Архивная публикация 2001 года: "Историк государства Российского"
Мы знаем его только как автора многотомной "Истории государства российского" да слезливой "Бедной Лизы". А для современников он был, как сказали бы сегодня, совестью нации. К мнению Карамзина, прислушивалось не только просвещенное общество, но и цари. Многие считали, что, будь Карамзин жив, он не допустил бы казни декабристов.Новости о Кара-Мурзе
Николай Михайлович Карамзин родился в Симбирской губернии, в деревне Карамзинке, принадлежавшей его отцу, отставному капитану Михаилу Егоровичу Карамзину, ведшему род свой от татарского князя Кара-Мурзы. Деревеньку Михаил Егорович получил за верную службу государю. Точной даты своего рождения будущий автор "Истории государства российского" не знал и считал, что появился на свет 1 декабря 1765 года. Лишь к старости отыскались надежные документы и Карамзин "помолодел" на год.
Сначала воспитывался дома: с французом-гувернером и немцем-доктором учил языки; много читал -- у отца была богатая библиотека. В тринадцать лет Михаил Егорович отправил сына в частный пансион немецкого профессора Шадена, приглашенного в Московский университет. Шаден был приверженцем немецкого сентиментализма и основное внимание уделял гуманитарным дисциплинам. За три года пансиона Карамзин стал знатоком немецкой литературы и философии, на немецком разговаривал как природный немец.
Казалось бы, с такими знаниями и склонностями прямая дорога в университет, а потом на литературное поприще. Но по представлениям XVIII века сочинительство не могло быть ни профессией, ни источником существования. Предусмотрительный Михаил Егорович записал сына (точь-в-точь как Петрушу Гринева из "Капитанской дочки") в первый полк гвардии -- Преображенский, где служба сулила блестящую карьеру. Так что сразу после пансиона Николай отправился в Петербург. Но через год отец умер, и семнадцатилетний поручик Карамзин вышел в отставку. Не то чтобы его совсем не прельщали Марсовы лавры, но для назначения в действующую армию требовалось "подмаслить" полкового секретаря. Карамзин же не желал потакать общественным порокам, раздавая взятки, да и денег не было.
Отцы и деньги
Николай переезжает в Москву и начинает самостоятельную трудовую жизнь. Переводит Камоэнса, Шекспира, печатает собственные стихи, пишет статьи в "Детское чтение для сердца и разума".
Оплата грошовая. Юный Карамзин ради пополнения бюджета играет в карты (знакомые характеризуют его как человека чрезвычайно опытного за вистом). Вообще образ эдакого Нестора-летописца и книжного червя ни в молодости, ни в зрелые годы Карамзину не подходит. В воспоминаниях И.И.Дмитриева (друга Карамзина и министра юстиции) перед нами настоящий светский лев: любитель танцев и любезный кавалер, пользующийся успехом у дам, страстный модник, за что завсегдатаи салонов прозвали его "господин Попугаев".
От рассеянной светской жизни и карт молодого человека отговаривал Иван Петрович Тургенев, директор Московского университета -- отец декабриста Николая Тургенева и друга Пушкина Александра Тургенева.
Вскоре Карамзин сходится с легендарной личностью -- первым русским просветителем Николаем Ивановичем Новиковым. Историк Юрий Лотман так характеризовал этого человека: "Он мог, начав с копейки, взятой в долг, в короткий срок организовать дело, оборот которого исчислялся сотнями тысяч. Он практик, хозяин, даже делец, но с одним условием: тут же отдать эти деньги в бесплатную аптеку, на производство книг, доходы от продажи которых пойдут на стипендии студентам... Его единомышленников соединяла вера в необходимость просвещения народа, личного усовершенствования и практической филантропии. Все они отрицали насилие -- и правительственное, и революционное, стремясь заменить политическую борьбу моральным воспитанием". В число сподвижников Новикова входит и Карамзин, вспоминавший о той поре: "Хотел писать я много о том, как человеку себя счастливым сделать и мудрым быть в сей жизни".
Юный Карамзин вместе с другими "новиковцами" живет в доме в Кривоколенном переулке. Соседями его были люди не менее замечательные, чем сам Новиков. Вот только некоторые из них: правитель канцелярии московского главнокомандующего Семен Иванович Гамалея ("человек первых веков христианства", -- писал о нем Ключевский, -- когда ему предложили за службу награду в триста душ крепостных, он отказался, пояснив, что ему не до чужих душ -- он и со своей не может справиться"); друг Радищева Алексей Михайлович Кутузов; немецкий поэт, друг Шиллера и Гете Якоб Ленц. Карамзин наконец-то смог вволю заняться литературой. Он переводит Шекспира, Лессинга, пишет стихи.
