01.06.1998 00:00 Еженедельный журнал «Профиль»

Архивная публикация 1998 года: "Как умирала угольная промышленность: мировой опыт"

Забастовки шахтеров -- явление в российском климате такое же обычное, как отключение летом горячей воды. Но воду отключают только у нас, а шахтеры бастуют везде -- в процветающих Англии, Германии и Франции, в постсоциалистических Польше и Румынии. Где-то забастовщики добиваются временных успехов, в других странах правительство стоит насмерть и не выделяет ни цента на поддержку нерентабельных шахт. Но конечный результат везде один: угольная промышленность умирает. А массовые волнения рабочего класса лишь продлевают ее мучительную агонию.Статистика неумолима. С конца 50-х годов мировое производство все меньше нуждается в угле -- в Англии его ежегодная добыча упала с 200 миллионов до 50 миллионов тонн, Америка умышленно добывает 2/3 возможного, Франция вообще планирует ликвидировать угледобывающую отрасль, довольствуясь импортом.
Нефть и газ куда более удобные виды топлива. Одна средней мощности АЭС (построенная со строжайшим соблюдением техники безопасности, конечно) способна заменить труд 7 тысяч шахтеров. А новейшее угледобывающее оборудование сокращает число рабочих мест на 3/4. Например, в прогрессивной шахте "Солби", что в Йоркшире, внедрили новую технику -- и вместо 16 тысяч шахтеров наняли всего 4 тысячи.
В Англии за последние 20 лет шахтерский корпус, этот самый боеспособный (буквально, без всякой иронии) отряд рабочего класса, ужался со 195 тысяч до 50 тысяч.
Но куда Англии до нашего российского размаха! В России в угольной промышленности занято полмиллиона человек. Если прибавить к этому членов семей, то в социальной помощи нуждаются как минимум 1,5 миллиона. Есть и масса других обстоятельств, отягощающих российскую ситуацию: у нас климат суровый, географическое пространство необъятное, механизация на уровне каменного века, воруют сильно. Но! Есть нечто общее в поведении шахтеров всего мира.
В шахтерской среде (мы здесь прежде всего имеем в виду западных горняков) силен дух коллективизма. Угольщики твердо уверены, что, если собрать силы в кулак, можно выбить у правительства любые деньги. Причем уговоры и доводы: дескать, и другим бюджетникам не хватает, и вообще федеральные власти вам мало что должны -- на шахтеров не действуют. Им обязаны платить несмотря ни на что! (Хотя сегодня дешевле привозить уголь из Австралии, чем добывать его в Европе.)
Требуя денег, горняки напирают на тяжелейшие условия труда. "Приходится работать по колено в воде, вода льется на голову и руки. Ежедневно мы проводим по семь часов под землей. Всего один 20-минутный перерыв за смену. Люди едят свои бутерброды и пьют сок тут же, в забое",-- это из воспоминаний одного английского шахтера. Опять же более широкая, объективная картина (ведь не на всех шахтах дела обстоят так драматично, не все шахтеры бастуют) -- в расчет не берется.
Оборотная сторона коллективизма -- крайняя пассивность каждого отдельного члена шахтерского сообщества. "Вынужденная миграция вследствие закрытия шахт -- злостное посягательство на весь образ жизни, к которому шахтер приспособился". Это тоже из английской прессы десятилетней давности. Глубоко укоренившиеся иждивенческие настроения -- объективная реальность и огромная проблема шахтеров всего мира.
Горнякам можно сочувствовать. Можно проводить митинги солидарности, собирать теплые вещи и посылки с едой. И еще можно радоваться: к счастью, врачи, учителя и другие бюджетники не обладают той же сплоченностью и не ложатся при первой же возможности на рельсы Транссиба.
Но пока в общественном сознании не возобладают дух индивидуализма, чувство ответственности каждого за собственные жизнь и благосостояние, проблема с мертвой точки не сдвинется.
Борьба за здоровый индивидуализм

