29 марта 2024
USD 92.26 -0.33 EUR 99.71 -0.56
  1. Главная страница
  2. Архивная запись
  3. Архивная публикация 1999 года: "Как мало дедушек хороших"

Архивная публикация 1999 года: "Как мало дедушек хороших"

"В России надо жить долго",-- сказал классик. В самом деле, это единственный реальный шанс получить пенсию если не от монголо-татар или родного правительства, то хотя бы от немецкого кайзера.Бабушка рядышком с дедушкой... И еще тройка бабушек и пара дедушек. Все на лавочке перед нашим домом -- выползли, божьи одуванчики. Цветет яблоня (потому как дело было прошедшей весной), и свежий майский ветерок разглаживает стариковские морщины, гладит дедов по седым волосам.
Самый уважаемый дедушка -- генерал КГБ. Он всегда щегольски одет, в модных очках, с аккуратной стрижкой, благоухает одеколоном. Несколько стыдится стариковской компании. Поэтому в разговоре участвует только тогда, когда все спрашивают его мнение. Самый бедный дедушка -- бывший белорусский партизан Михаил Петрович. У него обычная, неветеранская пенсия, поганец зять и куча внуков. Вся эта ситуация каждый день обсуждается на лавочке.
Я вытаскиваю из машины всякий хлам, который там накопился, и слушаю, о чем треплются старики.
-- У нас у Ржеве одна женщина жила. Хорошая такая женщина. Уж муж ее так бил, так бил! При девчонке даже бил. А она ничего...
-- Я померила, а у меня сегодня такое давление, такое давление!
-- Вы слышали, опять цена на яички поднялась.
Генерал КГБ скучающе посмотрел по сторонам. Беседа его явно не устраивала.
-- Ваше мнение насчет импичмента? -- спросил он меня.
-- Все там будем,-- крикнул я, пытаясь переорать пылесос.
-- Причем он-то такой маленький, паршивенький. Но так метелил ее. Ну она его в милицию и сдала. Отсидел он. Пока сидел, она дом построила, корову купила. Раньше-то он все пропивал. Вернулся он и опять ее бьет. Роди, говорит, сына, тогда буду в приличии себя содержать. Ну она родила. А он ни в какую...
-- А у меня сегодня нервы. Психую и психую...
-- И вот как-то он бить ее зачал. Она его поймала, руки скрутила. Манька, говорит, дай табуретку. Девчонка табуретку принесла, она ему голову на ее положила. А ты, Петька, говорит, принеси из сеней топор. Ой, говорит он, мамка, не надо. Табе его жалко? Нет, говорит, страшно. А ты выйди погуляй...
-- И что,-- спрашиваю,-- так и оттяпала ему голову?
-- А то? Оттяпала.
-- И ничего? -- спросил генерал.
-- Нет, ну суд, конечно, был. Там весь город собрался. судья спрашивает: а что же вы в милицию не жаловались? Она говорит: я не жаловалась?! Ну-ка, участковый, говори, сколь раз я у тебя была? А судья: а что ж вы на предприятие не жаловались. А она: я не жаловалась?! Сколько раз была, а они мне -- семейное дело.
-- Так что ж она с ним не развелась? -- спросил генерал.
-- И дом, который она отстроила, корову -- с ним поделить? Бабе за сорок, она ить больше не подымет хозяйство.
-- Ну и что с ней сделали? -- спросил, уже нервничая, генерал.
-- Та ничего. Чего они с ней сделать могут? Отпустили. А не отпустили бы -- там весь город был на суде, все за нее.
Генерал покрутил головой:
-- Цены на бензин опять растут?
Я кивнул.
-- Михаил Петрович? А вам-то сегодня пенсию принесли?
-- Да разве это пенсия! Вот у вас, Анатолий Сергеевич, пенсия. А у меня смех. За квартиру заплати -- и уже ничего не остается. А у молодежи у моей, сами знаете, ничего нет.
Дочка белорусского партизана работала учительницей и получала тоже фигу. И акцентировать внимание на том, что отставной генерал КГБ получает больше, чем работающая училка, он счел некорректным. Генерал поджал губы и предпринял отвлекающий маневр:
-- Михаил Петрович, а вы на ветеранскую пенсию так и не подали?
-- Как? У меня ж ни одного документа нет. Архивы поднимать? Я и не знаю, как это. Может, поможете по соседству, Анатолий Сергеевич? Вам-то небось все архивы открыты.
Генерал промолчал, а партизан, раскуривая "Яву", продолжал:
-- В Белоруссию, что ли, ехать? В те архивы проситься? Кто меня пустит? Надо было суетиться, пока ребята по партизанскому отряду живые были. А сейчас и не осталось никого. Я ж старый пень. С 1898 года.
-- Да вы что, дядя Миша! -- Пылесос чуть не вывалился у меня из рук.-- Так вы ровесник века? Даже старше получается.
В свои сто Михаил Петрович выглядел огурцом. Курил, как паровоз, поддавал не хуже молодых и даже заигрывал с бабушками. Видимо, жизнь в России закаливает и вообще, несмотря на окружающие ужасы, на которые все время надо отвлекаться и реагировать, способствует созданию -- чисто на физиологическом уровне -- мощнейших механизмов самосохранения. Любая живая материя в России в процессе непрерывного ее отрицания переходит в некую неуничтожимую субстанцию. Собственно, в этом, как мне кажется, и состоит разгадка России, которую умом не понять. Ну с умом у нас всегда фигово было. Зато с юродивыми, жуликами, добрейшей души идиотами и веселыми негодяями завсегда был полный порядок.
Но, собственно, мы отвлеклись.
-- Да я еще в первой мировой войне воевал! -- гордо сказал Михаил Петрович.
-- Э, дядя Миша, вряд ли сейчас платят пенсию ветеранам Куликовской битвы и первой мировой войны.
-- Тем более что я воевал на стороне германской армии.
Немая пауза.
-- А вот об этом я вас, Михаил Петрович, прошу рассказать подробнее,-- железным голосом сказал генерал.
Оказывается, родился и вырос дядя Миша в Румынии, откуда и был призван в ряды армии кайзера. Сохранилась даже фотография -- молоденький дядя Миша на лошади. Это потом он оказался в России.
Мне стало интересно, и дядя Миша, оставив компанию, повел меня домой показывать фотографию и даже какие-то награды.
Уже в подъезде нас нагнал генерал.
-- Я тоже заинтересовался,-- сказал он.
Дядя Миша посадил нас с генералом на ободранный диванчик и начал рыться в серванте. Пока он искал, я рассматривал убогий быт дяди Миши, детские колготки на веревке в кухне, старые обшарпанные стулья с прорванной и заштопанной обшивкой, чашки из толстого сероватого фарфора в серванте.
-- Вот,-- торжествующе крикнул Михаил Петрович и извлек фотку: красивый парнишка на лошади, на голове шлем с пикой, на груди -- значок. Этот значок я и правда видел на куртке младшего внука Михаила Петровича, Витьки. Была даже ветхая грамота на немецком языке -- наградной лист.
Генерал некоторое время внимательно изучал бумагу, потом фотографию, потом разглядывал самого Михаила Петровича.
-- Дядя Миша,-- сказал я,-- а может, вам стоит обратиться в немецкое посольство? Так, мол, и так. Кровь за вашего кайзера проливал. Про то, что во время второй мировой войны ихние поезда взрывали и офицеров мочили, лучше не писать.
Генерал посмотрел на меня укоризненно. Зато в глазах Михаила Петровича вспыхнуло жгучее любопытство.
Собственно, на этом первая часть нашего повествования заканчивается. Началось лето. Бабушки и дедушки разъехались по дачам. Лавочка опустела. И только Михаил Петрович, у которого не было дачи, курил по вечерам здесь свою "Яву" и отгадывал кроссворды.
-- Богиня удачи из пяти букв. Ты не знаешь? -- спросил он меня, когда я парковался после работы.
-- Фортуна, дядя Миша.
-- Вот, вот! -- И Михаил Петрович помахал в воздухе белым конвертом.