Но через четыре года порывает с "новиковцами": " дух сих философов во мне не обитает". Карамзин понял, что филантропией и моралистическими проповедями мира не изменишь. Через пару лет императрица Екатерина сослала Новикова, раздражавшего ее своей бурной общественной деятельностью. Кстати, Карамзин тогда оказался единственным, кто посмел в печати поднять голос в защиту своего бывшего наставника.
Увидел Париж -- и чуть не умер
Итак, он решает идти своим путем, каким -- еще не знает, а пока отправляется в путешествие по Европе. "Простите! Будьте здоровы, спокойны и воображайте себе странствующего друга вашего рыцарем веселого образа!"
Во Франции революция. Год как взята Бастилия, еще осталось два года до казни Людовика XVI. Карамзин, описывая в "Письмах русского путешественника" Париж той поры, видит перед собой веселый город, "наслаждается глазами и слухом", он полон надежд. Пишет, что люди вот-вот "уверятся в изящности законов чистого разума".
Вспышки ярости в хлебных и продуктовых очередях, гильотина будут потом, когда начнутся голод, интервенция, мятежи в провинциях, угрозы эмигрантов разрушить Париж... Карамзин поражен и подавлен -- надеялся на одно, а вышло совсем другое: "...ужасные происшествия Европы волнуют всю душу мою", "Век просвещения! Я не узнаю тебя -- в крови и пламени не узнаю тебя, среди убийств и разрушений -- не узнаю тебя!"
Но выводы, несмотря на депрессию, делает четкие: "...девятнадцатый век должен уверить народы в необходимости законного повиновения, а государей -- в необходимости благодетельного, твердого, но отеческого правления".
И наконец, самое главное: "...самодержавие есть палладиум России; целость его необходима для ее счастья". Но самодержцем должен быть не деспот, а просвещенный монарх. Как бы в ответ этим ожиданиям на российский престол восходит Александр I, согласный со взглядами Карамзина.
В 1803 году наш герой оставляет журналистику и становится историком. В российском прошлом он ищет доказательств своей формулы: "самодержавие есть палладиум России". Самодержавие, но не самовластье!
Екатерина -- вторая
Итак, Николай Михайлович принимается за летописи, за Нестора и Никона, стремясь описать "черты, которые означают свойства народа русского..."
Император Александр жалует ему должность официального историографа и пенсию в 2000 рублей. Более чем на 10 лет Карамзин удаляется для написания "Истории" в имение князей Вяземских Остафьево, что под Подольском. Почти в это же время произошло еще одно важное событие в его жизни. В конце 1803 года вдовый Карамзин, оставшийся после смерти первой жены (Елизаветы Ивановны Протасовой) с крошечной дочерью Софьей на руках, посватался к Екатерине Андреевне Колывановой, дочери своего "друга и покровителя" князя Андрея Ивановича Вяземского
Окружавшие восхищались ее редкостной красотой, а еще больше -- незаурядными душевными качествами. Даже ядовитый мемуарист Вигель, не сказавший ни о ком доброго слова, писал о ней: "Если бы в голове язычника Фидиаса могла блеснуть христианская мысль и он захотел бы изваять Мадонну, то он, конечно, дал бы ей черты Карамзиной в молодости".
Смиренный характер Екатерины Колывановой был, вероятно, сформирован нелегкими обстоятельствами. Она -- внебрачная дочь знатного вельможи Андрея Ивановича Вяземского (законный сын князя, поэт Петр Вяземский, -- ее сводный брат). Фамилию ей дали по месту рождения -- в Ревеле, старинной Колывани, где командовал полком ее отец (матерью была графиня Сиверс). Несмотря на удочерение, обеспечение и воспитание, Екатерина Андреевна оставалась внебрачной дочерью. Она даже дворянкой не была: Павел I, не жаловавший Вяземского, отказал строптивому князю в просьбе дать дочери дворянство.
Екатерина Андреевна вышла за вдовца, старше ее на четырнадцать лет (ей было 24), много передумавшего, много сделавшего. Говорили об этом браке разное: одни твердили, что хоть и известный, но бедный Карамзин с ребенком на руках подцепил богатую невесту, другие долдонили о женитьбе славного литератора и дворянина на незаконнорожденной. Сам же Николай Михайлович думал следующее: "...моя первая жена меня обожала, вторая высказывает мне более дружбы. Для меня этого достаточно..." Но все произошло по поговорке -- "стерпится -- слюбится". Через десять лет Карамзин вывел формулу семейного счастья: "Жизнь мила, когда человек счастлив домашними и умеет работать без скуки".
