Архивная публикация 1999 года: "Королевские игры"
Хорошо получить наследство. Пусть маленькое. С деньгами хорошо, без денег плохо. Хорошо, когда любимая говорит: все мое -- это твое. Проблема здесь остается только одна -- выжить.Папы бывают разные. Толстые и тонкие. Глупые и умные. Богатые и бедные. Самый дефицитный тип -- заботливый состоятельный папа.
Ах, Иосиф Давыдович, Иосиф Давыдович, это ж слеза душит читать, как г-жа Кобзон рассказывает о детях и семейном счастье. Задача стала еще более недостижимой. Раньше девочки мечтали выйти замуж за богатого и красивого, теперь жалеют, что кому-то достался крутой и любящий батя. Хорошо быть ребенком Марка Захарова, Олега Газманова. Это же не папы, а гимн победы. Мало того, что бабок сколько хочешь, так они ж еще и детьми занимаются. Полезно-вредно, развитие личности, разговоры о пользе предохранения, то-с?.
Не уверен, что хорошо, когда папа -- президент. То есть он, конечно, все может: хочешь тебе без экзаменов в МГИМО, хочешь -- поезжай в страну непуганых шекспиров. Но шанс социального поражения, и без того значительный у детей состоятельных людей, у президентского отпрыска в нашей стране становится просто гигантским. Поэтому папу-президента не берем.
А если король?
Нет, без шуток, а если папа -- король?
Все могут короли.
Один из них много лет назад приехал учиться в наш Лумумбарий на доктора. Из Ганы. Там у них этих королей -- завались. Потому что племен много, а значит, и королей. И все красивые и черные, как "шестисотые" "мерседесы".
Тут, под небом чужим, он, этот король, ощутил себя как гость нежеланный. Результатом африканской пылкости и одиночества стал брак с русской девушкой и рождение чернокожей малютки, которую назвали простым русским именем Зоя. Пять лет этот самый король хлебал большими ложками нашу российскую действительность: жил в двухкомнатной квартире с тещей (теща по утрам, увидев зятя, крестилась), невыводимыми тараканами, очередями в единственном на весь район универсаме, очередями на заснеженной автобусной остановке, с чернокожей красавицей-дочкой в убогой колыбельке, доставшейся по наследству от какого-то студенческого приятеля, с белокожей красавицей-женой в вечном фланелевом халате и войлочных тапочках.
Понятно, что он все-таки взбесился, этот король. И обругав жену и тещу белыми свиньями, убыл в свою Гану, где у него была парочка золотых рудников, несколько дворцов, гараж с "роллс-ройсом". Он пытался прихватить с собой и дочку. Вытаращив свои африканские глаза, он орал бывшей белой жене, что они тут загубят девочку. Что черный в России -- это как гетеросексуал среди гомосексуалистов.
Бывшая белая жена короля плакала: ее мама никогда не любила черного мужа дочки, и оказалась права. Кроме того, отставная королева не знала, что Гана -- расистское государство и женитьбу на белой вся королевская родня расценила как страшное предательство. Наконец, она никогда не слышала слова "гомосексуалист". И поняла только одно: бросив ее с черным ребенком, муж еще и обозвал их нехорошим словом.
Короче, прощание было на разрыв соплей и аорты.
Как и всегда в нашей стране, цирк уехал, а клоуны остались.
Папа отбыл в Гану, а Зойка вместе с дворовыми ребятами лазила по заборам, воровала яблоки и прыгала в классики. В общем, обычная русская девочка. Только очень черненькая.
Мой друг Аркашка подцепил Зойку на теннисном корте. Она обыграла его четыре раза. И Аркашка спекся. Ему всегда нравились экзотические женщины. Тем более что негритянки у него никогда не было. Да и в ближайшем окружении никто не мог похвастать черной подружкой.
А Аркашка мог. Когда эта парочка заваливалась на какую-нибудь вечеринку, все смотрели только на них. Точнее, на Зойку, ну и на стоящего рядом Аркашку. Зойка была хороша -- Наоми Кэмпбелл отдыхает,-- грациозна и потрясающе одевалась.
Ее роскошный гардероб недолго оставался тайной для Аркашки. Сама-то Зойка была бедна как церковная мышь.
Откуда ж Черрути?
Все объяснялось просто. Однажды утром ключ в замке Зойкиной квартиры повернулся, и сонный Аркашка увидел на пороге незнакомую женщину. В следующий момент женщина подбежала к кровати и сорвала с них с Зойкой одеяло.
