04.12.2006 01:00 Еженедельный журнал «Профиль»

Архивная публикация 2006 года: "Импрессионистов опустили"

Аукционы русского искусства в Лондоне поставили новые рекорды — самым дорогим полотном стала «Русская пастораль» Константина Сомова (с учетом комиссионных — $5 млн.), а суммарные продажи четырех аукционных домов составили более $100 млн.Пабный бизнес

Такого количества пьяных антикваров в Лондоне не видели ровно год: на прошлой неделе здесь шли знаменитые «русские торги». Искусство распродавали старейший аукционный дом Bonhams, молодой MacDougall’s и два крупнейших мировых лидера арт-рынка — Sotheby’s и Christie’s. Накануне торгов в британскую столицу слетелись, съехались, а то и просто пришли (в Лондоне есть значительное число галерей, торгующих русским антиквариатом) арт-дилеры, коллекционеры и антиквары для того, чтобы не только поторговаться, но и потусоваться. То и дело слышались фразы: «А ну их на хрен, эти картины, выпью еще водки и — спать в гостиницу, деньги целее будут». Впрочем, за столиками в ресторанах вблизи аукционных домов на New Bond Street и в районе King Street делался бизнес не менее серьезный, чем в зале. Например, некоторые лоты делили еще до начала торгов. Говорят, в середине 90-х годов, когда на «русские торги» ездили всего пяток антикваров, все лоты были расписаны заранее, что практически исключало неконтролируемый взлет цен. Теперь это случается не так часто, но все же бывает, как в июне этого года, когда распродавали коллекцию Добужинского.

Да и сегодня только на первый взгляд кажется, что внезапный спрос на то или иное произведение искусства — блажь. Антикварный рынок — штука жесткая, он живет по своим четким законам, работают нем люди неболтливые и связанные круговой порукой: своих не кидают, клиентов не сдают, зато и чужих не щадят. Это непосвященным кажется, что два ценителя прекрасного бьются за антикварную вещицу, а на самом деле они просто «разводят» третьего, лоха, «впаривая» качественную, но отнюдь не сверхценную вещь. Или внезапно выросшая цена на работы художника может быть связана с тем, что коллекционер покупает сам у себя с целью поднять стоимость собственного же собрания. (Ведь если, к примеру, есть в коллекции несколько десятков картин Сомова, которые еще пять лет назад были куплены тысяч по 30 долларов, то как вырастет ее ценность, если появится одна, но стоимостью в $5 млн.?) Кстати, когда покупатель выставляет собственную вещь, за которую сам же и торгуется, то аукционный дом, как правило, в курсе, и комиссионные оговорены заранее (правда, не 20%, а гораздо меньше — 2—5%). Похоже на мошенничество, но постоянным клиентам аукционисты негласно идут навстречу.

У аукционов, впрочем, как и у антикваров, рыльце в пушку: чем аукционы могли похвастаться, так это количеством подделок и сомнительных вещей. По мнению экспертов, их было никак не не меньше 20%. «Вы что думаете, они (в смысле — аукционные дома) проверяют подлинность? — сетовал один известный антиквар. — Спрашиваю, откуда картина, какой провенанс, есть ли экспертные заключения? А мне в ответ — из коллекции джентльмена».

Состоятельные клиенты для подстраховки привезли в Лондон личных экспертов, антикваров и музейщиков, которые тщательным образом при помощи специальной техники (под ультрафиолетовым и инфракрасным излучением можно увидеть краски, нанесенные на полотно недавно) обследовали все интересные лоты. «Я лично увидел несколько сомнительных вещей, — говорил один господин, известный своей страстью к вещицам Фаберже. — Например, коробочка с портретом императора Александра III — чушь полная. Это хрен заграничный какой-то, а не русский император: у него же нет ни одного русского ордена». Некоторые специалисты в кулуарах говорили, что портрет работы Василия Поленова какой-то сомнительный, да и «Сталин» Александра Самохвалова к самому Самохвалову якобы никакого отношения не имеет, просто дочку художника уговорили, она и признала липовую подпись. Но это все разговоры. Ни один эксперт никогда, даже под пытками, официально не заявит, что перед ним фальшивка, — корпоративная этика не позволит. Так что таких заявлений и не было. Ведь есть шанс, что эту вещь выставил на торги его же коллега, или, что еще хуже, потенциальный клиент. Поэтому антиквары общаются при помощи «птичьего» языка, где слова «я не разделяю ваших восторгов» означают «упаси вас бог потратить деньги на эту подделку!».

