Архивная публикация 2003 года: "Господин оформитель"

Биография чешского художника Альфонса Мухи вплетается в его и без того витиеватые картины дополнительным узором.

Отдельным завитком красуется провал при поступлении в Пражскую академию художеств, когда экзаменатор начертал на рисунках моравского абитуриента: "Полностью лишен таланта". Затем была работа декоратором в богатых семействах Чехии и Австрии. Наконец - отдельный орнамент - знакомство с Сарой Бернар и создание для ее спектаклей афиш и постеров, прославивших вместе со стилем эксцентричной француженки еще и стиль художника.

Если бы не этот крюк в сторону от академий и классики, быть бы Альфонсу заурядным историческим живописцем, каковым он в конце концов и стал, приступив к огромной серии полотен "Славянская эпопея". Но Муху прославили не столько полотна, сколько рекламные плакаты и литографии, распространявшиеся по Европе вместе со всеми прелестями эпохи модерн: модными журналами, эмансипацией и ресторанным угаром. Художественный космополит, чешский парижанин совместил в своей фирменной графике венские силуэты и византийские мозаики, средневековые символы (рыцари, драконы, лилии) и новомодную эротику. Его первая афиша к спектаклю Сары Бернар "Жисмонда" стала своего рода иконой наступающего ХХ века: здесь и пальмовая ветвь мученицы, и мозаичный нимб, и золотые одежды. Но где-то внизу обязательно выскочит мелкий бес декаданса (в этой афише он примостился на табличке с названием театра).

Выставка графики Альфонса Мухи в Музее личных коллекций (6 декабря - 4 марта) демонстрирует как раз серийную графику модерниста из российского собрания. В двух небольших залах выставлены самые сливки европейского модерна: концентрированный стиль Мухи от первых театральных опытов до рекламы пива с Мааса. На каждом из листов - извивающийся стан и иконописный женский лик, вокруг которого разметаны живые пряди волос.

Волосам "аккомпанируют" бесчисленные цветочные стебли. Задолго до учебников по дизайну и рекламе Альфонс Муха угадал главный принцип плаката: он должен идти в обратную сторону от картины (то есть сложного "текста", требующего прочтения и объяснения) и запоминаться на уровне знака. В экспозиции все эти хитовые орнаменты и символы только еще рождаются. В этом плане показательны фотографии из мастерской Мухи, привезенные в Москву его наследником: на фоне всякой модерновой всячины обнаженные натурщицы, позирующие для картин. В следующем зале эти снимки и полнотелые дамы, годящиеся для "Плейбоя", превращаются в бесплотные существа Art Nouveau.

Сергей Соловьев

Развод и брак по-итальянски

Лучано Паваротти, великому тенору современности, грех жаловаться на недостаток популярности. Однако раз в пять лет он на всякий случай мощно стимулирует ее сногсшибательными PR-акциями. В середине 90-х певец потряс общественность разводом после 30 лет счастливого брака и женитьбой на своей молоденькой секретарше Николетте Мантовани, годившейся ему во внучки. Лет пять спустя он ошеломил всех альянсом с итальянскими властями, кротко заплатив налоги со своих астрономических гонораров после того, как десяток лет успешно доказывал, что имеет основания быть свободным от этой досадной обязанности.

Теперь же Паваротти объявил о новом разводе - на сей раз со всей своей музыкальной карьерой. В 2005 году, отпраздновав 70-летие, Паваротти собрался покинуть сцену. Он сказал, что хочет передавать опыт молодым певцам, причем делать это совершенно бесплатно. "Я хочу преподавать тем, кто действительно способен петь", - говорит он. Кроме того, Паваротти намерен уделять больше времени своей годовалой дочери Алисе.

Все это вызвало понятный ажиотаж вокруг прощального гастрольного турне Паваротти и его предстоящего концерта в Государственном Кремлевском дворце. Вечер назван "Москва, чао!". Город включен в ряд музыкальных столиц мира, с которыми тенор прощается перед тем, как навсегда покинуть сцену.

Жанр прощального концерта допускает долю снисходительности к вокальной форме певца, которую Паваротти последнее время удерживает с трудом. Однако больше опасений вызывает зал Кремлевского дворца, как известно, не имеющий естественной акустики. Соответственно, впечатление будет определяться не столько формой Паваротти, сколько мастерством звукотехников. Одно утешает: в программу войдут самые известные теноровые арии из опер Доницетти, Верди, Пуччини.

Елена Шевченко

Бремя белого человека

На первый взгляд может показаться, что круг проблем в прозе последнего Нобелевского и единственного дважды букеровского лауреата Джозефа Максвелла Кутзее ничем не отличается от традиционного гуманистического набора литературы XIX века: преступление и наказание, непротивление злу насилием и т.п. Все вроде бы сходится - вот и Нобелевскую премию именно за "гуманизм и общечеловеческие ценности" дают. Плюс опять же прогрессивные взгляды: Кутзее выступал против и войны во Вьетнаме, и апартеида у себя на родине в Южной Африке. То есть перед нами такие добротные, основательные, в формате старого доброго европейского романа тексты с внятным сюжетом, выстроенным повествованием, прописанными характерами. Умные, серьезные и немного занудные. Именно такие книги обыкновенно принято упоминать в интеллектуальных разговорах среди респектабельного и консервативного истеблишмента. Упоминать - да, но вот читать - скорее, нет.

А зря. Потому что по прочтении нарисованная выше картина несколько меняется. Да, все прекрасно, гуманистические ценности - только в ситуации, когда совершенно непонятно, что есть гуманизм. И даже непонятно, добро это или зло с точки зрения морали и истории. Все это в полной мере приходится осознать герою романа "Нашествие варваров" - немолодому судье, более всего желавшему тихо дожить свой век на окраине некой Империи среди просвещенных досугов: чтения, археологии, этнографии. Его история - опровержение знаменитого тезиса Бродского о том, что, "если выпало в Империи родиться, лучше жить в глухой провинции, у моря". Оказывается, совершенно невозможно сделать вид, что ты живешь вне имперской истории, так же как невозможно превратить соседство с варварами из конфликта цивилизаций (вернее, цивилизации и ее отсутствия) в уютный мультикультурный оазис. Более того - не бывает никаких гуманистических ценностей как таковых, их можно только получить (или не получить), пережив ряд жизненных побед и поражений.

Да, все очень мило, непротивление злу насилием - только независимо от твоего решения насилие обступает тебя со всех сторон, а твое непротивление, к сожалению, его только усугубляет. Так, герой второго романа, помещенного в книге "Жизнь и время Михаэла К.", хотел только одного - выращивать свои тыквы, а в результате оказался перемолотым государственной машиной. Почти кафкианской, как всякое орудие истории у Кутзее, то есть безличной и непостижимой для ума.

То, что делает Джозеф М. Кутзее с традиционными ценностями западной культуры, на интеллектуальном жаргоне называется "актуализацией". Это когда нечто привычное и уже почти до неразличимости затертое берут и помещают в новый непривычный контекст, отчего это привычное вдруг обнаруживает самые неожиданные свойства. И начинает выглядеть вполне живым, острым и оригинальным.

Но, несмотря ни на какую актуализацию, книги Кутзее сохраняют главное свойство классического толстого европейского романа - они ужасно скучны. Это, конечно, вещь на любителя, но может выглядеть и как достоинство, особенно на фоне однообразной легковесности многих его коллег. Так что Нобелевскую премию Джозеф Максвелл Кутзее заслужил со всех точек зрения.

Елена Стафьева