27.11.2006 01:00 Еженедельный журнал «Профиль»

Архивная публикация 2006 года: "«Изгнание» три года ждут"

После беспрецедентного — сразу два «Золотых льва»! — успеха фильма «Возвращение» в Венеции режиссер-дебютант Андрей Звягинцев взял паузу на три года. И вот наконец близка к завершению его новая картина — «Изгнание».Триумфаторы

Человеку не до суеты. На него свалилась мировая слава — важно не свихнуться под ее тяжестью. Фестивали, последние годы игнорировавшие кино России, выстроились в очередь за двухчасовым «Изгнанием», не видев ни единого кадра. Еще не законченную картину купили крупнейшие прокатчики Греции, Мексики, Сингапура, Израиля, Турции и стран Балканского полуострова. Показать фильм хотят практически все государства, но дистрибьюторы, естественно, тянут с ответом: если в Каннах фильм ждет успех, то цена его, и без того немалая, мгновенно взлетит. При этом все понимают, что Звягинцев без разбега взял столь высокий старт, что дотянуться до этой планки второй раз почти невозможно: за всю историю фестивального движения не бывало, чтобы оба главных приза (как это было в Венеции) достались одному режиссеру. Есть ощущение, что к такой славе Звягинцев не готовился: «Возвращение» делал без фестивальных амбиций — зато свободно, как хотел. И то, что за его первой лентой главные фестивали мира стали охотиться, отбивать ее друг у друга, ему казалось случайностью, прихотью судьбы. Только когда конкурсный зал Венецианской Мостры добрых четверть часа стоя аплодировал русской картине, стало ясно, что он, никаких кинематографических институтов не кончавший, интуитивно сделал кино востребованное и актуальное.

В своем отечестве пророков не бывает. Наша критика «Возвращение» только что не освистывала. «Это не кино», — убеждали меня мэтры. «Это не кино», — писали коллеги-критики. А именно это кино приглашали фестиваль за фестивалем и везде награждали призами. Так что сейчас даже вообразить страшно ту лупу, в которую теперь станут рассматривать каждый кадр новой ленты Звягинцева.

Мы сидим в кафе на Тверском бульваре, куда Звягинцев иногда прибегает выпить чаю из монтажной, где он сейчас проводит дни и ночи.

— Вы очень долго искали материал для новой картины. Тяжела шапка Мономаха?

— Тяжела. Кроме того, я ведь много времени потратил, сопровождая «Возвращение» по разным городам и странам в качестве свадебного генерала. И надо сказать, мне эта роль надоела.

— «Возвращение» собрало какое-то немыслимое количество премий. Помните сколько?

— Не подсчитывал, но, наверное, где-то за тридцать. Я даже не на всех вручениях был — это ведь не в силах человеческих. Гораздо больше приходилось ездить в связи с раскруткой фильма. Я отдал этому год жизни и должен сказать, что, когда, приехав в незнакомую страну на три дня, все три дня подряд, сидя в лобби отеля, даешь интервью шесть-семь часов кряду и увидеть город можешь только ночью, — это выматывает. Я дал себе зарок, что больше такую жизнь вести не буду. Это ничего не приносит, кроме гнетущей усталости. Потому что говорить, говорить и говорить об одном и том же, оказывается, тяжелый и неблагодарный труд. Я и раньше старался ограничивать эти свои вояжи: не собирался, например, ехать в Стокгольм на вручение «Золотого жука», а между тем это событие оказалось судьбоносным.

— «Жука»?! Это еще что такое?

— Это шведская национальная премия, их «Оскар». Там есть категория «Лучший иностранный фильм». Когда пришло приглашение на церемонию, я уже был занят новым проектом и ехать не хотел. Но из Швеции нашему дистрибьютору Раисе Фоминой сообщили под страшным секретом, что присутствие необходимо, потому что мы выиграли. Я полетел в Стокгольм и встретил там актрису, которая стала героиней новой картины. На церемонии награждения она сидела прямо передо мной. Потом, уже на приеме по случаю награждения, мы с ней разговорились. Я ей сказал, что хотел бы с ней поработать, она ответила: «Я тоже». В России это имя пока мало известно. Ее зовут Мария Бонневи.

— А где вы ее прежде видели?