Антиквары любят рассказывать такой исторический анекдот. Пишет письмо своему другу во Флоренцию известный итальянский художник Каналетто, где рассказывает, как пришел к нему венецианский дож показать картину Тициана, которую купил недавно. «Когда я узнал, какие бешеные деньги он отвалил за эту картину, мне чуть дурно не стало, но сдержался и говорю ему: «Полотно бесценно, вам крупно повезло получить такой шедевр». А ведь знаешь, милый друг, это был тот самый Тициан, которого мы с тобой несколько лет назад вместе писали!»

Сложно сказать, насколько эти мнения повлияли на политику аукционов, но значительную часть сомнительных лотов сняли еще до начала торгов.

Клиент созрел

В этом году стало совершенно очевидно, что наши люди наконец-то стали разбираться в искусстве и перестали сметать все что попало, не глядя на качество работ, как это было еще на прошлогодних торгах. Говорили, что Bonhams — большая помойка, MacDougall’s выставил запредельные цены на работы среднего уровня, а Sotheby’s значительно проигрывает Christie’s (в прошлом году было ровно наоборот — совокупные продажи русского искусства у Christie’s составили всего $40,7 млн. против $102 млн. у Sotheby’s), что больших и качественных полотен становится все меньше и цены на них будут расти, а Айвазовского и Шишкина скоро и вовсе перестанут покупать. На самом деле, конечно, такой показной скепсис может отражать всего лишь национальную привычку брюзжать по всякому поводу.

Чтобы настроить клиентов на нужный лад, аукционы провели закрытые вечеринки. На приеме у Sotheby’s собралось больше сотни гостей, которые обсуждали ледяные вазы (точные копии главного хита Sotheby’s — расписанных под малахит огромных николаевских ваз Императорского фарфорового завода) и тот факт, что аукцион расщедрился на французское шампанское и черную икру, хотя раньше угощали лишь prosecco, а также деликатно пытались выяснить планы: «Леночка, а ты эти часики брать будешь?» Дамы демонстрировали друг другу свои украшения, а коллекционер Жанна Зеленина убеждала всех, что лучшие друзья девушек — не бриллианты, а винтаж: «Посмотрите на мое бирюзовое кольцо — Cartier 50-х — это лучшее, что вообще может быть!» В толпе гостей носился полный нетерпения аукционист Sotheby’s, сбежавший к ним от Christie’s, лорд Марк Палтимор (именно ему предстояло вести торги). «Знаете, в ведении русских торгов есть своя специфика, — признался лорд Палтимор. — Русские очень нетерпеливы и страшно сердятся, если что-то идет не так, кроме того они не любят, чтобы аукцион вела дама».

Вечеринка Christie’s была скромнее, но к тому времени уже состоялось несколько аукционов, и гости так лихо праздновали свои победы (кто-то купил, а кто-то и продал), что звон бьющихся бокалов, падающих из рук «окосевших» антикваров, не умолкал ни на минуту. Все обсуждали, что глава русского отдела Christie’s Алексис Тизенхаузен, конечно, молодец, что собрал столько предметов, но все же полный шалопай: «Ему нравится вещь, он ее берет и не смотрит на провенанс, и не проверяет подлинность», — возмущались антиквары. «Да что подделки, вы на цены посмотрите, совсем озверели!» — пробасил Борис Хаит, президент страховой группы «Спасские ворота».

Торг уместен

Первым открыл торги аукционный дом MacDougall’s, появившийся на арт-рынке всего пару лет назад. Ему пришлось столкнуться с жесткой конкуренцией: в день его аукциона часть торгов назначили Bonhams и Sotheby’s (книги, карты и фотографии) — и значительная часть клиентов сбежала на более известным аукционы.

Несмотря на то, что по итогам торгов MacDougall’s объявил около $4 млн., лично мы в этом сомневаемся. Покупатели, как нам кажется, демпинговали, продемонстрировав Вильяму МакДугаллу римскую пословицу «Что позволено Юпитеру, не позволено быку» в действии, — почти все лоты ушли ниже положенного эстимейта, а многие и вовсе были сняты с торгов, так как не достигли резерва (владелец устанавливает цену, ниже которой вещь продать нельзя). Не помог и ланч с шампанским, устроенный в перерыве между торгами, что вообще-то было нарушением правил: спаивать клиентов во время торгов запрещено. А в ответ на жалобы присутствующих, что не слышно, как аукционист говорит «не продано», Катерина МакДугалл призналась, что она просила аукциониста говорить это потише, чтобы не отпугивать клиентов. Не были проданы очередной «Лесной пейзаж» Ивана Шишкина и миллионная La Route Peu Rassurante Хаима Сутина. Выше объявленного эстимейта ушли лишь «Осенние клены» Бориса Анисфельда да работы Василия Ситникова (из коллекции его друга Константина Кузьминского), которые уцелели буквально чудом: через несколько дней после того, как коллекцию отправили в Лондон на торги, дом Кузьминского в Пенсильвании затопило наводнением. Но в целом, как говорили дилеры, все чего-то боятся, и все «какие-то отмороженные».