Искоренить иждивенческий климат в общегосударственном масштабе в свое время смогла Маргарет Тэтчер. Это до сих пор считают главным достижением ее политики. Консервативная Англия издавна питала отвращение к любым формам конкурентной борьбы, здесь, как нигде, была сильна классовая солидарность. И тем не менее в 80-е годы британцы научились иначе думать. Способность зарабатывать деньги была возведена в ранг национальной добродетели, а попрошайничество у государства стало худшим из пороков.
Главный бой за новые ценности Тэтчер дала именно шахтерам. Она, пожалуй, единственная из премьер-министров, кто открыто заявил горнякам, что денег не даст, потому что они столько не зарабатывают.
Когда в 1979 году Тэтчер стала премьер-министром Англии, дела в угольной промышленности (национализированной в 1947 году) обстояли драматично. Рынок был затоварен углем, треть шахт надо было закрывать за нерентабельностью, а ежегодный рост шахтерской зарплаты (на 14%) превышал средний по стране. Правительство пыталось урезать шахтерские заработки еще в 1972 году, но рабочий класс поднялся на бессрочную забастовку. Стачка продолжалась два месяца, и правительство во главе с Э.Хитом ушло в отставку. С тех пор с шахтерами предпочитали не связываться.
Тори начали наступление на горняков издалека. В 1980 году они приняли закон о занятости, который, в частности, регламентировал такую немаловажную вещь, как пикеты. В законе подробно оговаривалось, где можно устраивать пикеты, сколько человек должно в них участвовать. Проводить пикетирование железных дорог и автотрасс категорически запрещалось.
Еще через два года приняли более жесткий закон. Отныне участники экономических забастовок не имели права выдвигать политические требования. Запрещалось проводить акции солидарности, втягивать в забастовку работников смежных отраслей. Администрация получала право увольнять бастующих. А на профсоюзы в случае прекращения работы налагались штрафные санкции.
В 1983 году приняли Акт о полиции -- он разрешал арестовывать нарушителей общественного порядка, к которым относились и бастующие.
Итак, во всеоружии различных законодательных актов (после победы на выборах 1983 года) Тэтчер начала закрытие нерентабельных шахт.
Но, что удивительно, подвигло шахтеров на массовую забастовку даже не увольнение 20 тысяч коллег, а то, что вместо 14% ежегодного увеличения зарплаты им пообещали всего 5%.
Начавшаяся 4 апреля 1984 года забастовка продолжалась почти год. Она охватила Шотландию, Южный Уэльс, Кент. В некоторые месяцы в ней участвовало 150 тысяч человек. Целый год шахтеры только тем и занимались, что строили баррикады и ходили на демонстрации.
В июле полиция выдержала 10-часовое сражение у коксохимического завода недалеко от Шеффилда. На автомагистрали, ведущей к металлургическому заводу в Сканторпе, куда доставляли уголь, бастующие возвели даже не пикеты -- настоящую линию Маннергейма в миниатюре. В ход шли опрокинутые автомобили, вывороченные телеграфные столбы, деревья, металлические решетки. Против конной полиции натянули проволочные заграждения. Пикетчики были вооружены камнями, бутылками с зажигательной смесью, картофелинами, утыканными гвоздями.
Противостояли "мирным" шахтерам простые полицейские. Впрочем, не совсем обыкновенные, а прошедшие спецподготовку, переведенные на казарменное положение и экипированные по всем правилам. Дубинки, слезоточивый газ, брандспойты с водой -- на войне как на войне.
Параллельно обе стороны предпринимали психические атаки. Руководство Национального союза горняков (НСГ) в лице его лидера Артура Скаргилла заявляло, что не сегодня-завтра шахтеров поддержат железнодорожные рабочие -- и отгрузка угля будет на неделю прекращена по всей стране.
Весь год электростанции и металлургические заводы работали на импортном угле -- его ввезли около 9 миллионов тонн.
Правительство Тэтчер мобилизовало масс-медиа на формирование общественного мнения. В сознании нации вполне успешно внедрили мысль, что шахтеры -- иждивенцы, мечтающие жить за счет других. Что большая часть угольной промышленности нерентабельна и ее сокращение -- неизбежное следствие научно-технического прогресса.
И общественное мнение сделало выбор -- несмотря на размах, шахтерское движение оставалось личным делом одной отдельно взятой отрасли. В общенациональные волнения оно не переросло. Даже не все горняки бастовали.
Стачка еще и потому продолжалась так долго, что за ее счет кормилась верхушка профсоюзов. Во всем мире и внутри страны организовали сбор средств в пользу голодающих шахтеров. Точно неизвестно, сколько, но очень значительную сумму перевел на счета Национального союза горняков СССР. Так как контролировать расходование этих средств было практически невозможно (часть из них явно уходила не по назначению, то есть не на выплату пособий бастующим), в октябре 1984 года правительство Тэтчер арестовало банковские счета НСГ. И только после этого забастовка пошла на убыль, а к декабрю окончательно "рассосалась".
Победа над шахтерами была воистину звездным часом Маргарет Тэтчер. "Тем самым мы похоронили миф,-- писал один из ее министров,-- что горняки могут свалить правительство и что управлять без согласия профсоюзных деятелей невозможно. Нам оставалось только радоваться, но с Даунинг-стрит поступило распоряжение не злорадствовать".
Правительство получило карт-бланш и полностью изменило структуру отрасли. Треть шахт затопили или закрыли. В середине 80-х был создан British Coal, аналог нашего "Росугля" -- высшая менеджерская структура, работающая на коммерческой основе. В 1994 году British Coal приватизировали.
Это отнюдь не означает, что шахтеров бросили на произвол судьбы -- просто перестали идти у них на поводу и оплачивать затраты нерентабельной отрасли. За десять с небольшим лет, прошедших после той знаменитой забастовки, правительство истратило на поддержку угольщиков $32 миллиарда. Большая часть этих средств пошла на создание новых рабочих мест.
Государство выделяло льготные кредиты тем предпринимателям, которые создавали в шахтерских районах новые производства. В результате, если первоначально уровень безработицы в этих регионах на две трети превышал средний по стране, то за последние семь лет он резко снизился и сейчас практически такой же, как в целом в Великобритании.
Всячески поощрялась личная инициатива. Социальные организации помогали в поиске работы, но если шахтер сам находил новое место и подавал заявление об уходе с нерентабельной шахты, ему единовременно выплачивали пособие, равное его годовому жалованию (12 тысяч фунтов стерлингов).
В среднем на каждого шахтера за эти десять лет государство истратило $20 тысяч. На самом деле это не так уж много.
У нас в Кузбассе тоже пытались создавать новые рабочие места. Уже построили кирпичный завод и огромную больницу -- она стоит в чистом поле, так что до нее невозможно добраться. А в Кемеровской области возвели завод по производству внутривенного раствора. Когда затраченные на все это суммы разделили на количество рабочих мест, выяснилось, что себестоимость одного места $50 тысяч!
Право выбора