У них было семеро детей (знакомые ехидничали, что с выходом в свет очередного тома "Истории" у Карамзиных прибавляется по ребенку). Правда, трое младших Карамзиных умерли в детстве.
Друг царю, слуга отечеству
Ну а что же император Александр и планы Карамзина относительно просвещенного монарха?
Близкое знакомство Карамзина с императором произошло в марте 1811 года в тверском салоне великой княгини Екатерины Павловны, когда любимую сестру навестил венценосный брат. Александр, колеблющийся между самодержавием и конституцией, парадом и просвещением, мечтает о верных друзьях. Он очарован Карамзиным, после чтения отрывков "Истории" (полностью она будет издана только через 10 лет) осыпает милостями: "...звал нас в Петербург, примолвил, что мы не имеем нужды в наемном доме, что дворец Аничков довольно велик..." А перед отъездом императора в столицу Карамзин передает ему другое свое творение -- "Записку о древней и новой России", где "разносит" начатые Александром реформы -- мол, в один день системы не переменить, нужна длительная просветительская и нравственная подготовка. Необходимы не реформы, а твердое правление "для удержания нас от зла", император же ведет политику "химер и мечтаний", потрясающих основы империи -- "благотворность их остается доселе сомнительной".
Карамзин критикует рост налогов в мирное время, военные поселения, "странный выбор важнейших сановников". По всему выходит, что Александр добрый, но слабый император, которым как хотят крутят эгоистичные вельможи (Карамзин явно намекает на Сперанского и Аракчеева)
Карамзин подумывает о месте мудрого советника -- государственного секретаря (надежды на это внушил ему сам Александр). Но уж очень резок был историограф. Императору это не понравилось. Потом за "Историю" его наградят орденом святого Владимира, произведут в чин действительного статского советника (то есть генерала), с царем у него останутся довольно близкие отношения -- они не раз будут беседовать, гуляя по аллеям Царского Села, но дальше бесед дело не пойдет.
1 сентября 1825 года Карамзин в последний раз видится с императором, отъезжающим в Таганрог: "...Вы не можете более ничего откладывать и должны еще столько сделать, чтобы конец Вашего царствования был достоин его прекрасного начала". (Историк, видимо, знает, что вот-вот начнется восстание.) Царь обещает. Но слишком поздно.
Сенатская лихорадка
14 декабря 1825 года Карамзин на Сенатской площади. Люди запомнили человека в парадном придворном мундире без шляпы "с его статным ростом, тонкими благородными чертами и развевающимися на ходу жидкими седыми волосами". Он уговаривает не бунтовать и разойтись.
После мятежа арестовано множество близких Карамзину молодых людей: Никита и Александр Муравьевы, Николай Тургенев, Николай Бестужев...
Карамзин, встречаясь с новым императором, один из немногих посмел замолвить за них слово: "Ваше величество! Заблуждения и преступления этих молодых людей суть заблуждения и преступления нашего века". Иначе он и поступить не мог. Ведь это дети его друзей, которым он сам с младенчества толковал о всеобщем благе, только они по-своему решили его достичь -- без моралистических проповедей Новикова и помощи просвещенного монарха.
Николай I зол на старшего брата -- тот распустил народ, так что ни о какой "просветительской подготовке", "добром и мудром правлении" и речи быть не может. "Новый государь не может знать и ценить моих чувств, как знал и ценил их Александр", -- пишет Карамзин. Следственная комиссия заседает, допрашивает, арестовывает...
Впрочем, Николай умен, ему известно, насколько уважаем в обществе Карамзин, и он старается привлечь его на свою сторону: предлагает должность статс-секретаря либо министра. Карамзин отказывается. То, чего он так боялся (восстание, пролитая кровь), произошло, происходит.
Здоровье его подорвано -- он простудился на Сенатской площади.
22 мая 1826 года Карамзина не стало. Историк Натан Эйдельман написал в книге "Последний летописец", посвященной Карамзину: "Была молва, искренняя и наивная -- никто не верил тогда, что смертная казнь будет приведена в исполнение, и будь жив Карамзин, ее бы и не было, -- в этом убеждены были все..."
