28 марта 2024
USD 92.59 +0.02 EUR 100.27 -0.14
  1. Главная страница
  2. Архивная запись
  3. Архивная публикация 2006 года: "Есть ли жизнь на Марсе?"

Архивная публикация 2006 года: "Есть ли жизнь на Марсе?"

Когда я был маленьким, на свет появилось такое слово — менталитет. И разностью этих самых менталитетов долгое время объясняли все непонятки, возникающие между обитателями нашей страны и всем прочим миром.Меня подобные рассуждения всегда раздражали. Типа «умом Россию не понять, аршином общим не измерить» и т.п. и т.д. Хватит строить из себя марсиан. «Метром мерить надо, метром, как все», — думал я, отмахиваясь от ура-патриотов и искателей «третьего пути». Но все познается на личном опыте. В том числе и то, что разность менталитетов — штука реальная.

Лондон. На пятый день бесконечные кофейни Сохо меня утомили. Я решил последовать традиционной «культурной программе» — отправился в Вестминстерское аббатство. Хожу, смотрю, подскакиваю от неожиданности, увидев под ногами надпись «Здесь похоронен Ллойд Джордж». Ллойд Джордж, как я помню из советских учебников, был, конечно, оппортунист и вообще «выразитель интересов враждебных элементов», но вот эту милую британскую привычку ходить по могильным плитам русский человек принять никак не может. Вдруг слышу — неподалеку оживленно спорит русская парочка.

У русских, оказавшихся за границей, с советских времен осталось потрясающее качество: они почему-то всегда полагают, что из русских они здесь одни такие. Ну не может менталитет соотечественника принять столь простую мысль, что помимо него еще кого-то «выпустили». То есть умом все понимает, а душой — не верит...

Гляжу, дамочка тычет в мою сторону:

— Сереж, смотри, вон у молодого человека в черном на куртке что-то блестит. Наверное, он смотритель местный. Давай спросим, можно тут снимать на камеру или нет...

На куртке у меня блестел какой-то значок, к Вестминстеру отношения не имевший. Но парочка уже спешит ко мне.

— Да можно-можно, снимайте, — машу им рукой, едва они открыли рот. Ожидая, естественно, что ребята признают «своего». Не тут-то было.

— Ой, да вы по-русски говорите! — восхищается дамочка. — Сереж, смотри, он по-русски говорит.

— Наверное, Маш, они тут держат смотрителей, которые на всех основных языках говорят, — догадывается умный Сережа. — Чтоб с туристами объясняться. Вот это уровень, Запад...

Он цокает языком и с моего великодушного разрешения начинает крутить свою видеомыльницу. А его спутница продолжает восхищаться подготовкой вестминстерских смотрителей:

— Ой, как вы хорошо по-русски говорите. Знаете, прям почти без акцента.

— Спасибо, — несколько обиженно отвечаю я. — Мне никогда и не говорили, что есть какой-то акцент

— Ну, акцент есть, конечно, — снисходительно констатирует Маша. — Но почти незаметно, только русский может заметить... Вы давно научились по-русски говорить?

— Да в общем-то с раннего детства, — говорю я чистую правду.

— Ух ты! С детства учили?! Вот это уровень, Запад...

Не знаю, сколько времени я поднимал бы в глазах Маши и Сережи «уровень Запада». Но в этот момент краем глаза я заметил, что к нам направляется настоящий служитель аббатства. Русский язык с детства он явно не учил, но уж табличку на входе, на которой красной линией перечеркнута видеокамера, точно знает. И я предпочел исчезнуть...

Буквально через неделю я был в Казани. Рассказываю коллегам о том, как узок взгляд «русского человека на рандеву», о том, какие наши соотечественники закоснелые, никак не могут нормально продрать глаза и смотреть на мир с пониманием, что не все вписывается в их представления о жизни... А на следующий день приезжают французские телевизионщики с «Антенн-2». Их трое: режиссер Бертран, настоящий гасконец, земляк д’Артаньяна, здоровый и курчавый, как итальянец, оператор Жан и Магали — продюсер. Хотят снимать фильм о жизни на Волге. И просят меня поработать их «локаль-менеджером» — этакая смесь метрдотеля с ассистентом режиссера из числа местного населения.

