Архивная публикация 2002 года: "Горе луковое"
Очень может быть. Зато тещи реальны, как веерные отключения, и неизбежны, как ежедневный восход солнца на востоке.Жениться надо на сироте. Да вот беда -- на всех сирот не хватает, так что некоторым в комплекте с женой все-таки достается и ее мама. Теща -- это судьба; судьба -- это индейка; следовательно, теща -- это индейка. Выходит безупречный силлогизм; главное, чтобы его не услыхала сама теща -- а индейки пусть слушают, они не обидчивые.
...Хоронили тещу; порвали два баяна.
...Зять сидит, смотрит телевизор и вдруг замечает, что теща привязывает к люстре веревку с петлей. Зять с надеждой спрашивает:
-- Мама, вы куда?
Тема тещи бессмертна, теща, как типический фольклорный герой, всегда отрицательна. Единственное исключение -- это знаменитые тещины блины, на которые ездят. Поездка к теще означает, что, слава Богу, есть куда ехать. То есть что теща живет не буквально здесь, а где-то там, и это уже означает -- повезло. Не так, конечно, как если бы жена была сиротой -- но все-таки живущую сепаратно тещу можно исхитриться вообще до себя не допускать. Только не надо хамства -- тут и нужно-то всего ничего: знание тещиных фобий, немного фантазии, и дело в шляпе. Хотите примеров? Легко.
Жил-был один человек, и была у него теща, чисто змея. При этом она, как ни странно, собственно змей не выносила -- не просто проявляла разумную осторожность при встрече с королевской коброй, а не выносила панически. Особенно она почему-то возражала против змеиного способа передвижения, уверяя, что это мерзкое ползанье и вообще извивательство вызывают у нее тошноту. И тогда этот один человек, тот, чья это была теща, подговорил своего начальника подарить ему ужат. С тех пор теща к нему в дом ни ногой, а он как бы и рад избавиться от безобидных змей, но никак не может: подарками руководства не разбрасываются. И какие могут быть претензии?
Но иногда тещи живут рядом с нами.
...Так уж вышло, что до тридцати двух лет Томочка жила с мамой и постепенно в это дело втянулась. Потом объявился-таки искомый принц в лице Тимура, он же -- Тимочка (Томочка и Тимочка, так умилительно, и вообще -- судьба). Произошла свадьба, прошел медовый месяц на островах, и начались суровые брачные будни -- словом, все как у людей.
Томочке это было довольно странно: впервые за тридцать два года мама очутилась где-то там -- до нее теперь было, если на метро, целых полкольца, причем в любую сторону. То есть около получаса езды, опять же если на метро, или, если на машине, то по пробкам часа полтора. Далеко...
Томочкиной маме, Серафиме Михайловне, это тоже было довольно странно. В конце концов, дочку она рожала для себя, а не для какого-то там Тимочки, хотя против Тимочки как такового она ничего не имела. Хотя Томочка, конечно, заслуживала чего-нибудь получше...
Ну, что выросло, то выросло. Серафима Михайловна с зятем смирилась относительно беспрекословно -- но смириться с отсутствием дочери она была просто не в состоянии. Да и Томочка... В общем, они друг без друга скучали, и чуть ли не каждый день взаимно ездили в гости. Причем мама к дочке чаще, чем наоборот. Иногда Серафима Михайловна засиживалась так поздно, что приходилось оставлять ее ночевать. Иногда она ночевала несколько дней подряд. Короче, не прошло и года, как Тимур с некоторым удивлением обнаружил, что дорогая теща живет в его квартире плотно и навечно.
-- Серафиммихална, может, вы к нам насовсем переедете? -- спросил тогда тещу деликатный Тимур.
А что ему еще оставалось? Гнать ее в шею?
"Серафиммихална" засмущалась в том смысле, что ей неловко стеснять и еще более неловко жить за счет дорогого зятя -- но очень быстро дала себя уговорить: и не стеснит, и не объест, ничего страшного, мы одна семья, мама, мы тебя так любим. Все же с одного условия маму сбить не удалось: она твердо стояла на том, что нахлебницей быть не желает, поэтому свою пенсию будет вносить в общесемейный бюджет -- это раз. Два -- она станет много помогать по хозяйству и тем самым тоже сумеет несколько оправдать свое проживание. Три -- да, было еще и три, но какое-то невнятное, заключавшееся в абстрактном тещином "ну и вообще", на что Тимочка тогда не обратил внимания. А зря.