Конверт был из немецкого посольства. Там говорилось, что Германия благодарна Михаилу Петровичу за его самоотверженный подвиг (на лице дяди Миши изобразилось торжество, и он смачно плюнул на дорожку). Что в ближайшее время к нему приедут сотрудники посольства, которым надо внимательно ознакомиться с документами Михаила Петровича.
Сотрудники посольства -- два откормленных немца -- нарисовались через несколько дней. Они осмотрели фотографию, наградной лист, значок, который по такому поводу дочка-учительница отняла у Витьки, а также несколько писем с фронта, неожиданно обнаруженных в семейном архиве. Потом посадили дядю Мишу в посольскую машину и отвезли в посольство -- снимать копии с этих исторических документов в присутствии дяди Миши.
Еще через неделю дяде Мише позвонили из посольства -- немецкое правительство назначило ему как ветерану первой мировой войны (их и в самой Германии по пальцам пересчитать) специальную пенсию. Пять тысяч (внимание, барабанная дробь и напряжение в зале!) дойчмарок. В месяц (звук падающего тела).
Когда я для дяди Миши пересчитал на калькуляторе, сколько это получается в рублях, старик заплакал. И сказал, что ни за что не пошел бы в партизаны, если бы знал, кто ему лет скрасит убогую старость. И схватился за сердце. Тут дочка Михаила Петровича подхватилась и побежала за валерьянкой, приговаривая: "Папа, ты, главное, не волнуйся".
События развивались с умопомрачительной быстротой. Потому что через два дня с курьером дяде Мише привезли первую немецкую пенсию. Вместе с курьером приехало четыре корреспондента из тамошних газет -- фотографировать дядю Мишу и записывать его воспоминания о первой мировой войне. Михаил Петрович мог вспомнить только санитарку, которую он соблазнил в походном госпитале, и что потом она спала с его командиром.
А еще через несколько дней нашего ветерана всех войн посетили коллеги генерала. В квартире партизана уже начался ремонт. И Михаил Петрович как раз командовал выкорчевыванием унитаза. Товарищи из госбезопасности были почтительны и ласковы. Ни в коем случае не давя на долгожителя, они предложили ему отказаться от ветеранской пенсии в пользу государства. А за это они дадут ему премию как "вовику" ("Это еще что такое?" -- спросил я. "От ВОВ -- Великая Отечественная война",-- объяснил Михаил Петрович), пару наград и поставят в очередь на квартиру.
-- И сколько лет мне стоять в этой очереди? -- поинтересовался Михаил Петрович.
-- Ну года полтора,-- посовещавшись, сказали товарищи из госбезопасности.
-- Не, ребятки, я столько не проживу,-- успокоил их дядя Миша.
В общем, бедолаги ушли не солоно хлебавши.
Зато у дяди Миши началась новая жизнь. В семье вокруг него чуть ли хороводы не водят. Зять, который раньше поколачивал деда, подает ему пепельницу и моет в ванне. Дядя Миша сделал ремонт, приоделся и вставил зубы. Отдал внуков в частную школу. А дочь отправил отдыхать в Италию (со словами: "Может, хоть там путного мужика встретишь"). Стал самодуром и требует завтрак по утрам в постель, а по вечерам -- чтобы дети подошли под благословение. Короче, честная благородная старость.
Раз в неделю Михаил Петрович ходит в театр, раз -- в ресторан. Познакомился с какой-то умопомрачительной бабушкой. "Из дворянок",-- шепнул он мне на ухо, когда я столкнулся со сладкой парочкой в ресторане. Бабушке оказалось чуть за семьдесят и рядом с Михаилом Петровичем чувствовала себя юной кокеткой.
Хуже всего было другое. Получение пенсии так потрясло Михаила Петровича, что он стал жаловаться на сердце (раньше его, старого хрыча, ничто не брало).
Вы ж представляете, как они все теперь его лечат.