Первое, что захотели французские коллеги, — это увидеть Волгу. Поехали, приехали. Выходим. Французы внимательно оглядели заснеженное пространство. Побродили меж торосов, прихватывая руками разлетавшиеся от ветра воротники. Что-то поснимали минуты две и направились в «уазик». Мимолетность съемки меня несколько удивила, но — «им виднее». Пожал плечами, и мы отправились обратно в Казань.

На полпути французы начинают нервничать. Оглядываются, перешептываются. И наконец Бертран с непонятной обидой в голосе поворачивается ко мне:

— Ян, мы здесь уже проезжали...

— Естественно, проезжали, — отвечаю я на изящной смеси ломаного французского с образцовым нижегородским. — Мы же обратно возвращаемся той же дорогой.

— Как — обратно?! А Вольга?! Мы же должен снимать Вольга! Мы не можем терять время, в Европе время стоит деньги, немедленно назад!..

Водитель прижимается к обочине и ставит машину на ручник. В глазах у него — грустное сочувствие. И выражение мечтательное, как у селянки из фильма «Формула любви»: «Дядя Степан, пожалел бы ты их, убогих».

— А вы что только что снимали? — уже с раздражением спрашиваю я.

— Снежный русский поле. Очень красиво! Но нам больше нужно снимать Вольга...

— Это! И! Была! Волга! — четко по слогам проговариваю я.

Французы в шоке. Они не верят. Они полагают, что я им морочу голову. Они кричат, что Волга — это река, а не поле под снегом. Плывут пароходы, бурлаки тянут барки, а «волны бьются о борт корабля».

Я уже на взводе и кричу в ответ:

— В феврале у нас волны никуда не бьются! Они замерзают! Это было не поле, это и была Волга! Подо льдом! Вы по ней ходили! Вы ее снимали — целых две минуты!

На лицах моих французских друзей — «очень печально». И вид — как у арьергарда маршала Нея под Березиной.

И я смягчаю свой «наезд»:

— А какой дурак вам посоветовал снимать русскую реку зимой?

Бертран старательно избегает встречаться взглядом с соотечественниками:

— Это была моя идея. Летом тут, наверное, курорты, яхты, плавучие бары... Хотелось снять настоящую жизнь...

— Ну, тогда вы попали в точку! — мстительно заключаю я и поворачиваюсь к шоферу: — Давай-ка, Фархад, домой...

Мы говорим на разных языках. Окончательно я убедился в этом опять «у них». Мы с женой в Париже. Моего французского вполне хватает на рестораны, музеи и ночного портье. Пока в одной изощренной ресторации мы не рискнули заказать некое сложное блюдо. Причем нужно было не только назвать его, но и обсудить с официантом способ приготовления.

Официант тараторит со скоростью, доступной только французам и «запорожцам», у которых «троит» движок. Я перестаю что-либо понимать, начинаю нервничать, и мой на ладан дышащий французский окончательно выходит из строя.

Официант потеет от напряга, но ничего не получается. Наконец он решается на обходной маневр.

— Дую ю спик инглиш? — вопрошает он.

— Non.

— Шпрехен зи дойч?

— Non.

— Сеньор парлара итальяно?

— Фигушки.

— Эспаньоль?

— No pasaran!

Жена надо мной хохочет. «Черт возьми! — думаю я. — Какой-то затрапезный официант сажает меня в большую лингвистическую жо... лужу». И я бросаюсь в контратаку:

— Вы говорите по-русски?

— Non.

— Пан разумеет по-польски?

— Non.

— Сумео о свенска? — осторожно интересуюсь я, опасаясь, что этот черт французский говорит по-шведски.

— Non, — официант смотрит на меня с уважением и интересом. И выдает резюме: — Месье с Востока...

— Oui, я из России.

— А на каком НОРМАЛЬНОМ языке говорит месье?

— Как — на каком?! Я говорю по-французски!

— O! Non!!!

Жена от смеха сползает со стула. Я в раздражении поворачиваюсь к ней:

— А ты чего хохочешь? Думаешь, это мы языков не знаем? Нет, это просто... разность менталитетов...