Мы знаем его только как автора многотомной "Истории государства российского" да слезливой "Бедной Лизы". А для современников он был, как сказали бы сегодня, совестью нации. К мнению Карамзина, прислушивалось не только просвещенное общество, но и цари. Многие считали, что, будь Карамзин жив, он не допустил бы казни декабристов.Новости о Кара-Мурзе
Николай Михайлович Карамзин родился в Симбирской губернии, в деревне Карамзинке, принадлежавшей его отцу, отставному капитану Михаилу Егоровичу Карамзину, ведшему род свой от татарского князя Кара-Мурзы. Деревеньку Михаил Егорович получил за верную службу государю. Точной даты своего рождения будущий автор "Истории государства российского" не знал и считал, что появился на свет 1 декабря 1765 года. Лишь к старости отыскались надежные документы и Карамзин "помолодел" на год.
Сначала воспитывался дома: с французом-гувернером и немцем-доктором учил языки; много читал -- у отца была богатая библиотека. В тринадцать лет Михаил Егорович отправил сына в частный пансион немецкого профессора Шадена, приглашенного в Московский университет. Шаден был приверженцем немецкого сентиментализма и основное внимание уделял гуманитарным дисциплинам. За три года пансиона Карамзин стал знатоком немецкой литературы и философии, на немецком разговаривал как природный немец.
Казалось бы, с такими знаниями и склонностями прямая дорога в университет, а потом на литературное поприще. Но по представлениям XVIII века сочинительство не могло быть ни профессией, ни источником существования. Предусмотрительный Михаил Егорович записал сына (точь-в-точь как Петрушу Гринева из "Капитанской дочки") в первый полк гвардии -- Преображенский, где служба сулила блестящую карьеру. Так что сразу после пансиона Николай отправился в Петербург. Но через год отец умер, и семнадцатилетний поручик Карамзин вышел в отставку. Не то чтобы его совсем не прельщали Марсовы лавры, но для назначения в действующую армию требовалось "подмаслить" полкового секретаря. Карамзин же не желал потакать общественным порокам, раздавая взятки, да и денег не было.
Отцы и деньги
Николай переезжает в Москву и начинает самостоятельную трудовую жизнь. Переводит Камоэнса, Шекспира, печатает собственные стихи, пишет статьи в "Детское чтение для сердца и разума".
Оплата грошовая. Юный Карамзин ради пополнения бюджета играет в карты (знакомые характеризуют его как человека чрезвычайно опытного за вистом). Вообще образ эдакого Нестора-летописца и книжного червя ни в молодости, ни в зрелые годы Карамзину не подходит. В воспоминаниях И.И.Дмитриева (друга Карамзина и министра юстиции) перед нами настоящий светский лев: любитель танцев и любезный кавалер, пользующийся успехом у дам, страстный модник, за что завсегдатаи салонов прозвали его "господин Попугаев".
От рассеянной светской жизни и карт молодого человека отговаривал Иван Петрович Тургенев, директор Московского университета -- отец декабриста Николая Тургенева и друга Пушкина Александра Тургенева.
Вскоре Карамзин сходится с легендарной личностью -- первым русским просветителем Николаем Ивановичем Новиковым. Историк Юрий Лотман так характеризовал этого человека: "Он мог, начав с копейки, взятой в долг, в короткий срок организовать дело, оборот которого исчислялся сотнями тысяч. Он практик, хозяин, даже делец, но с одним условием: тут же отдать эти деньги в бесплатную аптеку, на производство книг, доходы от продажи которых пойдут на стипендии студентам... Его единомышленников соединяла вера в необходимость просвещения народа, личного усовершенствования и практической филантропии. Все они отрицали насилие -- и правительственное, и революционное, стремясь заменить политическую борьбу моральным воспитанием". В число сподвижников Новикова входит и Карамзин, вспоминавший о той поре: "Хотел писать я много о том, как человеку себя счастливым сделать и мудрым быть в сей жизни".
Юный Карамзин вместе с другими "новиковцами" живет в доме в Кривоколенном переулке. Соседями его были люди не менее замечательные, чем сам Новиков. Вот только некоторые из них: правитель канцелярии московского главнокомандующего Семен Иванович Гамалея ("человек первых веков христианства", -- писал о нем Ключевский, -- когда ему предложили за службу награду в триста душ крепостных, он отказался, пояснив, что ему не до чужих душ -- он и со своей не может справиться"); друг Радищева Алексей Михайлович Кутузов; немецкий поэт, друг Шиллера и Гете Якоб Ленц. Карамзин наконец-то смог вволю заняться литературой. Он переводит Шекспира, Лессинга, пишет стихи.