-- Наглая, бесстыжая тварь,-- заорала женщина, топая маленькими ножками. Лицо ее было искажено гневом и яростью.
-- Это твоя мама? -- спросил Аркашка Зойку, пытаясь прикрыться одеялом. Он тянул одеяло на себя, женщина -- на себя.
Голая Зойка пулей вылетела из постели, накинула халат. И тоже начала отнимать у женщины одеяло.
-- Гадина, гадина, не знающая благодарности! И вот этого козла с... (уж разреши, любезный читатель, мне делать купюры в речах этих милых дам) ты предпочла мне?!
-- Зой, это твоя мама? -- повторил вопрос Аркашка.
-- Мама! Мама! -- взвизгнула женщина и кинула в лежащего Аркашку будильником.
-- Может, ты встанешь наконец?! -- заорала Зойка.
-- Но я не одет,--с достоинством сказал Аркашка. Поняв, что одеяло ему не добыть, он прикрылся подушкой и с интересом наблюдал сцену.
В следующий момент женщина рывком распахнула балконную дверь -- и на улицу полетели Аркашкины ботинки, джинсы, свитер.
-- Э-э, мамаша, это уже лишнее,-- решительно перехватывая ее руку со своими трусами, сказал Аркашка.
-- И это в благодарность за все...-- зарыдала женщина, уронив голову на сжатые кулачки.
-- Не плачьте,-- сказал Аркашка, нежно гладя женщину по вздрагивавшей узенькой спине,-- я люблю вашу дочь.
-- Какой же ты все-таки осел, -- поделилась вернувшаяся с улицы Зойка -- она принесла Аркашкины шмотки.
Как оказалось, Зойка была бисексуалкой. Яростная женщина оказалась довольно известной нашей балериной, с которой Зойка уже несколько лет крутила роман, а та осыпала ее дарами и нарядами.
Будь Зойка просто чернокожей девчонкой, Аркашкин к ней интерес испарился бы через месяц-полтора. Ну сколько еще можно развлекаться экзотикой? В конце концов, этого времени достаточно, чтобы понять, что и черная женщина -- всего-навсего женщина, тоже хочет замуж, детей, денег и счастья в личной жизни.
Но как только в этой истории появилась соперница-лесбиянка и сюжет оказался более захватывающим, чем ожидалось, кровь у Аркашки забурлила и он вцепился в Зойку мертвой хваткой. Еще вчера он вяло размышлял, что пора бы и сваливать. Но после появления балерины Аркашка твердо решил: или он, или она.
В конце концов, речь шла не только о том, кто из соперников останется, а кто уползет ни с чем, речь шла об отстаивании мужского достоинства. Или напротив -- о мужском поражении, которое Аркашке мерещилось тотальным. В известном смысле он чувствовал себя богатырем Пересветом, отстаивающим свою землю, свое право, свои правила. Он стоял за миропорядок, в котором мужчина спит с женщиной, а женщина с мужчиной, всяким там гомосекам и лесбиянкам места нет, и считал свою миссию святой.
От природы жмот, он начал закидывать Зойку подарками и таскать по ресторанам. То же самое стала делать балерина. И если на выходные Зойка с Аркашкой летали в Сочи, то балерина покупала тур в Прагу. Аркашка бесился, в последние часы добывал себе этот же тур, и славная троица отправлялась в Чехию вместе. Зойка была в полном кайфе: так роскошно она еще не жила. Зато балерина была готова выцарапать Аркашке глаза. Однажды он поймал работницу сцены в тот момент, когда она обрезала ножницами края его лучших брюк. В другой раз соперница легонько толкнула его под руку -- и красное вино вылилось на дорогой костюм. В третий -- опрокинула кипящий чайник на колени Аркашке с очевидным садистским замыслом. Поскольку негодяйка не скрывала своих намерений, Аркашка снял ремень и, заголив балерине тощую задницу, выдрал ее от души.
-- Ой, не надо, ой, не надо! -- визжала Зойка, бегая вокруг величественной композиции "Аркашка, наказывающий лесбиянку за покушение на его мужские достоинства".
Все это должно было чем-то кончиться. И кончилось.
Из далекой Ганы пришло скорбное известие. Слава тебе, безысходная боль, умер вчера чернокожий король. И большую часть своего имущества он завещал своей русской дочке. А именно те самые два золотых рудника (для двоечников по географии уточняю: Гана стоит на золоте), один из своих дворцов, "роллс-ройс" и оч-чень симпатичный счет в банке. Единственным условием, которое дорогой король выдвигал в завещании: дочка получит это все, если вернется на родину предков. Причем без мамы. То есть он оставил дочери право материально поддерживать маму, но только в Гану ее не брать.