Уважаемые читатели!
Если у вас есть свой «личный опыт» — расскажите о нем людям. А мы, со своей стороны, выплатим полноценный гонорар нашему новому полноценному автору.
Ваши истории ждет Наталья Ширяева по адресу:
natali@profil.orc.ru

Когда я был маленьким, на свет появилось такое слово — менталитет. И разностью этих самых менталитетов долгое время объясняли все непонятки, возникающие между обитателями нашей страны и всем прочим миром.Меня подобные рассуждения всегда раздражали. Типа «умом Россию не понять, аршином общим не измерить» и т.п. и т.д. Хватит строить из себя марсиан. «Метром мерить надо, метром, как все», — думал я, отмахиваясь от ура-патриотов и искателей «третьего пути». Но все познается на личном опыте. В том числе и то, что разность менталитетов — штука реальная.

Лондон. На пятый день бесконечные кофейни Сохо меня утомили. Я решил последовать традиционной «культурной программе» — отправился в Вестминстерское аббатство. Хожу, смотрю, подскакиваю от неожиданности, увидев под ногами надпись «Здесь похоронен Ллойд Джордж». Ллойд Джордж, как я помню из советских учебников, был, конечно, оппортунист и вообще «выразитель интересов враждебных элементов», но вот эту милую британскую привычку ходить по могильным плитам русский человек принять никак не может. Вдруг слышу — неподалеку оживленно спорит русская парочка.

У русских, оказавшихся за границей, с советских времен осталось потрясающее качество: они почему-то всегда полагают, что из русских они здесь одни такие. Ну не может менталитет соотечественника принять столь простую мысль, что помимо него еще кого-то «выпустили». То есть умом все понимает, а душой — не верит...

Гляжу, дамочка тычет в мою сторону:

— Сереж, смотри, вон у молодого человека в черном на куртке что-то блестит. Наверное, он смотритель местный. Давай спросим, можно тут снимать на камеру или нет...

На куртке у меня блестел какой-то значок, к Вестминстеру отношения не имевший. Но парочка уже спешит ко мне.

— Да можно-можно, снимайте, — машу им рукой, едва они открыли рот. Ожидая, естественно, что ребята признают «своего». Не тут-то было.

— Ой, да вы по-русски говорите! — восхищается дамочка. — Сереж, смотри, он по-русски говорит.

— Наверное, Маш, они тут держат смотрителей, которые на всех основных языках говорят, — догадывается умный Сережа. — Чтоб с туристами объясняться. Вот это уровень, Запад...

Он цокает языком и с моего великодушного разрешения начинает крутить свою видеомыльницу. А его спутница продолжает восхищаться подготовкой вестминстерских смотрителей:

— Ой, как вы хорошо по-русски говорите. Знаете, прям почти без акцента.

— Спасибо, — несколько обиженно отвечаю я. — Мне никогда и не говорили, что есть какой-то акцент

— Ну, акцент есть, конечно, — снисходительно констатирует Маша. — Но почти незаметно, только русский может заметить... Вы давно научились по-русски говорить?

— Да в общем-то с раннего детства, — говорю я чистую правду.

— Ух ты! С детства учили?! Вот это уровень, Запад...

Не знаю, сколько времени я поднимал бы в глазах Маши и Сережи «уровень Запада». Но в этот момент краем глаза я заметил, что к нам направляется настоящий служитель аббатства. Русский язык с детства он явно не учил, но уж табличку на входе, на которой красной линией перечеркнута видеокамера, точно знает. И я предпочел исчезнуть...

Буквально через неделю я был в Казани. Рассказываю коллегам о том, как узок взгляд «русского человека на рандеву», о том, какие наши соотечественники закоснелые, никак не могут нормально продрать глаза и смотреть на мир с пониманием, что не все вписывается в их представления о жизни... А на следующий день приезжают французские телевизионщики с «Антенн-2». Их трое: режиссер Бертран, настоящий гасконец, земляк д’Артаньяна, здоровый и курчавый, как итальянец, оператор Жан и Магали — продюсер. Хотят снимать фильм о жизни на Волге. И просят меня поработать их «локаль-менеджером» — этакая смесь метрдотеля с ассистентом режиссера из числа местного населения.

Первое, что захотели французские коллеги, — это увидеть Волгу. Поехали, приехали. Выходим. Французы внимательно оглядели заснеженное пространство. Побродили меж торосов, прихватывая руками разлетавшиеся от ветра воротники. Что-то поснимали минуты две и направились в «уазик». Мимолетность съемки меня несколько удивила, но — «им виднее». Пожал плечами, и мы отправились обратно в Казань.

