- Главная страница
- Архив
- Архивная публикация 2006 года: "«Если делается разумно, это воспринимается людьми»"
Архивная публикация 2006 года: "«Если делается разумно, это воспринимается людьми»"
О том, как федеральная власть оценивает ситуацию в сфере опекунства и усыновления, собирается ли что-нибудь менять и в каком направлении, в том числе в рамках объявленных национальных проектов, «Профилю» рассказывает министр образования и науки Андрей ФУРСЕНКО. — Много ли вы знаете людей, которые усыновили детей? Похожи они в чем-то?
— О чем говорят все — это о тяжелейшей бюрократической процедуре, через которую им пришлось пройти. Остальное я не считаю возможным обсуждать — это дело достаточно интимное, расспрашивать о нем некорректно. Это очень разные люди, у них разные причины, по которым они пошли на этот шаг.
— Вы сказали — дело интимное. Во многих странах это нормально — иметь, скажем, двоих своих детей, двоих усыновленных. Никто не считает нужным это скрывать. Почему у них делается это открыто и уважительно, а у нас считается интимным, а то и постыдным?
— Интимное не значит постыдное. Те, с кем я общался, не скрывали факта усыновления, в том числе и от детей. Просто я очень серьезно отношусь к понятию privacy. На Западе считается неприличным спрашивать «сколько ты получаешь?». Я считаю, что и семейные отношения, независимо от того, усыновленный ребенок или нет, не должны становиться предметом выяснения.
— Люди, которые столкнулись с процедурой, говорят: мучительно, причем именно в России, где соседка или продавщица булочной с выражением следователя спрашивает: «Откуда у вас ребенок? Что-то я не помню вас беременной...» Можно ли изменить такое скептическое отношение? И не получится ли, что правительство, взявшись за проблему, больше навредит, чем поможет, потому что мы не готовы к этому ни в мозгах, ни на уровне учреждений?
— Уверен: меняя административную систему, нам надо не меньше внимания уделять и отношению людей к этому процессу. Но то, что сегодня делается, — все-таки шаг в правильном направлении. Одно с другим связано. Если государство серьезно, благожелательно начинает говорить, как это важно, это начинает действовать. Если делается разумно, это воспринимается людьми.
— А как вы определите, разумно это делается или неразумно?
— Мы видим, какая реакция. Если уважаемые люди, не связанные с властью, принимаемые в общественном мнении, начинают говорить об этом позитивно, значит, действия правильные.
— Не об этих людях речь. Конечно, мужество усыновителей восхищает. Но давайте перейдем на тот уровень, с которым и сталкиваются те, кем потом восхищаются. Система жестока, субъективна. Почему ее хоть немного нельзя откорректировать?
— У всего есть две стороны... Вы часто ходите в детские дома?
— Нет...
— А я хожу. И знаю, что значит для этих детей каждый приход взрослого человека... На тебя смотрят как на потенциального отца... Сразу... Поэтому не хочется устраивать ярмарку детей. Вспомните: в детстве набирают футбольную команду, этого взяли, этого не взяли, и не просто взяли, а кого в первую очередь, кого в последнюю. След этих переживаний остается на годы. А в детском доме можно нанести травму пострашнее, и это тоже надо принимать во внимание. Здесь более чем важна мера. Да, процесс не должен быть субъективным и отдан на откуп врачу или чиновнику. Но давайте будем помнить и о другой стороне. Недавно мы обсуждали, корректно ли даже помещать фотографии в банке данных! И, поверьте, опасались этого не коррупционеры или поклонники административного ресурса.
— Если из-за излишней щепетильности чиновника человек останется на всю жизнь там, где он находится, это, наверное, еще большее испытание для психики, чем несколько посещений посторонних. Усыновление не массовая процедура, толпы все равно бегать не будут.
— Эти процессы идут. Ежегодно в семьи устраивается порядка 100 тыс. детей, включая опекунство. То есть это не то что один из тысячи.