Аналогичные ситуации были и в других странах, хотя там не доходило до столь ожесточенных столкновений, как в Англии.
В начале 90-х Польша от социалистической плановой экономики стала переходить к рынку. Уголь в ее энергетике играл весьма значительную роль.
В 1993 году на базе шестидесяти с лишним шахт Верхней Силезии образовали семь угледобывающих концернов. Для небогатой Польши вся эта перестройка вылилась в 200 тысяч безработных. Но правительство, памятуя о печальном английском опыте, очень избирательно, почти индивидуально подходило к каждому увольняемому. Широкомасштабных акций протеста в Польше не случилось. К тому же в отличие от России на работавших шахтах зарплату платили вовремя.
Немецкий вариант реструктуризации угольной промышленности российские специалисты называют классическим. Он идет аж с середины 50-х годов, медленно и спокойно. Правила игры разработаны до 2005 года. Пока же немецкая угольная отрасль "сидит" на серьезных госдотациях.
Нельзя сказать, что власти этому очень рады. В прошлом году при подготовке бюджета правительство Коля попыталось сократить дотации и форсировать закрытие шахт. Но через несколько дней тысячи шахтеров стояли в пикетах у стен канцелярии в Берлине. После переговоров правительство и рабочие вернулись к первоначальному варианту перестройки отрасли.
Немецким шахтерам железно гарантирован сбыт. Энергетики и металлурги используют только их сырье. Но поскольку уголь в Германии, как и в Великобритании, зачастую дороже импортного, разница в ценах компенсируется из специального фонда. Фонд формируется за счет 10-процентной надбавки к плате за электроэнергию и изделия из стали.
Государство не финансирует какие-то специальные программы по сокращению рабочих мест. Число шахтеров уменьшается за счет тех, кто уходит на пенсию.
Зато в Германии весьма поощряют переориентацию угледобычи. Основной немецкий угледобытчик -- компания RAG -- получает 40% своих доходов от химического производства и... защиты окружающей среды.
Пик шахтерских забастовок во Франции пришелся на середину 80-х годов, когда закрывалась большая часть шахт. К шахтерам присоединились водители-"дальнобойщики". В результате разбирать пикеты на дорогах и разгонять бастующих пришлось регулярным войскам.
В начале следующего тысячелетия весь уголь во Франции будет импортным -- это дешевле. Поэтому в разработку новых шахт деньги вообще не вкладываются. Практически все бюджетные дотации идут на создание рабочих мест. В среднем на одного шахтера тратится сумма, равная его двухлетнему заработку.
В Америке изначально сложилась другая ситуация. Там уголь добывают не в какой-нибудь вечной мерзлоте или на глубине километра, как в России, а открытым способом. Американский уголь фантастически дешев.
Тем не менее за последние двадцать лет тысячи мелких неэффективных производств закрылись и в США. В основном угольные предприятия в районе Аппалачских гор, самом старом угледобывающем регионе Америки.
Сейчас уголь добывают в западных районах страны, а разветвленная сеть железных дорог позволяет быстро перевозить его в любой конец Америки. "Накрутка" за транспортировку здесь незначительная, а "рельсовую войну" никому и в голову не придет устраивать.
Все угольные предприятия находятся в частной собственности, поставки регулирует рынок. Государство больше заботится об окружающей среде, поэтому угольщикам из года в год приходится ужесточать экологические показатели. Зато в обмен государство финансирует научные исследования в отрасли.
Ответственность за сокращение горняков и даже за закрытие шахт лежит на частных компаниях. Правительство ограничивается выплатой обычных пособий по безработице.
Другое дело, что американцы мобильны и, теряя работу в одном месте, с легкостью переезжают в другой штат, если там можно неплохо устроиться.
И снова возвращаясь к нашим горнякам.
Цинично утверждать, что дело утопающих -- в руках самих утопающих. Но еще циничнее обманывать горняков, что им кто-то поможет, кроме них самих.
Когда-то, в славные социалистические времена, средний шахтерский заработок на Севере колебался от 600 до 700 рублей в месяц. Такую же зарплату имел министр союзного значения. Сегодня шахтеры в лучшем случае получают $300 в месяц. Их бедственное положение вряд ли приведет к революции: общественное недовольство может спровоцировать государственный переворот только тогда, когда число бастующих превышает 10% населения. Шахтеров гораздо меньше. Единственный разумный выход -- перестать "кучковаться" и каждому заняться своей судьбой.

