.
Третий раз -- где-то под утро. Видимо, она орала давно, поскольку, спустившись, я обнаружил на ветровом стекле записку, накорябанную дрожащей старческой рукой: "Еще раз оставишь сигнализацию, это тебе даром не пройдет".
Спать хотелось зверски: все-таки десять часов за рулем. Я отключил аккумулятор, поставил на руль крючок с замком и пошел спать.
Утро было прекрасным хотя бы потому, что оно было тихим. В этот день мы собирались поехать в Петергоф. Заперев дверь в соответствии с Лялиными указаниями, мы спустились к машине. И тут я сообразил, что ключ от крючка, который я нацепил на руль, остался в квартире.
Я как раз запирал квартиру, когда на лестничную клетку ворвались милиционеры с расчехленными автоматами. Нас с Антуаном поставили к стенке, обыскали. Документы Антуана вызвал недоумение сержанта: тот был просто уверен, что чернявый тип -- лицо кавказской национальности.
-- Кто хозяин квартиры?
-- Моя жена,-- хором ляпнули мы с Антуаном.-- То есть бывшая,-- так же хором поправились мы.
Милиционеры опешили. Зато стали менее бдительными.
-- Как ее фамилия? -- не так категорично спросили они.
-- Штраух!
-- Морель!
Сбивчиво я изложил суть ситуации. Милиционеры изучили наши документы и по рации связались с отделением.
-- Привозите их сюда,-- был приказ.
Мы с Антуаном втиснулись в милицейский "жигуль". При взгляде на наручники, которые валялись на сиденье, Антуан побледнел. По дороге в отделение я изучил Лялину инструкцию. Меленьким почерком там значилось: после того как поставишь квартиру на сигнализацию и выйдешь, вернуться туда можно не раньше чем через десять минут.
В отделении с нами были любезнее. Мы позвонили Лялиной домработнице, и та подтвердила, что хозяйка предупредила ее о гостях. Наши паспортные данные записали, а нас отпустили.
В Петергоф мы прибыли уже после полудня. Очередь в Большой дворец была, как за хлебом в блокадном Ленинграде.
Выходя из дворца, я услышал истошный вопль своей машины. Скачками, расталкивая туристов, я понесся к автомобилю. Хвала создателю, аккумулятор не успел сесть до конца и из Петергофа мы уехали не на буксире.
Вечером, стоя перед дверью, я еще раз изучил инструкцию. И не зря: я вычитал, что менять комбинацию цифр на сигнальном устройстве нужно ровно через десять минут после того, как войдешь в квартиру. Вчера нам просто повезло, и мы, видимо, сами того не подозревая, перенабрали код вовремя. Открыв дверь, мы бросились к сигнальному устройству и набрали первый код. И вместе уставились на часы. Десять минут мы ждали, как боя курантов в новогоднюю ночь, молча и торжественно глядя друг на друга.
Оставлять новенький "фиат" без сигнализации на всю ночь я побоялся: все-таки мне хотелось вернуться домой на своей машине. Каждые пятнадцать минут она начинала вопить, как гимназистка, попавшая в казарму к солдатам. Наконец, проклиная свою машину, Лялину квартиру и изобретателя сигнализации, я не выдержал и примерно около трех отключил-таки аккумулятор.
На следующее утро я с трудом разлепил глаза. Впереди были дворцы Царского Села, Павловска, экскурсия на катере по каналам Петербурга. Ладно, решил я, высплюсь перед дорогой. Дом мы покинули, тщательно перетряхнув карманы и проверив наличие денег, ключей, сигарет.
Опускаю описание туристских красот. Домой мы притащились часам к одиннадцати. Еще раз перечитали заветную бумажку и достали ключи. Раз -- открыта первая железная дверь. Два -- ключ провернулся в замке второй двери. Ручка не поворачивалась! Я крутанул ключ еще раз -- он опять провернулся. Я похолодел. Фраза из инструкции: "В квартиру зайти в течение минуты" -- была высечена в моей памяти, как "Никто не забыт, и ничто не забыто" на советских мемориалах. Я еще раз попытался подергать ручку -- дверь не открывалась.