Собственно, помощь по хозяйству, шедшая в тещиных условиях под номером два, тоже была довольно опасна. Ну, например, жалея зятевы финансы, она никогда не покупала дорогие стиральные порошки, а с легким сердцем засыпала в "бошевскую" машину что-то серое и вонючее, такое ужасное, что даже непонятно, где в наше время можно такое достать (то есть понятно где: со времен отсутствия всего на свете в закромах Серафимы Михайловны хранились стратегические запасы много чего, в том числе и стирального порошка неизвестной марки, купленного в свое время так, чтобы хватило навсегда). Само собой, деликатная немецкая машинка довольно быстро переставала стирать.
Что ей стоило тщательно надраить железной мочалкой тефлоновые сковородки или, показывая домработнице, как правильно чистить плиту, исцарапать каким-то первобытным чистящим средством ее, то есть плиты, керамический верх? Впрочем, чепуха все это, мелочи быта. Хотя, с другой стороны, одна мелочь плюс еще одна мелочь, прибавить еще две -- получится целых четыре мелочи, то есть что-то довольно существенное.
А тут и картошка пошла. У Серафимы Михайловны, как у всякой приличной женщины ее лет и ее запросов, было шесть соток под Загорском, то есть, простите, под Сергиевым Посадом. На шести сотках стояло то, что она называла домом, а окрест росли политые ее потом урожаи картошки.
Серафима Михайловна все делала сама: сажала, удобряла, окучивала, выкапывала, складывала в мешки. Будь она помоложе -- она бы лично, на электричке, приволокла бы в Москву плоды своих трудов. Но годы сделали свое дело: даже какой-нибудь жалкий пятнадцатикилограммовый мешочек картошки был ей теперь не вподъем, так что приходилось возвращаться с участка с совершенно смехотворным количеством продукта, не больше пяти-шести кэгэ зараз -- в сущности, ехать порожняком.
Томочка очень переживала за маму -- надорвется ведь. Тимур умолял тещу прекратить огородные забавы, клялся, что по первому ее требованию купит ей хоть тонну картошки, хоть вагон -- но тщетно: Серафима Михайловна парировала тем, что эта картошка -- своя. Добрый Тимочка, как и всякий преуспевающий человек, имевший некоторое количество сомнительных знакомых, уже задумывался о том, а не попросить ли ему кое-кого подпалить тещину дачку... Но потом смирился, и скоро, на радость окружающим, из Москвы под Загорск и обратно стал курсировать "Мерседес-Гелендваген" с прицепом, точно таким, какие обычно цепляются к "Москвичам" самых древних моделей и время от времени, отцепившись, весело катятся на тех, кто едет сзади. "Мерс" сиял, прицеп подпрыгивал, картошка ехала домой, Тимур ругался яростно, но внутри себя...
К сожалению, в квартире картошку хранить оказалось совершенно негде, а раскладывать ее в подземном гараже зять запретил категорически. Пришлось отправить урожай на балкон -- и тут природа устроила гадость в виде неожиданных ночных заморозков. Бедная картошка сначала замерзла, потом отмерзла, а потом из нее что-то потекло. Серафима Михайловна бросилась было ее перебирать -- но Тимур, заставший ее в процессе подготовки к перебиранию картошки, выражавшемся в аккуратном застилании старыми газетами итальянского паркета, все это дело пресек. Он сделал такое лицо, что теща передумала, и безжалостно снес весь урожай на помойку.