Нефть и газ куда более удобные виды топлива. Одна средней мощности АЭС (построенная со строжайшим соблюдением техники безопасности, конечно) способна заменить труд 7 тысяч шахтеров. А новейшее угледобывающее оборудование сокращает число рабочих мест на 3/4. Например, в прогрессивной шахте "Солби", что в Йоркшире, внедрили новую технику -- и вместо 16 тысяч шахтеров наняли всего 4 тысячи.

В Англии за последние 20 лет шахтерский корпус, этот самый боеспособный (буквально, без всякой иронии) отряд рабочего класса, ужался со 195 тысяч до 50 тысяч.

Но куда Англии до нашего российского размаха! В России в угольной промышленности занято полмиллиона человек. Если прибавить к этому членов семей, то в социальной помощи нуждаются как минимум 1,5 миллиона. Есть и масса других обстоятельств, отягощающих российскую ситуацию: у нас климат суровый, географическое пространство необъятное, механизация на уровне каменного века, воруют сильно. Но! Есть нечто общее в поведении шахтеров всего мира.

В шахтерской среде (мы здесь прежде всего имеем в виду западных горняков) силен дух коллективизма. Угольщики твердо уверены, что, если собрать силы в кулак, можно выбить у правительства любые деньги. Причем уговоры и доводы: дескать, и другим бюджетникам не хватает, и вообще федеральные власти вам мало что должны -- на шахтеров не действуют. Им обязаны платить несмотря ни на что! (Хотя сегодня дешевле привозить уголь из Австралии, чем добывать его в Европе.)