— В фильмах «Реконструкция» и «Я — Дина». В «Дине» она поразила меня мощью, импульсивностью своей натуры, энергией, которую она излучала. В нашей картине у нее персонаж совсем другого рода, однако я был уверен, что она как нельзя лучше подходит на эту роль. И не обманулся. Тогда я еще не знал, что она играет в Шведском королевском театре на одной сцене с Эрландом Йозофсоном и работала с Бергманом!

— Но вернемся к поискам материала для вашей новой картины. Что вы искали?

— Я искал литературный текст — книгу или сценарий, который бы по-настоящему тронул. Зацепил бы так, чтобы, как в случае с «Возвращением», снова почувствовать: не сделаю эту картину — жизнь моя будет скудна и печальна. Прочесть пришлось много: что-то рекомендовали друзья, что-то находил сам, что-то мне присылали. И наконец нашел.

Метафизики

Попытки вытянуть из режиссера подробности сюжета оказались бесплодными: все, что связано с фильмом, окружено тайной — надо, чтобы зритель пришел в кинозал без предвзятости, чтобы не сверял, например, картину с ее литературным первоисточником. Литературный источник нашел кинооператор Артем Мелкумян, он же написал увлекший Звягинцева сценарий, но потом (как и в случае с «Возвращением») этот сценарий многажды переписывался, уточнялся и совершенствовался, пока не возник окончательный, двенадцатый вариант, написанный в соавторстве с Олегом Негиным. Поначалу фильм назывался «Запах камня», теперь — «Изгнание».

Фильм будет снова, как и «Возвращение», подобен притче, но еще более обобщенной: даже время и место действия предельно затуманены, не то наше сегодня, не то чье-то прошлое, не то Россия, не то среднестатистическая Европа. И пейзаж, и антураж собраны из деталей, снятых или приобретенных в Бельгии, Франции и Германии, а съемки главного действия проходили в Молдавии, где декораторы построили двухэтажный загородный домик и даже небольшую церковь. В этом домике и случится некая семейная драма, где близкие люди делают друг в друге и в самих себе неожиданные открытия и в результате оказываются перед трудным выбором.

Эта ситуация выбора прежде всего интересует режиссера. В «Возвращении» всю детективную историю про сундук с кладом, который герой упорно искал на пустынном острове, Звягинцев решительно отодвинул в сторону. Теперь его мало интересует все, связанное с социальным фоном и характерами персонажей, — он видит в каждом герое носителя какой-то жизненной позиции, и главные схватки в его фильме будут воплощены в столкновении идей. Он рассказал мне, например, с каким трудом ему удавалось переключать внимание актеров с привычных конкретных понятий и поступков на их более отвлеченный, метафизический смысл.

— Ваши актеры хорошо поняли столь необычный замысел?

— Знаете, что ответил один французский режиссер на вопрос о том, как он работает с актерами? Он сказал: «Я с ними не работаю, я им плачу деньги». У меня есть своя версия ответа: я не работаю с актерами — я их выбираю. Если правильно выберешь актеров, то дальше с ними и работать вроде бы не приходится, надо только чуть направлять поток их энергии. Это удивительное наслаждение: наблюдать, как воплощается замысел, как он обретает человеческий облик и черты.

— Вы сами по первой профессии актер — не было соблазна сыграть в своем фильме?

— Нет. В этом фильме роли для себя я не нашел.

— Но на будущее не зарекаетесь?

— Кто знает. Может, однажды мы окажемся в далекой экспедиции, какой-то актер нас подведет и надо будет выручать администрацию — тогда, конечно, придется что-нибудь изобразить. Но это реплика на правах шутки. А если серьезно, то потребности такой у меня нет. Я очень хорошо чувствую себя по другую сторону камеры. Режиссеру столько всего надо учесть и решить, столько от него требуется сосредоточенного внимания, что совсем не до того. Пусть этим занимаются актеры.

Парадоксалисты

Из актерской команды «Возвращения» в новом фильме остался только исполнитель главной мужской роли — Константин Лавроненко. Музыку снова пишет Андрей Дергачев (до своего венецианского триумфа композитор зарабатывал на хлеб, стоя живой статуей у одного московского ресторана), он же работает на фильме в качестве звукорежиссера. Оператор по-прежнему Михаил Кричман, выпускник Полиграфического института. Все эти люди до «Возвращения» были никому не известны и даже не учились в киноинститутах. Это им отчасти помогло: они предложили кино антично простое и эмоционально внятное. Вовсе не кинематографу учился и сам Андрей Звягинцев.