Вообще, надо сказать, года за два-три перед смертью король стал чаще вспоминать о дочери. Он звонил, присылал какие-то денежки, упрашивал ее приехать в Гану. Видимо, его мучила совесть, что он, состоятельный человек, оставил ребенка в этой жуткой стране. Потом, там, в Гане, у короля были только мальчики, а дочка -- только Зойка. В общем, старик перед смертью стал сентиментален и в ущерб остальным наследникам отказал Зойке большую часть своего имущества.
Хитрая Зойка про наследство молчала. Только стала немного задумчивее, чем раньше. И однажды спросила:
-- Ну что, Аркашка, хочешь стать африканским принцем?
Аркашка, которого только что выперли с работы, в связи с чем встала большая проблема с денежными знаками, не зная, о чем речь, ляпнул:
-- А что, могу и африканским принцем.
-- Поехали...
-- Куда?
-- Да в Гану. Я наследство получила.
-- Много?
Зойка назвала цифру, и Аркашка понял, что над ним издеваются.
-- Меня съедят там,-- попытался он отшутиться.
-- Ну не сразу же.
Аркашка, которого все эти африканские страсти сильно развлекали, провел несколько консультаций с гражданами Ганы -- специально просил знакомых, чтобы его свели с ними.
-- Да нет,-- сказал ему какой-то тамошний ганский профессор,-- у нас в городах расизм несильный. Вот в провинции -- это да. Там сильнее родовые отношения. И в принципе родственники могут не одобрить брак с белым.
-- Замочат? -- спросил Аркашка и сделал выразительный жест, так что профессор понял вопрос без перевода.
-- Всякое случается,-- ответил он уклончиво.
Аркашка еще не вступил в тот золотой возраст, когда польза важнее удовольствия. Но то, что удовольствие прокатиться в Гану в интересном амплуа белого друга ихней принцессы не стоит жизни, все-таки сообразил.
В Гану Зойка уехала со своей балериной. Аркашку назвала предателем и, когда тот позвонил проститься, бросила трубку. Умерла так умерла. Пересвет позорно бежал с поля битвы.
Еще полгода заинтригованный Аркашка звонил Зойкиной маме -- спрашивал, как там у Зойки дела. Да ничего, говорила мама, поехала учиться в Бостон, присылает много денег и подарки. Аркашка быстро сообразил, что в Бостоне есть только один университет -- и это Гарвард. Угрызения совести из-за собственного малодушия начали терзать его. Интересовала Аркашку и судьба балерины. Но мама про балерину ничего не говорила, а может, и не знала ничего. А Аркашка все метался и не мог сообразить, сильно он прогадал или нет. А то и правда было бы круто: Аркашка -- принц в Гане. Нет, замочили бы, думал Аркашка и отгонял сладостные видения. На "роллс-ройсе" по Америке. Какая там Гана!
А вот такая.
Балерина пропала без вести.
Это Аркашка узнал, когда случайно оказался в Пенсильвании, в том самом Бостоне. Остановился он в доме знакомого гомосексуалиста Эдика, много лет назад эмигрировавшего из Москвы. Эдик читал курс литературы в женском колледже, ненавидел своих учениц за их бедра, жопы и сиськи и был счастлив, снимая мальчика на вокзале. А тут на него обвалился бездомный Аркашка.
Эдик, хоть и морщась, помог Аркашке найти телефон Зойки.
-- О, Аркашка! -- весело закричала Зойка.-- Здорово, что ты со мной не поехал тогда. Аля-то пропала.
-- Куда? -- тупо спросил Аркашка.
-- Не знаю. Она открыла школу бальных танцев. Мы под это дело национальную программу выбили. Все так хорошо было... Но она пропала. Исчезла из собственного дома. Представляешь, какой кошмар.
-- У тебя с ней что-то было? -- еще более тупо спросил Аркашка.
Зойка заржала.
-- А ты-то сама как?
Зойка опять рассмеялась.
-- У меня все чудесно.
И тут Аркашка ощутил ласковое поглаживание по волосам.
-- Тебе джин или виски? -- мягко спросил Эдик.
-- Водки,-- злобно сказал Аркашка.-- И можешь потереть мне спинку. Кстати, кем был твой папа?
-- Инженером,-- нежно сказал Эдик.