Требуя денег, горняки напирают на тяжелейшие условия труда. "Приходится работать по колено в воде, вода льется на голову и руки. Ежедневно мы проводим по семь часов под землей. Всего один 20-минутный перерыв за смену. Люди едят свои бутерброды и пьют сок тут же, в забое",-- это из воспоминаний одного английского шахтера. Опять же более широкая, объективная картина (ведь не на всех шахтах дела обстоят так драматично, не все шахтеры бастуют) -- в расчет не берется.

Оборотная сторона коллективизма -- крайняя пассивность каждого отдельного члена шахтерского сообщества. "Вынужденная миграция вследствие закрытия шахт -- злостное посягательство на весь образ жизни, к которому шахтер приспособился". Это тоже из английской прессы десятилетней давности. Глубоко укоренившиеся иждивенческие настроения -- объективная реальность и огромная проблема шахтеров всего мира.

Горнякам можно сочувствовать. Можно проводить митинги солидарности, собирать теплые вещи и посылки с едой. И еще можно радоваться: к счастью, врачи, учителя и другие бюджетники не обладают той же сплоченностью и не ложатся при первой же возможности на рельсы Транссиба.

Но пока в общественном сознании не возобладают дух индивидуализма, чувство ответственности каждого за собственные жизнь и благосостояние, проблема с мертвой точки не сдвинется.

Борьба за здоровый индивидуализм

Искоренить иждивенческий климат в общегосударственном масштабе в свое время смогла Маргарет Тэтчер. Это до сих пор считают главным достижением ее политики. Консервативная Англия издавна питала отвращение к любым формам конкурентной борьбы, здесь, как нигде, была сильна классовая солидарность. И тем не менее в 80-е годы британцы научились иначе думать. Способность зарабатывать деньги была возведена в ранг национальной добродетели, а попрошайничество у государства стало худшим из пороков.

Главный бой за новые ценности Тэтчер дала именно шахтерам. Она, пожалуй, единственная из премьер-министров, кто открыто заявил горнякам, что денег не даст, потому что они столько не зарабатывают.

Когда в 1979 году Тэтчер стала премьер-министром Англии, дела в угольной промышленности (национализированной в 1947 году) обстояли драматично. Рынок был затоварен углем, треть шахт надо было закрывать за нерентабельностью, а ежегодный рост шахтерской зарплаты (на 14%) превышал средний по стране. Правительство пыталось урезать шахтерские заработки еще в 1972 году, но рабочий класс поднялся на бессрочную забастовку. Стачка продолжалась два месяца, и правительство во главе с Э.Хитом ушло в отставку. С тех пор с шахтерами предпочитали не связываться.

Тори начали наступление на горняков издалека. В 1980 году они приняли закон о занятости, который, в частности, регламентировал такую немаловажную вещь, как пикеты. В законе подробно оговаривалось, где можно устраивать пикеты, сколько человек должно в них участвовать. Проводить пикетирование железных дорог и автотрасс категорически запрещалось.

Еще через два года приняли более жесткий закон. Отныне участники экономических забастовок не имели права выдвигать политические требования. Запрещалось проводить акции солидарности, втягивать в забастовку работников смежных отраслей. Администрация получала право увольнять бастующих. А на профсоюзы в случае прекращения работы налагались штрафные санкции.

В 1983 году приняли Акт о полиции -- он разрешал арестовывать нарушителей общественного порядка, к которым относились и бастующие.

Итак, во всеоружии различных законодательных актов (после победы на выборах 1983 года) Тэтчер начала закрытие нерентабельных шахт.

Но, что удивительно, подвигло шахтеров на массовую забастовку даже не увольнение 20 тысяч коллег, а то, что вместо 14% ежегодного увеличения зарплаты им пообещали всего 5%.

Начавшаяся 4 апреля 1984 года забастовка продолжалась почти год. Она охватила Шотландию, Южный Уэльс, Кент. В некоторые месяцы в ней участвовало 150 тысяч человек. Целый год шахтеры только тем и занимались, что строили баррикады и ходили на демонстрации.

В июле полиция выдержала 10-часовое сражение у коксохимического завода недалеко от Шеффилда. На автомагистрали, ведущей к металлургическому заводу в Сканторпе, куда доставляли уголь, бастующие возвели даже не пикеты -- настоящую линию Маннергейма в миниатюре. В ход шли опрокинутые автомобили, вывороченные телеграфные столбы, деревья, металлические решетки. Против конной полиции натянули проволочные заграждения. Пикетчики были вооружены камнями, бутылками с зажигательной смесью, картофелинами, утыканными гвоздями.