— В ближайшее время, стало быть, вы не намерены менять процедуру.
— Давайте посмотрим по этапам, какие процедуры можем отменить, расширить. Однажды мы это уже обсуждали с вашей коллегой. И она согласилась: надо десять раз подумать, просчитать последствия. Конечно, можно попробовать какие-то хитрости, чтобы детей не травмировать, отдельная комната, прозрачное стекло... Но ведь это тоже не решение. Ведь с ребенком надо общаться. Кстати, в одной из областей сейчас пытаются практиковать так называемые патронатные семьи выходного дня. Это когда детей могут брать на выходные.
— По-моему, это еще хуже.
— Все зависит от того, как подойти. Если сразу исходить из того, что дети идут именно в гости, может быть, это один из путей. Травма ожидания не наносится, одновременно происходит социализация ребенка, ну а постепенно он может и семью найти... Повторяю, вижу все изъяны этого направления, к тому же там проблемы с прокуратурой...
— Как раз об этом вопрос: объясните позицию правоохранительных структур. Сколь они правы в своих «пресекающих» действиях?
— Вы знаете, наиболее острые проблемы с международным усыновлением. И то, что там много безобразий, — факт. Другое дело, что мы всегда пытаемся действовать в крайностях. Одни говорят: дайте возможность работать всем, кто хочет, если хоть одного ребенка устроим в семью, уже здорово! Согласен, главное — сделать так, чтобы ребенку было хорошо.
— Прокуратура этим же руководствуется?
— Те, с кем я общался, да. Но они говорят и о другом. Например, что такое «ребенку хорошо»? Знаете, какое количество отказов от усыновления? Сначала ребенка берут, как игрушку, а потом говорят: «Извините, не пришелся». Вот это — страшная травма. И зачастую происходит именно потому, что не выполняются установленные правила! Далее — насилие над детьми существует не только в Соединенных Штатах, но и в России...
— ...И почему-то кажется, в больших объемах. В Штатах хоть соседи, если что, «стучат», а у нас это не принято.
— Не могу сказать, что там это исключение, а у нас правило. Человеческая природа везде одинакова. И если насилия не происходит из-за того, что «стучат» соседи, это ведь не значит, что ребенку от этого легче, правда? У нас, кстати, соседи тоже воздействуют на семью... Но дело даже не в этом, а в том, что правоохранительные органы ставят вопрос о возможных последствиях. Взять трагические случаи, которые происходили за границей. Их, слава богу, не много, но практически все они связаны именно с прямым или косвенным нарушением процедур усыновления, которые происходили с участием российских структур. Мы внесли предложение: усыновление должно идти только через аккредитованные структуры — нас тут же обвинили в том, что мы чуть ли не нарушаем антимонопольное законодательство. Но мы говорим о другом: о том, что должна быть система ответственности. У всех.
— Когда люди заговаривают на подобные темы, они начинают вспоминать про знакомых, друзей, которые усыновили детей. Вы знаете хоть одного прокурора, который усыновил ребенка или оформил опекунство?
— Я все-таки не так часто общаюсь с прокуратурой... Скажу так: я не разделяю подхода «чтобы иметь право судить о чем-то, нужно самому через это пройти». Так можно далеко зайти, в любой сфере...
Что мы должны сделать? Первое — сделать процедуру абсолютно прозрачной. Мы уже создали сайт www.usynovite.ru. Там прописано, какие документы нужны, какое действие за чем следует. Второе — совершенствовать работу органов опеки, попечительства, увеличивая оплату труда, повышая квалификацию специалистов. Сейчас много говорится о том, что из-за демографического спада высвободится некоторое число учителей. Одна из возможностей — ориентировать тех, кто может и хочет этим заниматься, на работу в органах опеки и попечительства. Третье. Надо думать, какие пункты из процедуры можно изъять. Только обсуждение это должно идти не столько на чиновничьем уровне, сколько с участием общественности.