С картошкой было покончено -- по крайней мере, до следующей осени. Но Серафима Михайловна желала и дальше приносить пользу. Сначала она робко бросила пробный камень -- на кухне в мокрой ватке она принялась проращивать луковицу. Тимочка не обратил внимания. Потом луковиц стало две, потом пять, потом процесс получения свежей зелени, причем своей, стал непрерывным. Потом появился скромный горшочек, в котором произрастал укроп; вскоре мраморные подоконники украсились множеством скромных горшочков с укропом, лук, между прочим, тоже никуда не делся, по углам прорастала фасоль, все это хозяйство давно выползло за пределы кухни, и вылизанная евроремонтом Тимочкина квартира постепенно приняла какой-то запущенный, диковатый вид. Назревал конфликт.
Однажды Тимочка, обычно на кухню лишний раз не совавшийся, забрел туда за холодным пивом и беспечно заглянул в одну из загадочных тещиных банок. В банке в темном растворе плавало что-то, почему-то напомнившее Тимочке человеческую печень -- на самом деле это был так называемый гриб, который лет двадцать назад жил в каждом втором доме и каким-то образом делал своим телом невероятно полезное питье, но Тимочка его не узнал. От ужаса он выронил страшную банку; банка разбилась; гриб во всей своей красе разлегся на полу...
-- Ты что делаешь, он же живой! -- закричала Серафима Михайловна, имея в виду, разумеется, гриб, насчет которого она не была уверена, растение это или животное, и метко швырнула в любимого зятя горшочек с молодым укропом.
Потом, навещая зятя в больнице, Серафима Михайловна лебезила перед ним как могла. И все носила ему укропчик с лучком -- одни витамины, без нитратов, чтоб выздоравливал побыстрее. Проводив тещу, Тимочка с отвращением все это выбрасывал. А когда вернулся домой, ликвидировал и весь огород.
Серафима Михайловна на некоторое время затаилась. До тех пор, пока кто-то не научил ее делать домашнее шампанское. При взрыве никто не пострадал, обошлось без членовредительства, но как-то недавно я встретила Тимочку в "М-баре" -- он рассеянно слушал Манукяна, вертел перед собой тяжелый стакан, до краев наполненный льдом и "Черной меткой", и качая головой повторял:
-- Не-е-е-т, в следующий раз женюсь на сироте...
Очень может быть. Зато тещи реальны, как веерные отключения, и неизбежны, как ежедневный восход солнца на востоке.Жениться надо на сироте. Да вот беда -- на всех сирот не хватает, так что некоторым в комплекте с женой все-таки достается и ее мама. Теща -- это судьба; судьба -- это индейка; следовательно, теща -- это индейка. Выходит безупречный силлогизм; главное, чтобы его не услыхала сама теща -- а индейки пусть слушают, они не обидчивые.
...Хоронили тещу; порвали два баяна.
...Зять сидит, смотрит телевизор и вдруг замечает, что теща привязывает к люстре веревку с петлей. Зять с надеждой спрашивает:
-- Мама, вы куда?
Тема тещи бессмертна, теща, как типический фольклорный герой, всегда отрицательна. Единственное исключение -- это знаменитые тещины блины, на которые ездят. Поездка к теще означает, что, слава Богу, есть куда ехать. То есть что теща живет не буквально здесь, а где-то там, и это уже означает -- повезло. Не так, конечно, как если бы жена была сиротой -- но все-таки живущую сепаратно тещу можно исхитриться вообще до себя не допускать. Только не надо хамства -- тут и нужно-то всего ничего: знание тещиных фобий, немного фантазии, и дело в шляпе. Хотите примеров? Легко.
Жил-был один человек, и была у него теща, чисто змея. При этом она, как ни странно, собственно змей не выносила -- не просто проявляла разумную осторожность при встрече с королевской коброй, а не выносила панически. Особенно она почему-то возражала против змеиного способа передвижения, уверяя, что это мерзкое ползанье и вообще извивательство вызывают у нее тошноту. И тогда этот один человек, тот, чья это была теща, подговорил своего начальника подарить ему ужат. С тех пор теща к нему в дом ни ногой, а он как бы и рад избавиться от безобидных змей, но никак не может: подарками руководства не разбрасываются. И какие могут быть претензии?
Но иногда тещи живут рядом с нами.