Противостояли "мирным" шахтерам простые полицейские. Впрочем, не совсем обыкновенные, а прошедшие спецподготовку, переведенные на казарменное положение и экипированные по всем правилам. Дубинки, слезоточивый газ, брандспойты с водой -- на войне как на войне.

Параллельно обе стороны предпринимали психические атаки. Руководство Национального союза горняков (НСГ) в лице его лидера Артура Скаргилла заявляло, что не сегодня-завтра шахтеров поддержат железнодорожные рабочие -- и отгрузка угля будет на неделю прекращена по всей стране.

Весь год электростанции и металлургические заводы работали на импортном угле -- его ввезли около 9 миллионов тонн.

Правительство Тэтчер мобилизовало масс-медиа на формирование общественного мнения. В сознании нации вполне успешно внедрили мысль, что шахтеры -- иждивенцы, мечтающие жить за счет других. Что большая часть угольной промышленности нерентабельна и ее сокращение -- неизбежное следствие научно-технического прогресса.

И общественное мнение сделало выбор -- несмотря на размах, шахтерское движение оставалось личным делом одной отдельно взятой отрасли. В общенациональные волнения оно не переросло. Даже не все горняки бастовали.

Стачка еще и потому продолжалась так долго, что за ее счет кормилась верхушка профсоюзов. Во всем мире и внутри страны организовали сбор средств в пользу голодающих шахтеров. Точно неизвестно, сколько, но очень значительную сумму перевел на счета Национального союза горняков СССР. Так как контролировать расходование этих средств было практически невозможно (часть из них явно уходила не по назначению, то есть не на выплату пособий бастующим), в октябре 1984 года правительство Тэтчер арестовало банковские счета НСГ. И только после этого забастовка пошла на убыль, а к декабрю окончательно "рассосалась".

Победа над шахтерами была воистину звездным часом Маргарет Тэтчер. "Тем самым мы похоронили миф,-- писал один из ее министров,-- что горняки могут свалить правительство и что управлять без согласия профсоюзных деятелей невозможно. Нам оставалось только радоваться, но с Даунинг-стрит поступило распоряжение не злорадствовать".

Правительство получило карт-бланш и полностью изменило структуру отрасли. Треть шахт затопили или закрыли. В середине 80-х был создан British Coal, аналог нашего "Росугля" -- высшая менеджерская структура, работающая на коммерческой основе. В 1994 году British Coal приватизировали.

Это отнюдь не означает, что шахтеров бросили на произвол судьбы -- просто перестали идти у них на поводу и оплачивать затраты нерентабельной отрасли. За десять с небольшим лет, прошедших после той знаменитой забастовки, правительство истратило на поддержку угольщиков $32 миллиарда. Большая часть этих средств пошла на создание новых рабочих мест.

Государство выделяло льготные кредиты тем предпринимателям, которые создавали в шахтерских районах новые производства. В результате, если первоначально уровень безработицы в этих регионах на две трети превышал средний по стране, то за последние семь лет он резко снизился и сейчас практически такой же, как в целом в Великобритании.

Всячески поощрялась личная инициатива. Социальные организации помогали в поиске работы, но если шахтер сам находил новое место и подавал заявление об уходе с нерентабельной шахты, ему единовременно выплачивали пособие, равное его годовому жалованию (12 тысяч фунтов стерлингов).

В среднем на каждого шахтера за эти десять лет государство истратило $20 тысяч. На самом деле это не так уж много.

У нас в Кузбассе тоже пытались создавать новые рабочие места. Уже построили кирпичный завод и огромную больницу -- она стоит в чистом поле, так что до нее невозможно добраться. А в Кемеровской области возвели завод по производству внутривенного раствора. Когда затраченные на все это суммы разделили на количество рабочих мест, выяснилось, что себестоимость одного места $50 тысяч!

Право выбора

Аналогичные ситуации были и в других странах, хотя там не доходило до столь ожесточенных столкновений, как в Англии.

В начале 90-х Польша от социалистической плановой экономики стала переходить к рынку. Уголь в ее энергетике играл весьма значительную роль.