О том, как федеральная власть оценивает ситуацию в сфере опекунства и усыновления, собирается ли что-нибудь менять и в каком направлении, в том числе в рамках объявленных национальных проектов, «Профилю» рассказывает министр образования и науки Андрей ФУРСЕНКО. — Много ли вы знаете людей, которые усыновили детей? Похожи они в чем-то?
— О чем говорят все — это о тяжелейшей бюрократической процедуре, через которую им пришлось пройти. Остальное я не считаю возможным обсуждать — это дело достаточно интимное, расспрашивать о нем некорректно. Это очень разные люди, у них разные причины, по которым они пошли на этот шаг.
— Вы сказали — дело интимное. Во многих странах это нормально — иметь, скажем, двоих своих детей, двоих усыновленных. Никто не считает нужным это скрывать. Почему у них делается это открыто и уважительно, а у нас считается интимным, а то и постыдным?
— Интимное не значит постыдное. Те, с кем я общался, не скрывали факта усыновления, в том числе и от детей. Просто я очень серьезно отношусь к понятию privacy. На Западе считается неприличным спрашивать «сколько ты получаешь?». Я считаю, что и семейные отношения, независимо от того, усыновленный ребенок или нет, не должны становиться предметом выяснения.
— Люди, которые столкнулись с процедурой, говорят: мучительно, причем именно в России, где соседка или продавщица булочной с выражением следователя спрашивает: «Откуда у вас ребенок? Что-то я не помню вас беременной...» Можно ли изменить такое скептическое отношение? И не получится ли, что правительство, взявшись за проблему, больше навредит, чем поможет, потому что мы не готовы к этому ни в мозгах, ни на уровне учреждений?
— Уверен: меняя административную систему, нам надо не меньше внимания уделять и отношению людей к этому процессу. Но то, что сегодня делается, — все-таки шаг в правильном направлении. Одно с другим связано. Если государство серьезно, благожелательно начинает говорить, как это важно, это начинает действовать. Если делается разумно, это воспринимается людьми.
— А как вы определите, разумно это делается или неразумно?
— Мы видим, какая реакция. Если уважаемые люди, не связанные с властью, принимаемые в общественном мнении, начинают говорить об этом позитивно, значит, действия правильные.
— Не об этих людях речь. Конечно, мужество усыновителей восхищает. Но давайте перейдем на тот уровень, с которым и сталкиваются те, кем потом восхищаются. Система жестока, субъективна. Почему ее хоть немного нельзя откорректировать?
— У всего есть две стороны... Вы часто ходите в детские дома?
— Нет...
— А я хожу. И знаю, что значит для этих детей каждый приход взрослого человека... На тебя смотрят как на потенциального отца... Сразу... Поэтому не хочется устраивать ярмарку детей. Вспомните: в детстве набирают футбольную команду, этого взяли, этого не взяли, и не просто взяли, а кого в первую очередь, кого в последнюю. След этих переживаний остается на годы. А в детском доме можно нанести травму пострашнее, и это тоже надо принимать во внимание. Здесь более чем важна мера. Да, процесс не должен быть субъективным и отдан на откуп врачу или чиновнику. Но давайте будем помнить и о другой стороне. Недавно мы обсуждали, корректно ли даже помещать фотографии в банке данных! И, поверьте, опасались этого не коррупционеры или поклонники административного ресурса.
— Если из-за излишней щепетильности чиновника человек останется на всю жизнь там, где он находится, это, наверное, еще большее испытание для психики, чем несколько посещений посторонних. Усыновление не массовая процедура, толпы все равно бегать не будут.
— Эти процессы идут. Ежегодно в семьи устраивается порядка 100 тыс. детей, включая опекунство. То есть это не то что один из тысячи.
— В ближайшее время, стало быть, вы не намерены менять процедуру.