На аукционе Bonhams продажи хоть и были стабильными, но никаких скачков цен не дали, исключение составила «Маленькая портниха» Алексея Харламова из коллекции знаменитого лондонского магазина деликатесов Fortnum&Mason, которая, превысив эстимейт вдвое, ушла за $1 млн. (за нее торговалась пара итальянцев), да «Кронштадт» Ивана Айвазовского был продан за $260 тыс. Дороже предварительной оценки в десять раз ушла группа советских фарфоровых статуэток ($50 тыс.).

Все с нетерпением ожидали следующего дня, когда на Sotheby’s выставляли живопись и прикладное искусство, но и тут покупатели не стали активнее. В общем, если бы не несколько беспроигрышных лотов, торги можно было бы даже считать неудачными. Сенсаций практически не было, разве что удивительная по силе картина мирискусника Александра Яковлева «Три женщины в театральной ложе» была продана по телефону за $1,2 млн., что почти в три раза превысило эстимейт). За традиционный миллион долларов ушла большая марина Айвазовского «Спасшиеся» (недаром, видно, на аукцион лично приехал самый большой коллекционер Айвазовского Андрей Червиченко, бывший президент «Спартака»), за такую же цену купили «Сенокос» Константина Маковского (эстимейт превышен вдвое), чуть дороже ушла картина его брата Владимира Маковского «Отдых на пути в Киев» ($1,4 тыс. — говорят, его купила бизнесменша с Украины, хотя у нее был конкурент, Саша по кличке Хохол, покупающий искусство для украинских политиков), за $252 тыс. (вдвое выше эстимейта) продали «Рыбалку» Николая Богданова-Бельского и «Вид из окна» Юрия Пименова ($193 тыс.). Прочие лоты уходили по нижней планке эстимейта («Улица Виши» Константина Коровина — $484 тыс.) или не продавались вовсе, как Александр Альтман, Давид Бурлюк или Александр Куприн. Немного оживила торги продажа большой «Обнаженной» Зинаиды Серебряковой ($1,5 млн.) главным образом благодаря шуткам лорда Палтимора, который подтрунивал над девушкой, ведущей продажи по телефону: «Милая, мы уже доторговались до 580 тыс., а ты все 560 объявляешь!» (девушка все время «тормозила»).

По залу шел шепот: мода на русский реализм закончилась, а когда плохо пошли продажи и современного искусства (не были проданы Франциско Инфанте, Наталья Нестерова, Владимир Немухин, Эдуард Штейнберг), добавили: и на нонконформизм и все прочие «измы» — тоже. А уж снятие с торгов Ильи Кабакова (из серии «Кухня», эстимейт $191—186 тыс.) вызвала радостно-завистливое жужжание в зале.

Зато после советского агитационного фарфора настроение сразу повысилось: галерист из Кельна Алекс Лахман и коллекционер Владимир Царенков из Парижа азартно бились за тарелки с советской символикой (цены на некоторые лоты достигали $90 тыс.), уступая друг другу или клиентам, для которых они покупали то одну, то другую вещь. Говорят, что это их любимое развлечение — торговаться за фарфор. Год назад, судя по нашим впечатлениям, они так «развели» Петра Авена, «впарив» ему статуэтку Нижинского (фарфоровая фигурка работы Елены Данько 1923 года при предварительной оценке $9,5—13,3 тыс. ушла почти за $700 тыс.). По итогам торгов весь советский фарфор распределился между азартными галеристами примерно поровну. Все с нетерпением ждали второй части «марлезонского балета» — продажи «малахитовых» ваз 1830 года, принадлежащих Аэрофлоту (владельцем практически всех ваз, выставленных на торги обоих аукционов, был Виктор Илюхин по кличке Аэрофлот). За них бились, по нашим наблюдениям, два телефона. В итоге лот ушел за $3,8 млн. Говорят, что битва велась в основном между главой ГК «Ренова» Виктором Вексельбергом и главой компании «Интеко» Еленой Батуриной, известной собирательницей таких ваз, и что «Ренова» в этой борьбе не выиграла.