На полпути французы начинают нервничать. Оглядываются, перешептываются. И наконец Бертран с непонятной обидой в голосе поворачивается ко мне:

— Ян, мы здесь уже проезжали...

— Естественно, проезжали, — отвечаю я на изящной смеси ломаного французского с образцовым нижегородским. — Мы же обратно возвращаемся той же дорогой.

— Как — обратно?! А Вольга?! Мы же должен снимать Вольга! Мы не можем терять время, в Европе время стоит деньги, немедленно назад!..

Водитель прижимается к обочине и ставит машину на ручник. В глазах у него — грустное сочувствие. И выражение мечтательное, как у селянки из фильма «Формула любви»: «Дядя Степан, пожалел бы ты их, убогих».

— А вы что только что снимали? — уже с раздражением спрашиваю я.

— Снежный русский поле. Очень красиво! Но нам больше нужно снимать Вольга...

— Это! И! Была! Волга! — четко по слогам проговариваю я.

Французы в шоке. Они не верят. Они полагают, что я им морочу голову. Они кричат, что Волга — это река, а не поле под снегом. Плывут пароходы, бурлаки тянут барки, а «волны бьются о борт корабля».

Я уже на взводе и кричу в ответ:

— В феврале у нас волны никуда не бьются! Они замерзают! Это было не поле, это и была Волга! Подо льдом! Вы по ней ходили! Вы ее снимали — целых две минуты!

На лицах моих французских друзей — «очень печально». И вид — как у арьергарда маршала Нея под Березиной.

И я смягчаю свой «наезд»:

— А какой дурак вам посоветовал снимать русскую реку зимой?

Бертран старательно избегает встречаться взглядом с соотечественниками:

— Это была моя идея. Летом тут, наверное, курорты, яхты, плавучие бары... Хотелось снять настоящую жизнь...

— Ну, тогда вы попали в точку! — мстительно заключаю я и поворачиваюсь к шоферу: — Давай-ка, Фархад, домой...

Мы говорим на разных языках. Окончательно я убедился в этом опять «у них». Мы с женой в Париже. Моего французского вполне хватает на рестораны, музеи и ночного портье. Пока в одной изощренной ресторации мы не рискнули заказать некое сложное блюдо. Причем нужно было не только назвать его, но и обсудить с официантом способ приготовления.

Официант тараторит со скоростью, доступной только французам и «запорожцам», у которых «троит» движок. Я перестаю что-либо понимать, начинаю нервничать, и мой на ладан дышащий французский окончательно выходит из строя.

Официант потеет от напряга, но ничего не получается. Наконец он решается на обходной маневр.

— Дую ю спик инглиш? — вопрошает он.

— Non.

— Шпрехен зи дойч?

— Non.

— Сеньор парлара итальяно?

— Фигушки.

— Эспаньоль?

— No pasaran!

Жена надо мной хохочет. «Черт возьми! — думаю я. — Какой-то затрапезный официант сажает меня в большую лингвистическую жо... лужу». И я бросаюсь в контратаку:

— Вы говорите по-русски?

— Non.

— Пан разумеет по-польски?

— Non.

— Сумео о свенска? — осторожно интересуюсь я, опасаясь, что этот черт французский говорит по-шведски.

— Non, — официант смотрит на меня с уважением и интересом. И выдает резюме: — Месье с Востока...

— Oui, я из России.

— А на каком НОРМАЛЬНОМ языке говорит месье?

— Как — на каком?! Я говорю по-французски!

— O! Non!!!

Жена от смеха сползает со стула. Я в раздражении поворачиваюсь к ней:

— А ты чего хохочешь? Думаешь, это мы языков не знаем? Нет, это просто... разность менталитетов...

Уважаемые читатели!
Если у вас есть свой «личный опыт» — расскажите о нем людям. А мы, со своей стороны, выплатим полноценный гонорар нашему новому полноценному автору.
Ваши истории ждет Наталья Ширяева по адресу:
natali@profil.orc.ru

Подписывайтесь на PROFILE.RU в Яндекс.Новости или в Яндекс.Дзен. Все важные новости — в telegram-канале «PROFILE-NEWS».

Реклама
Реклама
Реклама