"В России надо жить долго",-- сказал классик. В самом деле, это единственный реальный шанс получить пенсию если не от монголо-татар или родного правительства, то хотя бы от немецкого кайзера.Бабушка рядышком с дедушкой... И еще тройка бабушек и пара дедушек. Все на лавочке перед нашим домом -- выползли, божьи одуванчики. Цветет яблоня (потому как дело было прошедшей весной), и свежий майский ветерок разглаживает стариковские морщины, гладит дедов по седым волосам.

Самый уважаемый дедушка -- генерал КГБ. Он всегда щегольски одет, в модных очках, с аккуратной стрижкой, благоухает одеколоном. Несколько стыдится стариковской компании. Поэтому в разговоре участвует только тогда, когда все спрашивают его мнение. Самый бедный дедушка -- бывший белорусский партизан Михаил Петрович. У него обычная, неветеранская пенсия, поганец зять и куча внуков. Вся эта ситуация каждый день обсуждается на лавочке.

Я вытаскиваю из машины всякий хлам, который там накопился, и слушаю, о чем треплются старики.

-- У нас у Ржеве одна женщина жила. Хорошая такая женщина. Уж муж ее так бил, так бил! При девчонке даже бил. А она ничего...

-- Я померила, а у меня сегодня такое давление, такое давление!

-- Вы слышали, опять цена на яички поднялась.

Генерал КГБ скучающе посмотрел по сторонам. Беседа его явно не устраивала.

-- Ваше мнение насчет импичмента? -- спросил он меня.

-- Все там будем,-- крикнул я, пытаясь переорать пылесос.

-- Причем он-то такой маленький, паршивенький. Но так метелил ее. Ну она его в милицию и сдала. Отсидел он. Пока сидел, она дом построила, корову купила. Раньше-то он все пропивал. Вернулся он и опять ее бьет. Роди, говорит, сына, тогда буду в приличии себя содержать. Ну она родила. А он ни в какую...

-- А у меня сегодня нервы. Психую и психую...

-- И вот как-то он бить ее зачал. Она его поймала, руки скрутила. Манька, говорит, дай табуретку. Девчонка табуретку принесла, она ему голову на ее положила. А ты, Петька, говорит, принеси из сеней топор. Ой, говорит он, мамка, не надо. Табе его жалко? Нет, говорит, страшно. А ты выйди погуляй...

-- И что,-- спрашиваю,-- так и оттяпала ему голову?

-- А то? Оттяпала.

-- И ничего? -- спросил генерал.

-- Нет, ну суд, конечно, был. Там весь город собрался. судья спрашивает: а что же вы в милицию не жаловались? Она говорит: я не жаловалась?! Ну-ка, участковый, говори, сколь раз я у тебя была? А судья: а что ж вы на предприятие не жаловались. А она: я не жаловалась?! Сколько раз была, а они мне -- семейное дело.

-- Так что ж она с ним не развелась? -- спросил генерал.

-- И дом, который она отстроила, корову -- с ним поделить? Бабе за сорок, она ить больше не подымет хозяйство.

-- Ну и что с ней сделали? -- спросил, уже нервничая, генерал.

-- Та ничего. Чего они с ней сделать могут? Отпустили. А не отпустили бы -- там весь город был на суде, все за нее.

Генерал покрутил головой:

-- Цены на бензин опять растут?

Я кивнул.

-- Михаил Петрович? А вам-то сегодня пенсию принесли?

-- Да разве это пенсия! Вот у вас, Анатолий Сергеевич, пенсия. А у меня смех. За квартиру заплати -- и уже ничего не остается. А у молодежи у моей, сами знаете, ничего нет.

Дочка белорусского партизана работала учительницей и получала тоже фигу. И акцентировать внимание на том, что отставной генерал КГБ получает больше, чем работающая училка, он счел некорректным. Генерал поджал губы и предпринял отвлекающий маневр:

-- Михаил Петрович, а вы на ветеранскую пенсию так и не подали?