Хорошо получить наследство. Пусть маленькое. С деньгами хорошо, без денег плохо. Хорошо, когда любимая говорит: все мое -- это твое. Проблема здесь остается только одна -- выжить.Папы бывают разные. Толстые и тонкие. Глупые и умные. Богатые и бедные. Самый дефицитный тип -- заботливый состоятельный папа.
Ах, Иосиф Давыдович, Иосиф Давыдович, это ж слеза душит читать, как г-жа Кобзон рассказывает о детях и семейном счастье. Задача стала еще более недостижимой. Раньше девочки мечтали выйти замуж за богатого и красивого, теперь жалеют, что кому-то достался крутой и любящий батя. Хорошо быть ребенком Марка Захарова, Олега Газманова. Это же не папы, а гимн победы. Мало того, что бабок сколько хочешь, так они ж еще и детьми занимаются. Полезно-вредно, развитие личности, разговоры о пользе предохранения, то-с?.
Не уверен, что хорошо, когда папа -- президент. То есть он, конечно, все может: хочешь тебе без экзаменов в МГИМО, хочешь -- поезжай в страну непуганых шекспиров. Но шанс социального поражения, и без того значительный у детей состоятельных людей, у президентского отпрыска в нашей стране становится просто гигантским. Поэтому папу-президента не берем.
А если король?
Нет, без шуток, а если папа -- король?
Все могут короли.
Один из них много лет назад приехал учиться в наш Лумумбарий на доктора. Из Ганы. Там у них этих королей -- завались. Потому что племен много, а значит, и королей. И все красивые и черные, как "шестисотые" "мерседесы".
Тут, под небом чужим, он, этот король, ощутил себя как гость нежеланный. Результатом африканской пылкости и одиночества стал брак с русской девушкой и рождение чернокожей малютки, которую назвали простым русским именем Зоя. Пять лет этот самый король хлебал большими ложками нашу российскую действительность: жил в двухкомнатной квартире с тещей (теща по утрам, увидев зятя, крестилась), невыводимыми тараканами, очередями в единственном на весь район универсаме, очередями на заснеженной автобусной остановке, с чернокожей красавицей-дочкой в убогой колыбельке, доставшейся по наследству от какого-то студенческого приятеля, с белокожей красавицей-женой в вечном фланелевом халате и войлочных тапочках.
Понятно, что он все-таки взбесился, этот король. И обругав жену и тещу белыми свиньями, убыл в свою Гану, где у него была парочка золотых рудников, несколько дворцов, гараж с "роллс-ройсом". Он пытался прихватить с собой и дочку. Вытаращив свои африканские глаза, он орал бывшей белой жене, что они тут загубят девочку. Что черный в России -- это как гетеросексуал среди гомосексуалистов.
Бывшая белая жена короля плакала: ее мама никогда не любила черного мужа дочки, и оказалась права. Кроме того, отставная королева не знала, что Гана -- расистское государство и женитьбу на белой вся королевская родня расценила как страшное предательство. Наконец, она никогда не слышала слова "гомосексуалист". И поняла только одно: бросив ее с черным ребенком, муж еще и обозвал их нехорошим словом.
Короче, прощание было на разрыв соплей и аорты.
Как и всегда в нашей стране, цирк уехал, а клоуны остались.
Папа отбыл в Гану, а Зойка вместе с дворовыми ребятами лазила по заборам, воровала яблоки и прыгала в классики. В общем, обычная русская девочка. Только очень черненькая.
Мой друг Аркашка подцепил Зойку на теннисном корте. Она обыграла его четыре раза. И Аркашка спекся. Ему всегда нравились экзотические женщины. Тем более что негритянки у него никогда не было. Да и в ближайшем окружении никто не мог похвастать черной подружкой.
А Аркашка мог. Когда эта парочка заваливалась на какую-нибудь вечеринку, все смотрели только на них. Точнее, на Зойку, ну и на стоящего рядом Аркашку. Зойка была хороша -- Наоми Кэмпбелл отдыхает,-- грациозна и потрясающе одевалась.
Ее роскошный гардероб недолго оставался тайной для Аркашки. Сама-то Зойка была бедна как церковная мышь.
Откуда ж Черрути?
Все объяснялось просто. Однажды утром ключ в замке Зойкиной квартиры повернулся, и сонный Аркашка увидел на пороге незнакомую женщину. В следующий момент женщина подбежала к кровати и сорвала с них с Зойкой одеяло.
-- Наглая, бесстыжая тварь,-- заорала женщина, топая маленькими ножками. Лицо ее было искажено гневом и яростью.