— Давайте посмотрим по этапам, какие процедуры можем отменить, расширить. Однажды мы это уже обсуждали с вашей коллегой. И она согласилась: надо десять раз подумать, просчитать последствия. Конечно, можно попробовать какие-то хитрости, чтобы детей не травмировать, отдельная комната, прозрачное стекло... Но ведь это тоже не решение. Ведь с ребенком надо общаться. Кстати, в одной из областей сейчас пытаются практиковать так называемые патронатные семьи выходного дня. Это когда детей могут брать на выходные.
— По-моему, это еще хуже.
— Все зависит от того, как подойти. Если сразу исходить из того, что дети идут именно в гости, может быть, это один из путей. Травма ожидания не наносится, одновременно происходит социализация ребенка, ну а постепенно он может и семью найти... Повторяю, вижу все изъяны этого направления, к тому же там проблемы с прокуратурой...
— Как раз об этом вопрос: объясните позицию правоохранительных структур. Сколь они правы в своих «пресекающих» действиях?
— Вы знаете, наиболее острые проблемы с международным усыновлением. И то, что там много безобразий, — факт. Другое дело, что мы всегда пытаемся действовать в крайностях. Одни говорят: дайте возможность работать всем, кто хочет, если хоть одного ребенка устроим в семью, уже здорово! Согласен, главное — сделать так, чтобы ребенку было хорошо.
— Прокуратура этим же руководствуется?
— Те, с кем я общался, да. Но они говорят и о другом. Например, что такое «ребенку хорошо»? Знаете, какое количество отказов от усыновления? Сначала ребенка берут, как игрушку, а потом говорят: «Извините, не пришелся». Вот это — страшная травма. И зачастую происходит именно потому, что не выполняются установленные правила! Далее — насилие над детьми существует не только в Соединенных Штатах, но и в России...
— ...И почему-то кажется, в больших объемах. В Штатах хоть соседи, если что, «стучат», а у нас это не принято.
— Не могу сказать, что там это исключение, а у нас правило. Человеческая природа везде одинакова. И если насилия не происходит из-за того, что «стучат» соседи, это ведь не значит, что ребенку от этого легче, правда? У нас, кстати, соседи тоже воздействуют на семью... Но дело даже не в этом, а в том, что правоохранительные органы ставят вопрос о возможных последствиях. Взять трагические случаи, которые происходили за границей. Их, слава богу, не много, но практически все они связаны именно с прямым или косвенным нарушением процедур усыновления, которые происходили с участием российских структур. Мы внесли предложение: усыновление должно идти только через аккредитованные структуры — нас тут же обвинили в том, что мы чуть ли не нарушаем антимонопольное законодательство. Но мы говорим о другом: о том, что должна быть система ответственности. У всех.
— Когда люди заговаривают на подобные темы, они начинают вспоминать про знакомых, друзей, которые усыновили детей. Вы знаете хоть одного прокурора, который усыновил ребенка или оформил опекунство?
— Я все-таки не так часто общаюсь с прокуратурой... Скажу так: я не разделяю подхода «чтобы иметь право судить о чем-то, нужно самому через это пройти». Так можно далеко зайти, в любой сфере...
Что мы должны сделать? Первое — сделать процедуру абсолютно прозрачной. Мы уже создали сайт www.usynovite.ru. Там прописано, какие документы нужны, какое действие за чем следует. Второе — совершенствовать работу органов опеки, попечительства, увеличивая оплату труда, повышая квалификацию специалистов. Сейчас много говорится о том, что из-за демографического спада высвободится некоторое число учителей. Одна из возможностей — ориентировать тех, кто может и хочет этим заниматься, на работу в органах опеки и попечительства. Третье. Надо думать, какие пункты из процедуры можно изъять. Только обсуждение это должно идти не столько на чиновничьем уровне, сколько с участием общественности.
Подписывайтесь на PROFILE.RU в Яндекс.Новости или в Яндекс.Дзен. Все важные новости — в telegram-канале «PROFILE-NEWS».