— Основную часть жизни я прожил в Новосибирске. Там окончил Театральное училище, актерский факультет, куда поступил из 9-го класса, а 10-й оканчивал уже экстерном. Наш мастер, главный режиссер ТЮЗа Лев Серапионович Белов, со второго курса стал занимать меня в спектаклях, так что на сцену я вышел 17 лет от роду. Даже поставил там рекорд, сыграв за месяц 24 спектакля. К окончанию училища в моем послужном списке было уже несколько главных ролей, и хотя судьбу свою я считал решенной, собрался ехать в Москву — понимал, что образования моего надолго не хватит. В Москве меня с первого же показа взяли в ГИТИС.

— У вас тогда уже определились склонности к какому-нибудь амплуа?

— Мне нравилось быть парадоксалистом. Мы с одним моим другом сыграли, например, очень странного «Гамлета» — взяли подстрочник и играли Шекспира в прозе. ГИТИС я окончил в 1990 году, но в профессиональный театр не пошел. А через год услышал, что молодой режиссер Володя Агеев собирается ставить «Игру в классики» Кортасара, а это один из моих любимых авторов. Делали мы этот спектакль года два или три. Играли там, куда пускали, — в Доме актера, в Музее Ермоловой, на квартирах каких-то непонятных. В 1997-м мы с тем же Володей сделали антрепризный «Месяц в деревне» Тургенева. Но взлет получился какой-то очень затянувшийся: за десять лет только два спектакля! При этом я чувствовал, что не могу без сцены, без зрителя, без реализации.

— Актерская профессия вас как-то кормила?

— Никак. Случалось, не на что было купить билет в метро. Нищета была капитальная. Тогда так было со многими актерами — поэтому все ломанулись в рекламу. И были там счастливы, хотя сниматься в рекламе в театре считают делом позорным. Мне повезло: в армии я служил с человеком, который учился во ВГИКе на оператора. И в самое голодное время он был в полном порядке — снимал рекламу. Я ему позвонил: Игорь, спасай, умру голодной смертью. Он ответил: найдешь заказчика на рекламу — покажу, как это делается. Мне опять повезло: заказчика я нашел — однокурсника по ГИТИСу, работавшего на радио. Начал снимать рекламу, стало чуть полегче: первым моим пристанищем стало REN TV.

— Как вы с REN ТV нашли друг друга?

— Через документалиста Виталия Манского. Он попросил моего друга помочь сделать рекламный блок для канала, и я его снял. Когда реклама вышла в эфир, Дмитрий Лесневский, тогда генеральный продюсер REN TV, вдруг предложил встретиться. Он спросил: ты кино когда-нибудь снимал? Нет, ответил я, но буду. Я почему-то тем летом твердо решил, что пусть на свои деньги, но кино сниму. Непременно.

— А что, эта идея назревала давно?

— Давно, еще в ГИТИСе, откуда я сбегал с лекций во ВГИК и в Музей кино смотреть фильмы — Орсона Уэллса, Антониони... Когда я посмотрел «Приключение» Антониони, я столкнулся с чем-то таким, чего нельзя передать словами: я не был подготовлен к такому удару. Вдруг в какой-то момент между экраном и мной установилась странная связь: вот я хочу, чтобы Моника Витти сейчас появилась в том дверном проеме — и она действительно появилась, хочу, чтобы она повернула голову — и она повернула. Не преувеличиваю, честное слово. Уж сколько потом видел фильмов, но первая любовь остается самой сильной. Умом я понимал, что «Затмение» еще более совершенная вещь, но поделать с собой ничего не мог.

— А кроме Антониони с кем еще установилась астральная связь? В прессе вас связывали с Тарковским...

— Я его фильмы впервые увидел в 18 лет, еще в Новосибирске. Шла ретроспектива, и день за днем я ходил смотреть Тарковского. И от этой махины освободиться больше уже не смог никогда. А сопротивляюсь... понимаете, это слишком очевидно. Быть русским режиссером и не чувствовать влияния Тарковского, по-моему, вообще невозможно.