Но через четыре года порывает с "новиковцами": " дух сих философов во мне не обитает". Карамзин понял, что филантропией и моралистическими проповедями мира не изменишь. Через пару лет императрица Екатерина сослала Новикова, раздражавшего ее своей бурной общественной деятельностью. Кстати, Карамзин тогда оказался единственным, кто посмел в печати поднять голос в защиту своего бывшего наставника.
Увидел Париж -- и чуть не умер
Итак, он решает идти своим путем, каким -- еще не знает, а пока отправляется в путешествие по Европе. "Простите! Будьте здоровы, спокойны и воображайте себе странствующего друга вашего рыцарем веселого образа!"
Во Франции революция. Год как взята Бастилия, еще осталось два года до казни Людовика XVI. Карамзин, описывая в "Письмах русского путешественника" Париж той поры, видит перед собой веселый город, "наслаждается глазами и слухом", он полон надежд. Пишет, что люди вот-вот "уверятся в изящности законов чистого разума".
Вспышки ярости в хлебных и продуктовых очередях, гильотина будут потом, когда начнутся голод, интервенция, мятежи в провинциях, угрозы эмигрантов разрушить Париж... Карамзин поражен и подавлен -- надеялся на одно, а вышло совсем другое: "...ужасные происшествия Европы волнуют всю душу мою", "Век просвещения! Я не узнаю тебя -- в крови и пламени не узнаю тебя, среди убийств и разрушений -- не узнаю тебя!"
Но выводы, несмотря на депрессию, делает четкие: "...девятнадцатый век должен уверить народы в необходимости законного повиновения, а государей -- в необходимости благодетельного, твердого, но отеческого правления".
И наконец, самое главное: "...самодержавие есть палладиум России; целость его необходима для ее счастья". Но самодержцем должен быть не деспот, а просвещенный монарх. Как бы в ответ этим ожиданиям на российский престол восходит Александр I, согласный со взглядами Карамзина.
В 1803 году наш герой оставляет журналистику и становится историком. В российском прошлом он ищет доказательств своей формулы: "самодержавие есть палладиум России". Самодержавие, но не самовластье!
Екатерина -- вторая
Итак, Николай Михайлович принимается за летописи, за Нестора и Никона, стремясь описать "черты, которые означают свойства народа русского..."
Император Александр жалует ему должность официального историографа и пенсию в 2000 рублей. Более чем на 10 лет Карамзин удаляется для написания "Истории" в имение князей Вяземских Остафьево, что под Подольском. Почти в это же время произошло еще одно важное событие в его жизни. В конце 1803 года вдовый Карамзин, оставшийся после смерти первой жены (Елизаветы Ивановны Протасовой) с крошечной дочерью Софьей на руках, посватался к Екатерине Андреевне Колывановой, дочери своего "друга и покровителя" князя Андрея Ивановича Вяземского
Окружавшие восхищались ее редкостной красотой, а еще больше -- незаурядными душевными качествами. Даже ядовитый мемуарист Вигель, не сказавший ни о ком доброго слова, писал о ней: "Если бы в голове язычника Фидиаса могла блеснуть христианская мысль и он захотел бы изваять Мадонну, то он, конечно, дал бы ей черты Карамзиной в молодости".
Смиренный характер Екатерины Колывановой был, вероятно, сформирован нелегкими обстоятельствами. Она -- внебрачная дочь знатного вельможи Андрея Ивановича Вяземского (законный сын князя, поэт Петр Вяземский, -- ее сводный брат). Фамилию ей дали по месту рождения -- в Ревеле, старинной Колывани, где командовал полком ее отец (матерью была графиня Сиверс). Несмотря на удочерение, обеспечение и воспитание, Екатерина Андреевна оставалась внебрачной дочерью. Она даже дворянкой не была: Павел I, не жаловавший Вяземского, отказал строптивому князю в просьбе дать дочери дворянство.
Екатерина Андреевна вышла за вдовца, старше ее на четырнадцать лет (ей было 24), много передумавшего, много сделавшего. Говорили об этом браке разное: одни твердили, что хоть и известный, но бедный Карамзин с ребенком на руках подцепил богатую невесту, другие долдонили о женитьбе славного литератора и дворянина на незаконнорожденной. Сам же Николай Михайлович думал следующее: "...моя первая жена меня обожала, вторая высказывает мне более дружбы. Для меня этого достаточно..." Но все произошло по поговорке -- "стерпится -- слюбится". Через десять лет Карамзин вывел формулу семейного счастья: "Жизнь мила, когда человек счастлив домашними и умеет работать без скуки".