-- Как? У меня ж ни одного документа нет. Архивы поднимать? Я и не знаю, как это. Может, поможете по соседству, Анатолий Сергеевич? Вам-то небось все архивы открыты.

Генерал промолчал, а партизан, раскуривая "Яву", продолжал:

-- В Белоруссию, что ли, ехать? В те архивы проситься? Кто меня пустит? Надо было суетиться, пока ребята по партизанскому отряду живые были. А сейчас и не осталось никого. Я ж старый пень. С 1898 года.

-- Да вы что, дядя Миша! -- Пылесос чуть не вывалился у меня из рук.-- Так вы ровесник века? Даже старше получается.

В свои сто Михаил Петрович выглядел огурцом. Курил, как паровоз, поддавал не хуже молодых и даже заигрывал с бабушками. Видимо, жизнь в России закаливает и вообще, несмотря на окружающие ужасы, на которые все время надо отвлекаться и реагировать, способствует созданию -- чисто на физиологическом уровне -- мощнейших механизмов самосохранения. Любая живая материя в России в процессе непрерывного ее отрицания переходит в некую неуничтожимую субстанцию. Собственно, в этом, как мне кажется, и состоит разгадка России, которую умом не понять. Ну с умом у нас всегда фигово было. Зато с юродивыми, жуликами, добрейшей души идиотами и веселыми негодяями завсегда был полный порядок.

Но, собственно, мы отвлеклись.

-- Да я еще в первой мировой войне воевал! -- гордо сказал Михаил Петрович.

-- Э, дядя Миша, вряд ли сейчас платят пенсию ветеранам Куликовской битвы и первой мировой войны.

-- Тем более что я воевал на стороне германской армии.

Немая пауза.

-- А вот об этом я вас, Михаил Петрович, прошу рассказать подробнее,-- железным голосом сказал генерал.

Оказывается, родился и вырос дядя Миша в Румынии, откуда и был призван в ряды армии кайзера. Сохранилась даже фотография -- молоденький дядя Миша на лошади. Это потом он оказался в России.

Мне стало интересно, и дядя Миша, оставив компанию, повел меня домой показывать фотографию и даже какие-то награды.

Уже в подъезде нас нагнал генерал.

-- Я тоже заинтересовался,-- сказал он.

Дядя Миша посадил нас с генералом на ободранный диванчик и начал рыться в серванте. Пока он искал, я рассматривал убогий быт дяди Миши, детские колготки на веревке в кухне, старые обшарпанные стулья с прорванной и заштопанной обшивкой, чашки из толстого сероватого фарфора в серванте.

-- Вот,-- торжествующе крикнул Михаил Петрович и извлек фотку: красивый парнишка на лошади, на голове шлем с пикой, на груди -- значок. Этот значок я и правда видел на куртке младшего внука Михаила Петровича, Витьки. Была даже ветхая грамота на немецком языке -- наградной лист.

Генерал некоторое время внимательно изучал бумагу, потом фотографию, потом разглядывал самого Михаила Петровича.

-- Дядя Миша,-- сказал я,-- а может, вам стоит обратиться в немецкое посольство? Так, мол, и так. Кровь за вашего кайзера проливал. Про то, что во время второй мировой войны ихние поезда взрывали и офицеров мочили, лучше не писать.

Генерал посмотрел на меня укоризненно. Зато в глазах Михаила Петровича вспыхнуло жгучее любопытство.

Собственно, на этом первая часть нашего повествования заканчивается. Началось лето. Бабушки и дедушки разъехались по дачам. Лавочка опустела. И только Михаил Петрович, у которого не было дачи, курил по вечерам здесь свою "Яву" и отгадывал кроссворды.

-- Богиня удачи из пяти букв. Ты не знаешь? -- спросил он меня, когда я парковался после работы.

-- Фортуна, дядя Миша.

-- Вот, вот! -- И Михаил Петрович помахал в воздухе белым конвертом.