В 1993 году на базе шестидесяти с лишним шахт Верхней Силезии образовали семь угледобывающих концернов. Для небогатой Польши вся эта перестройка вылилась в 200 тысяч безработных. Но правительство, памятуя о печальном английском опыте, очень избирательно, почти индивидуально подходило к каждому увольняемому. Широкомасштабных акций протеста в Польше не случилось. К тому же в отличие от России на работавших шахтах зарплату платили вовремя.

Немецкий вариант реструктуризации угольной промышленности российские специалисты называют классическим. Он идет аж с середины 50-х годов, медленно и спокойно. Правила игры разработаны до 2005 года. Пока же немецкая угольная отрасль "сидит" на серьезных госдотациях.

Нельзя сказать, что власти этому очень рады. В прошлом году при подготовке бюджета правительство Коля попыталось сократить дотации и форсировать закрытие шахт. Но через несколько дней тысячи шахтеров стояли в пикетах у стен канцелярии в Берлине. После переговоров правительство и рабочие вернулись к первоначальному варианту перестройки отрасли.

Немецким шахтерам железно гарантирован сбыт. Энергетики и металлурги используют только их сырье. Но поскольку уголь в Германии, как и в Великобритании, зачастую дороже импортного, разница в ценах компенсируется из специального фонда. Фонд формируется за счет 10-процентной надбавки к плате за электроэнергию и изделия из стали.

Государство не финансирует какие-то специальные программы по сокращению рабочих мест. Число шахтеров уменьшается за счет тех, кто уходит на пенсию.

Зато в Германии весьма поощряют переориентацию угледобычи. Основной немецкий угледобытчик -- компания RAG -- получает 40% своих доходов от химического производства и... защиты окружающей среды.

Пик шахтерских забастовок во Франции пришелся на середину 80-х годов, когда закрывалась большая часть шахт. К шахтерам присоединились водители-"дальнобойщики". В результате разбирать пикеты на дорогах и разгонять бастующих пришлось регулярным войскам.

В начале следующего тысячелетия весь уголь во Франции будет импортным -- это дешевле. Поэтому в разработку новых шахт деньги вообще не вкладываются. Практически все бюджетные дотации идут на создание рабочих мест. В среднем на одного шахтера тратится сумма, равная его двухлетнему заработку.

В Америке изначально сложилась другая ситуация. Там уголь добывают не в какой-нибудь вечной мерзлоте или на глубине километра, как в России, а открытым способом. Американский уголь фантастически дешев.

Тем не менее за последние двадцать лет тысячи мелких неэффективных производств закрылись и в США. В основном угольные предприятия в районе Аппалачских гор, самом старом угледобывающем регионе Америки.

Сейчас уголь добывают в западных районах страны, а разветвленная сеть железных дорог позволяет быстро перевозить его в любой конец Америки. "Накрутка" за транспортировку здесь незначительная, а "рельсовую войну" никому и в голову не придет устраивать.

Все угольные предприятия находятся в частной собственности, поставки регулирует рынок. Государство больше заботится об окружающей среде, поэтому угольщикам из года в год приходится ужесточать экологические показатели. Зато в обмен государство финансирует научные исследования в отрасли.

Ответственность за сокращение горняков и даже за закрытие шахт лежит на частных компаниях. Правительство ограничивается выплатой обычных пособий по безработице.

Другое дело, что американцы мобильны и, теряя работу в одном месте, с легкостью переезжают в другой штат, если там можно неплохо устроиться.

И снова возвращаясь к нашим горнякам.

Цинично утверждать, что дело утопающих -- в руках самих утопающих. Но еще циничнее обманывать горняков, что им кто-то поможет, кроме них самих.

Когда-то, в славные социалистические времена, средний шахтерский заработок на Севере колебался от 600 до 700 рублей в месяц. Такую же зарплату имел министр союзного значения. Сегодня шахтеры в лучшем случае получают $300 в месяц. Их бедственное положение вряд ли приведет к революции: общественное недовольство может спровоцировать государственный переворот только тогда, когда число бастующих превышает 10% населения. Шахтеров гораздо меньше. Единственный разумный выход -- перестать "кучковаться" и каждому заняться своей судьбой.

ВАЛЕРИЙ ПЕТРОВ

Подписывайтесь на PROFILE.RU в Яндекс.Новости или в Яндекс.Дзен. Все важные новости — в telegram-канале «PROFILE-NEWS».