У них было семеро детей (знакомые ехидничали, что с выходом в свет очередного тома "Истории" у Карамзиных прибавляется по ребенку). Правда, трое младших Карамзиных умерли в детстве.
Друг царю, слуга отечеству
Ну а что же император Александр и планы Карамзина относительно просвещенного монарха?
Близкое знакомство Карамзина с императором произошло в марте 1811 года в тверском салоне великой княгини Екатерины Павловны, когда любимую сестру навестил венценосный брат. Александр, колеблющийся между самодержавием и конституцией, парадом и просвещением, мечтает о верных друзьях. Он очарован Карамзиным, после чтения отрывков "Истории" (полностью она будет издана только через 10 лет) осыпает милостями: "...звал нас в Петербург, примолвил, что мы не имеем нужды в наемном доме, что дворец Аничков довольно велик..." А перед отъездом императора в столицу Карамзин передает ему другое свое творение -- "Записку о древней и новой России", где "разносит" начатые Александром реформы -- мол, в один день системы не переменить, нужна длительная просветительская и нравственная подготовка. Необходимы не реформы, а твердое правление "для удержания нас от зла", император же ведет политику "химер и мечтаний", потрясающих основы империи -- "благотворность их остается доселе сомнительной".
Карамзин критикует рост налогов в мирное время, военные поселения, "странный выбор важнейших сановников". По всему выходит, что Александр добрый, но слабый император, которым как хотят крутят эгоистичные вельможи (Карамзин явно намекает на Сперанского и Аракчеева)
Карамзин подумывает о месте мудрого советника -- государственного секретаря (надежды на это внушил ему сам Александр). Но уж очень резок был историограф. Императору это не понравилось. Потом за "Историю" его наградят орденом святого Владимира, произведут в чин действительного статского советника (то есть генерала), с царем у него останутся довольно близкие отношения -- они не раз будут беседовать, гуляя по аллеям Царского Села, но дальше бесед дело не пойдет.
1 сентября 1825 года Карамзин в последний раз видится с императором, отъезжающим в Таганрог: "...Вы не можете более ничего откладывать и должны еще столько сделать, чтобы конец Вашего царствования был достоин его прекрасного начала". (Историк, видимо, знает, что вот-вот начнется восстание.) Царь обещает. Но слишком поздно.
Сенатская лихорадка
14 декабря 1825 года Карамзин на Сенатской площади. Люди запомнили человека в парадном придворном мундире без шляпы "с его статным ростом, тонкими благородными чертами и развевающимися на ходу жидкими седыми волосами". Он уговаривает не бунтовать и разойтись.
После мятежа арестовано множество близких Карамзину молодых людей: Никита и Александр Муравьевы, Николай Тургенев, Николай Бестужев...
Карамзин, встречаясь с новым императором, один из немногих посмел замолвить за них слово: "Ваше величество! Заблуждения и преступления этих молодых людей суть заблуждения и преступления нашего века". Иначе он и поступить не мог. Ведь это дети его друзей, которым он сам с младенчества толковал о всеобщем благе, только они по-своему решили его достичь -- без моралистических проповедей Новикова и помощи просвещенного монарха.
Николай I зол на старшего брата -- тот распустил народ, так что ни о какой "просветительской подготовке", "добром и мудром правлении" и речи быть не может. "Новый государь не может знать и ценить моих чувств, как знал и ценил их Александр", -- пишет Карамзин. Следственная комиссия заседает, допрашивает, арестовывает...
Впрочем, Николай умен, ему известно, насколько уважаем в обществе Карамзин, и он старается привлечь его на свою сторону: предлагает должность статс-секретаря либо министра. Карамзин отказывается. То, чего он так боялся (восстание, пролитая кровь), произошло, происходит.
Здоровье его подорвано -- он простудился на Сенатской площади.
22 мая 1826 года Карамзина не стало. Историк Натан Эйдельман написал в книге "Последний летописец", посвященной Карамзину: "Была молва, искренняя и наивная -- никто не верил тогда, что смертная казнь будет приведена в исполнение, и будь жив Карамзин, ее бы и не было, -- в этом убеждены были все..."
ИРИНА ВОРОБЬЕВА
Подписывайтесь на PROFILE.RU в Яндекс.Новости или в Яндекс.Дзен. Все важные новости — в telegram-канале «PROFILE-NEWS».