...Так уж вышло, что до тридцати двух лет Томочка жила с мамой и постепенно в это дело втянулась. Потом объявился-таки искомый принц в лице Тимура, он же -- Тимочка (Томочка и Тимочка, так умилительно, и вообще -- судьба). Произошла свадьба, прошел медовый месяц на островах, и начались суровые брачные будни -- словом, все как у людей.
Томочке это было довольно странно: впервые за тридцать два года мама очутилась где-то там -- до нее теперь было, если на метро, целых полкольца, причем в любую сторону. То есть около получаса езды, опять же если на метро, или, если на машине, то по пробкам часа полтора. Далеко...
Томочкиной маме, Серафиме Михайловне, это тоже было довольно странно. В конце концов, дочку она рожала для себя, а не для какого-то там Тимочки, хотя против Тимочки как такового она ничего не имела. Хотя Томочка, конечно, заслуживала чего-нибудь получше...
Ну, что выросло, то выросло. Серафима Михайловна с зятем смирилась относительно беспрекословно -- но смириться с отсутствием дочери она была просто не в состоянии. Да и Томочка... В общем, они друг без друга скучали, и чуть ли не каждый день взаимно ездили в гости. Причем мама к дочке чаще, чем наоборот. Иногда Серафима Михайловна засиживалась так поздно, что приходилось оставлять ее ночевать. Иногда она ночевала несколько дней подряд. Короче, не прошло и года, как Тимур с некоторым удивлением обнаружил, что дорогая теща живет в его квартире плотно и навечно.
-- Серафиммихална, может, вы к нам насовсем переедете? -- спросил тогда тещу деликатный Тимур.
А что ему еще оставалось? Гнать ее в шею?
"Серафиммихална" засмущалась в том смысле, что ей неловко стеснять и еще более неловко жить за счет дорогого зятя -- но очень быстро дала себя уговорить: и не стеснит, и не объест, ничего страшного, мы одна семья, мама, мы тебя так любим. Все же с одного условия маму сбить не удалось: она твердо стояла на том, что нахлебницей быть не желает, поэтому свою пенсию будет вносить в общесемейный бюджет -- это раз. Два -- она станет много помогать по хозяйству и тем самым тоже сумеет несколько оправдать свое проживание. Три -- да, было еще и три, но какое-то невнятное, заключавшееся в абстрактном тещином "ну и вообще", на что Тимочка тогда не обратил внимания. А зря.
Собственно, помощь по хозяйству, шедшая в тещиных условиях под номером два, тоже была довольно опасна. Ну, например, жалея зятевы финансы, она никогда не покупала дорогие стиральные порошки, а с легким сердцем засыпала в "бошевскую" машину что-то серое и вонючее, такое ужасное, что даже непонятно, где в наше время можно такое достать (то есть понятно где: со времен отсутствия всего на свете в закромах Серафимы Михайловны хранились стратегические запасы много чего, в том числе и стирального порошка неизвестной марки, купленного в свое время так, чтобы хватило навсегда). Само собой, деликатная немецкая машинка довольно быстро переставала стирать.
Что ей стоило тщательно надраить железной мочалкой тефлоновые сковородки или, показывая домработнице, как правильно чистить плиту, исцарапать каким-то первобытным чистящим средством ее, то есть плиты, керамический верх? Впрочем, чепуха все это, мелочи быта. Хотя, с другой стороны, одна мелочь плюс еще одна мелочь, прибавить еще две -- получится целых четыре мелочи, то есть что-то довольно существенное.
А тут и картошка пошла. У Серафимы Михайловны, как у всякой приличной женщины ее лет и ее запросов, было шесть соток под Загорском, то есть, простите, под Сергиевым Посадом. На шести сотках стояло то, что она называла домом, а окрест росли политые ее потом урожаи картошки.
Серафима Михайловна все делала сама: сажала, удобряла, окучивала, выкапывала, складывала в мешки. Будь она помоложе -- она бы лично, на электричке, приволокла бы в Москву плоды своих трудов. Но годы сделали свое дело: даже какой-нибудь жалкий пятнадцатикилограммовый мешочек картошки был ей теперь не вподъем, так что приходилось возвращаться с участка с совершенно смехотворным количеством продукта, не больше пяти-шести кэгэ зараз -- в сущности, ехать порожняком.