-- Сейчас за нами приедут,-- сказал я Антуану.
Он издал заячий вопль.
Чтобы не усугублять ситуацию, мы вышли сдаваться милиции к дверям подъезда. Надежды, что приедет утренний наряд, который уже все про нас знает, не было никакой. Поэтому, когда через несколько секунд у подъезда затормозил милицейский патруль, мы с Антуаном, взявшись за руки, шагнули ему навстречу со словами:
-- А мы тут вас уже ждем.
Сержант с облегчением отрапортовал в рацию, что бандитов в квартире нет. Поднимаясь по лестнице, мы уже заученно пересказали историю наших взаимоотношений с дверью. Как всегда, с нас стребовали документы. Но в этой ситуации меня волновал даже не неминуемый визит в отделение. Где мы будем ночевать? Дверь-то не открывается. Вместе с сержантом мы еще раз попытались ее открыть. Фигушки. От соседей, которые сначала испуганно выглядывали из-за дверей, а потом повыползали на лестничную площадку, мы опять стали звонить домработнице.
Да, уверила она еще раз, хозяйка предупреждала меня о гостях. А вот как открывать дверь, не знаю. Может быть, замок с секретом?
-- Умоляю,-- страстно шептал я в трубку.-- Зоя Петровна, мы сейчас приедем за вами на машине. Попробуйте открыть эту дверь вы!
-- Ну приезжайте,-- хмуро согласилась она.
Но прежде чем отправиться за Зоей Петровной на другой конец города, мы, естественно, поехали в отделение. Милиционеры разрешили нам передвигаться на своей машине, только посадили рядом со мной "своего человека".
В отделении нас узнали. Еще раз записали все наши данные -- а что поделаешь, так полагается -- и еще раз позвонили Зое Петровне. Наконец нас отпустили.
И только переезжая Большой Дворцовый мост, я сообразил: как же мы отвезем бедную Зою Петровну обратно? Час ночи -- скоро разведут мосты, и мы физически не сможем вернуть ее домой. Вряд ли она, если откроет дверь (естественно, милиция приедет еще раз), захочет ночевать с нами в одной квартире.
Наконец, долго проплутав по незнакомому городу, мы нашли ее дом. Зоя Петровна справедливо заметила, что ей завтра на работу, но раз мы настаиваем, она так и быть с нами поедет. Я готов мучиться сам, но заставлять страдать женщину... Короче, я объяснил ей историю с мостами и попросил выдать мне секрет этого замка, пообещав забыть его сразу же, как только открою дверь.
-- Да нет никакого секрета. Уж сколько лет я нормально открываю и закрываю дверь.
-- Что же нам делать? -- хором спросили мы.
-- Да что хотите!
-- Слесаря позвать можно?
-- Да хоть Санта-Клауса.
Проскочить обратно в центр мы успели чудом. И наплевав на дверь, остановились на набережной посмотреть, как разводят мосты.
Но поэзия уступила место прагматике. Надо было что-то делать. Завтра утром нам нужно было непременно выехать в Москву: в ночь с понедельника на вторник у Антуана был самолет в Париж.
-- В крайнем случае,-- сказал я,-- если не откроем дверь до утра, полетишь в Москву на самолете.
И тут мы сообразили, что в квартире остались все деньги и кредитные карточки. По карманам мы нашарили рублей двести. То есть не то что на самолет -- даже билет на поезд мы купить не могли.
Стрелка на панели управления показывала, что бензин кончается.
Бедный Йорик. Еще два часа назад ты объедался в ресторане котлетами из осетрины, политыми красной икрой, и заедал все это взбитыми сливками. Сейчас при свете питерского фонаря я считал деньги. Нет, не двести, а целых двести сорок рублей.