Конверт был из немецкого посольства. Там говорилось, что Германия благодарна Михаилу Петровичу за его самоотверженный подвиг (на лице дяди Миши изобразилось торжество, и он смачно плюнул на дорожку). Что в ближайшее время к нему приедут сотрудники посольства, которым надо внимательно ознакомиться с документами Михаила Петровича.

Сотрудники посольства -- два откормленных немца -- нарисовались через несколько дней. Они осмотрели фотографию, наградной лист, значок, который по такому поводу дочка-учительница отняла у Витьки, а также несколько писем с фронта, неожиданно обнаруженных в семейном архиве. Потом посадили дядю Мишу в посольскую машину и отвезли в посольство -- снимать копии с этих исторических документов в присутствии дяди Миши.

Еще через неделю дяде Мише позвонили из посольства -- немецкое правительство назначило ему как ветерану первой мировой войны (их и в самой Германии по пальцам пересчитать) специальную пенсию. Пять тысяч (внимание, барабанная дробь и напряжение в зале!) дойчмарок. В месяц (звук падающего тела).

Когда я для дяди Миши пересчитал на калькуляторе, сколько это получается в рублях, старик заплакал. И сказал, что ни за что не пошел бы в партизаны, если бы знал, кто ему лет скрасит убогую старость. И схватился за сердце. Тут дочка Михаила Петровича подхватилась и побежала за валерьянкой, приговаривая: "Папа, ты, главное, не волнуйся".

События развивались с умопомрачительной быстротой. Потому что через два дня с курьером дяде Мише привезли первую немецкую пенсию. Вместе с курьером приехало четыре корреспондента из тамошних газет -- фотографировать дядю Мишу и записывать его воспоминания о первой мировой войне. Михаил Петрович мог вспомнить только санитарку, которую он соблазнил в походном госпитале, и что потом она спала с его командиром.

А еще через несколько дней нашего ветерана всех войн посетили коллеги генерала. В квартире партизана уже начался ремонт. И Михаил Петрович как раз командовал выкорчевыванием унитаза. Товарищи из госбезопасности были почтительны и ласковы. Ни в коем случае не давя на долгожителя, они предложили ему отказаться от ветеранской пенсии в пользу государства. А за это они дадут ему премию как "вовику" ("Это еще что такое?" -- спросил я. "От ВОВ -- Великая Отечественная война",-- объяснил Михаил Петрович), пару наград и поставят в очередь на квартиру.

-- И сколько лет мне стоять в этой очереди? -- поинтересовался Михаил Петрович.

-- Ну года полтора,-- посовещавшись, сказали товарищи из госбезопасности.

-- Не, ребятки, я столько не проживу,-- успокоил их дядя Миша.

В общем, бедолаги ушли не солоно хлебавши.

Зато у дяди Миши началась новая жизнь. В семье вокруг него чуть ли хороводы не водят. Зять, который раньше поколачивал деда, подает ему пепельницу и моет в ванне. Дядя Миша сделал ремонт, приоделся и вставил зубы. Отдал внуков в частную школу. А дочь отправил отдыхать в Италию (со словами: "Может, хоть там путного мужика встретишь"). Стал самодуром и требует завтрак по утрам в постель, а по вечерам -- чтобы дети подошли под благословение. Короче, честная благородная старость.

Раз в неделю Михаил Петрович ходит в театр, раз -- в ресторан. Познакомился с какой-то умопомрачительной бабушкой. "Из дворянок",-- шепнул он мне на ухо, когда я столкнулся со сладкой парочкой в ресторане. Бабушке оказалось чуть за семьдесят и рядом с Михаилом Петровичем чувствовала себя юной кокеткой.

Хуже всего было другое. Получение пенсии так потрясло Михаила Петровича, что он стал жаловаться на сердце (раньше его, старого хрыча, ничто не брало).

Вы ж представляете, как они все теперь его лечат.

ИВАН ШТРАУХ

Подписывайтесь на PROFILE.RU в Яндекс.Новости или в Яндекс.Дзен. Все важные новости — в telegram-канале «PROFILE-NEWS».

Реклама
Реклама
Реклама