Томочка очень переживала за маму -- надорвется ведь. Тимур умолял тещу прекратить огородные забавы, клялся, что по первому ее требованию купит ей хоть тонну картошки, хоть вагон -- но тщетно: Серафима Михайловна парировала тем, что эта картошка -- своя. Добрый Тимочка, как и всякий преуспевающий человек, имевший некоторое количество сомнительных знакомых, уже задумывался о том, а не попросить ли ему кое-кого подпалить тещину дачку... Но потом смирился, и скоро, на радость окружающим, из Москвы под Загорск и обратно стал курсировать "Мерседес-Гелендваген" с прицепом, точно таким, какие обычно цепляются к "Москвичам" самых древних моделей и время от времени, отцепившись, весело катятся на тех, кто едет сзади. "Мерс" сиял, прицеп подпрыгивал, картошка ехала домой, Тимур ругался яростно, но внутри себя...
К сожалению, в квартире картошку хранить оказалось совершенно негде, а раскладывать ее в подземном гараже зять запретил категорически. Пришлось отправить урожай на балкон -- и тут природа устроила гадость в виде неожиданных ночных заморозков. Бедная картошка сначала замерзла, потом отмерзла, а потом из нее что-то потекло. Серафима Михайловна бросилась было ее перебирать -- но Тимур, заставший ее в процессе подготовки к перебиранию картошки, выражавшемся в аккуратном застилании старыми газетами итальянского паркета, все это дело пресек. Он сделал такое лицо, что теща передумала, и безжалостно снес весь урожай на помойку.
С картошкой было покончено -- по крайней мере, до следующей осени. Но Серафима Михайловна желала и дальше приносить пользу. Сначала она робко бросила пробный камень -- на кухне в мокрой ватке она принялась проращивать луковицу. Тимочка не обратил внимания. Потом луковиц стало две, потом пять, потом процесс получения свежей зелени, причем своей, стал непрерывным. Потом появился скромный горшочек, в котором произрастал укроп; вскоре мраморные подоконники украсились множеством скромных горшочков с укропом, лук, между прочим, тоже никуда не делся, по углам прорастала фасоль, все это хозяйство давно выползло за пределы кухни, и вылизанная евроремонтом Тимочкина квартира постепенно приняла какой-то запущенный, диковатый вид. Назревал конфликт.
Однажды Тимочка, обычно на кухню лишний раз не совавшийся, забрел туда за холодным пивом и беспечно заглянул в одну из загадочных тещиных банок. В банке в темном растворе плавало что-то, почему-то напомнившее Тимочке человеческую печень -- на самом деле это был так называемый гриб, который лет двадцать назад жил в каждом втором доме и каким-то образом делал своим телом невероятно полезное питье, но Тимочка его не узнал. От ужаса он выронил страшную банку; банка разбилась; гриб во всей своей красе разлегся на полу...
-- Ты что делаешь, он же живой! -- закричала Серафима Михайловна, имея в виду, разумеется, гриб, насчет которого она не была уверена, растение это или животное, и метко швырнула в любимого зятя горшочек с молодым укропом.
Потом, навещая зятя в больнице, Серафима Михайловна лебезила перед ним как могла. И все носила ему укропчик с лучком -- одни витамины, без нитратов, чтоб выздоравливал побыстрее. Проводив тещу, Тимочка с отвращением все это выбрасывал. А когда вернулся домой, ликвидировал и весь огород.
Серафима Михайловна на некоторое время затаилась. До тех пор, пока кто-то не научил ее делать домашнее шампанское. При взрыве никто не пострадал, обошлось без членовредительства, но как-то недавно я встретила Тимочку в "М-баре" -- он рассеянно слушал Манукяна, вертел перед собой тяжелый стакан, до краев наполненный льдом и "Черной меткой", и качая головой повторял:
-- Не-е-е-т, в следующий раз женюсь на сироте...
ЛЕНА ЗАЕЦ
Подписывайтесь на PROFILE.RU в Яндекс.Новости или в Яндекс.Дзен. Все важные новости — в telegram-канале «PROFILE-NEWS».