Лихо пошел Фаберже, скупаемый на корню экспертом Министерства культуры Валентином Скурловым и Александром Ивановым («Русский национальный музей»), последний не брал явные фальшивки. Иногда подключались телефонные покупатели (например, глава фонда «Аврора» Владимир Воронченко в зале не сидел, а торговался, отойдя в сторонку, по телефону). С превышением первоначального эстимейта, за $736 тыс. ушла золотая драгоценная сигаретница, за $102 тыс. продали каменную коробочку фирмы Фаберже работы Михаила Перхина, а его же драгоценную табакерку с императорским шифром Николая Второго — примерно за $1,6 млн., довольно долго двое бились и за нефритовую чашу работы мастерской Фаберже, и лишь когда цена достигла $368 тыс., превысив вдвое эстимейт, со словами: «Ну, Саша (Иванов), только ради тебя уступаю», — один из претендентов сдался. Шла нешуточная телефонная борьба и за уникальные часы-термометр ($678 тыс.), и за орден и цепь Андрея Первозванного, в результате их после долгих торгов поделили между собой, насколько нам удалось узнать, Андрей Червиченко и коллекционер Игорь Маркин (последний купил цепь по телефону).

Все самое интересное случилось на Christie’s, где миллионных продаж было хоть отбавляй. Хотя главный хит аукциона — каминные серебряные часы Фаберже, подаренные на серебряную свадьбу Марии Федоровны и Александра III, а потом передаренные советским правительством Арманду Хаммеру, — не был продан, всех отпугнул эстимейт в $7,5—11 млн. А ведь к этим продажам готовили клиентов довольно серьезно: ходили слухи, что пятимиллионный Константин Сомов (см. ниже) был специально куплен за бешеные деньги именно для того, чтобы взбодрить публику и указать планку. Антиквары намекали на то, что часы и Сомов принадлежат одному лицу.

Фарфор пошел на ура. Взмокший от волнения владелец лотов Аэрофлот расслабился и с удовольствием наблюдал, как скупали со значительным превышением эстимейта его коллекцию русского военного фарфора. На нее приятель, сидящий в зале, торгуясь, специально поднимал цены. Почти все фарфоровые тарелки были куплены клиентом по телефону.

Главной сенсацией торгов стала покупка небольшой эротической работы Константина Сомова «Русская пастораль» (где спящей барышне-крестьянке парень нежно лезет под юбку, явно собираясь заняться с ней сексом). Она ушла за $4,6 млн., став самым дорогим произведением русского искусства после Зимнего яйца Фаберже. Очевидно, что выставленная на торги коллекция работ Константина Сомова («Портрет племянника Владимира Сомова» — $700 тыс., «Вид из окна мастерской» — $520 тыс., идр.) — безусловная удача Алексиса Тизенхаузена, который не только «отпиарил» полотна, привезя их (вместе с другой живописью на спецпоказ для русских сначала в Париж, потом в Самару), но и разыскал во Франции буржуа, владевшего частью работ Сомова (в свое время художник снимал комнату в этом доме и расплатился картинами). «Когда я объяснил ничего не подозревающему владельцу возможную стоимость этих картин (конечно, о том, что случилось, мы могли лишь мечтать), то мне пришлось подставить ему стул, у него буквально подкосились ноги. Бедолага потерял покой, стал бояться выходить из квартиры, чтобы не оставлять эти картины, и успокоился только тогда, когда поставил сигнализацию и бронированную дверь», — рассказал Тизенхаузен.

Кроме Сомова продался «Вид Константинополя» Айвазовского ($2,4 млн.), а вот две его другие картины никто не купил — одну, потому что «страшна как атомная война», а другую заподозрили в подделке. Уже не первый раз выставляемая на торги великолепная, но слегка депрессивная «Тоска» Ильи Репина так и не была продана. Зато значительно дороже первоначального эстимейта ($876 тыс.) ушло яркое полотно «На рынке» Абрама Архипова, редкая работа Павла Филонова «Поклонение волхвов» — $1,3 млн., за миллион продали «Танцовщицу в костюме» Льва Бакста, а за $1,7 млн. ушли «Дети» Бориса Григорьева. Сенсацией стала и продажа работы «Пикник на пляже» Александры Экстер, которая, превысив эстимейт в пять раз, была продана за $1,2 млн.

Минувшие торги подтвердили: цены на русское искусство выросли настолько, что теперь их можно сравнить лишь с ценами на импрессионистов. И другие старейшие европейские аукционы из Швеции, Дании, Франции заинтересовались русским искусством и стали проводить аукционы. И правильно сделали, а то люди жалуются — денег много у народа и аукционов на всех не хватает. n

Все цены даны без учета аукционных сборов.