Можно не есть, не пить и, плюнув на квартиру, ехать в Москву прямо сейчас. На бензин хватит. Или ломать замок? Значит, опять приедет милиция, перебудим всех соседей. И потом, кто будет его ломать? Слесари по ночам спят, а не любуются белыми ночами.
Самое лучшее -- решать проблему с дверью завтра с утра. Но где ночевать? В машине? Хорош же буду я завтра на трассе Петербург -- Москва. Да и попробуй найди гостиницу в разгар туристского сезона, имея в кармане двести сорок рублей.
На длинном носу Антуана повисла капля. Не то он умылся из фонтанчика, не то просто вспотел, но мне показалось, что он плачет. Выход возник сам собой. Справа от дороги мы увидели унылый огромный корпус гостиницы "Россия". О скверном ее сервисе я был наслышан -- и это внушало надежду на свободные номера.
Припарковав машину у нескончаемого подъезда, напоминавшего вход в райком партии, мы вошли в темный вестибюль. На рецепции никого не было, но мрачные охранники посоветовали нам сразу подняться на восьмой этаж.
На восьмом этаже пахло, как в гостиницах моей стажерской юности,-- пылью, хлоркой и нечистым бельем. Антуан, бледный и прямой как струночка, с мучением во взоре оглядывал полутемный холл. Толстая тетка в неопрятном халате сообщила: да, есть двухместные номера, двести десять рублей. Ура, подумал я, на бензин хватит.
-- А вас кто, собственно, прислал?
-- Охрана.
-- Тогда двести сорок!
И тут Антуан издал вопль:
-- Но почему?!
-- О, это наши внутренние дела. Если для вас это много,-- тетка оглядела нас с Антуаном с головы до ног и, очевидно, не признала в его тысячедолларовом костюме, похожем на пижаму, признаков респектабельности,-- идите на шестой этаж.
На шестом этаже двухместный номер стоил двести десять. О счастье, как изменчив твой лик...
...В двухместном номере гостиницы "Россия" нас встретила компашка тараканов. Впрочем, при свете электричества они быстро ретировались. Чего не скажешь о мокрицах в ванне.
Задыхаясь от брезгливости, Антуан улегся в постель. Зато я чувствовал себя крепким русским парнем, которого ничем не проймешь.
Утром мы опять стояли перед дверью. Третьим в нашей компании был слесарь из соседнего магазина -- там как раз устанавливали новые замки. Антуан тихо молился по-французски. Его мелкие кудри дрожали.
Мы открыли первую дверь. Слесарь нежными, легкими прикосновениями пальцев прошелся по косяку. Подергал замок. И, слегка отжав дверь, открыл ее.
-- Язычок заело,-- пояснил он.
Счастливые и опустошенные, мы стояли на пороге квартиры. Я уже слышал, как по лестнице поднимается милиция.
В отделении меня встретили как родного.
-- А, господин Штраух,-- сердечно приветствовал меня начальник отделения,-- давайте запишем ваши показания.
И тут мы услышали нежное блеяние -- это давился от смеха Антуан.
...Из квартиры мы сбегали, как воры,-- за какие-то пятнадцать минут покидали вещи в сумки. А мое предложение выпить кофе вызвало у Антуана ярость.
-- Только в ресторане,-- закричал он.
Поставив сигнализацию в исходное положение, мы заперли дверь и плюхнулись в машину. Надо ли говорить, что, пока мы собирались, машина орала на всю улицу Чехова. Но мне было уже наплевать.
Знаменитый путь из Петербурга в Москву мы проделали на скорости сто двадцать километров в час.
И только подъезжая к Москве, я вспомнил. Холодный пот побежал по позвоночнику. Ключи от московской квартиры моей нынешней жены! Они остались на кухне в Питере. Дело в том, что у себя дома я затеял ремонт. А квартира жены -- на сигнализации. А жена уехала отдыхать в Италию.
Солнце клонилось к закату.
ИВАН ШТРАУХ
Подписывайтесь на PROFILE.RU в Яндекс.Новости или в Яндекс.Дзен. Все важные новости — в telegram-канале «PROFILE-NEWS».