-- Это твоя мама? -- спросил Аркашка Зойку, пытаясь прикрыться одеялом. Он тянул одеяло на себя, женщина -- на себя.
Голая Зойка пулей вылетела из постели, накинула халат. И тоже начала отнимать у женщины одеяло.
-- Гадина, гадина, не знающая благодарности! И вот этого козла с... (уж разреши, любезный читатель, мне делать купюры в речах этих милых дам) ты предпочла мне?!
-- Зой, это твоя мама? -- повторил вопрос Аркашка.
-- Мама! Мама! -- взвизгнула женщина и кинула в лежащего Аркашку будильником.
-- Может, ты встанешь наконец?! -- заорала Зойка.
-- Но я не одет,--с достоинством сказал Аркашка. Поняв, что одеяло ему не добыть, он прикрылся подушкой и с интересом наблюдал сцену.
В следующий момент женщина рывком распахнула балконную дверь -- и на улицу полетели Аркашкины ботинки, джинсы, свитер.
-- Э-э, мамаша, это уже лишнее,-- решительно перехватывая ее руку со своими трусами, сказал Аркашка.
-- И это в благодарность за все...-- зарыдала женщина, уронив голову на сжатые кулачки.
-- Не плачьте,-- сказал Аркашка, нежно гладя женщину по вздрагивавшей узенькой спине,-- я люблю вашу дочь.
-- Какой же ты все-таки осел, -- поделилась вернувшаяся с улицы Зойка -- она принесла Аркашкины шмотки.
Как оказалось, Зойка была бисексуалкой. Яростная женщина оказалась довольно известной нашей балериной, с которой Зойка уже несколько лет крутила роман, а та осыпала ее дарами и нарядами.
Будь Зойка просто чернокожей девчонкой, Аркашкин к ней интерес испарился бы через месяц-полтора. Ну сколько еще можно развлекаться экзотикой? В конце концов, этого времени достаточно, чтобы понять, что и черная женщина -- всего-навсего женщина, тоже хочет замуж, детей, денег и счастья в личной жизни.
Но как только в этой истории появилась соперница-лесбиянка и сюжет оказался более захватывающим, чем ожидалось, кровь у Аркашки забурлила и он вцепился в Зойку мертвой хваткой. Еще вчера он вяло размышлял, что пора бы и сваливать. Но после появления балерины Аркашка твердо решил: или он, или она.
В конце концов, речь шла не только о том, кто из соперников останется, а кто уползет ни с чем, речь шла об отстаивании мужского достоинства. Или напротив -- о мужском поражении, которое Аркашке мерещилось тотальным. В известном смысле он чувствовал себя богатырем Пересветом, отстаивающим свою землю, свое право, свои правила. Он стоял за миропорядок, в котором мужчина спит с женщиной, а женщина с мужчиной, всяким там гомосекам и лесбиянкам места нет, и считал свою миссию святой.
От природы жмот, он начал закидывать Зойку подарками и таскать по ресторанам. То же самое стала делать балерина. И если на выходные Зойка с Аркашкой летали в Сочи, то балерина покупала тур в Прагу. Аркашка бесился, в последние часы добывал себе этот же тур, и славная троица отправлялась в Чехию вместе. Зойка была в полном кайфе: так роскошно она еще не жила. Зато балерина была готова выцарапать Аркашке глаза. Однажды он поймал работницу сцены в тот момент, когда она обрезала ножницами края его лучших брюк. В другой раз соперница легонько толкнула его под руку -- и красное вино вылилось на дорогой костюм. В третий -- опрокинула кипящий чайник на колени Аркашке с очевидным садистским замыслом. Поскольку негодяйка не скрывала своих намерений, Аркашка снял ремень и, заголив балерине тощую задницу, выдрал ее от души.
-- Ой, не надо, ой, не надо! -- визжала Зойка, бегая вокруг величественной композиции "Аркашка, наказывающий лесбиянку за покушение на его мужские достоинства".
Все это должно было чем-то кончиться. И кончилось.
Из далекой Ганы пришло скорбное известие. Слава тебе, безысходная боль, умер вчера чернокожий король. И большую часть своего имущества он завещал своей русской дочке. А именно те самые два золотых рудника (для двоечников по географии уточняю: Гана стоит на золоте), один из своих дворцов, "роллс-ройс" и оч-чень симпатичный счет в банке. Единственным условием, которое дорогой король выдвигал в завещании: дочка получит это все, если вернется на родину предков. Причем без мамы. То есть он оставил дочери право материально поддерживать маму, но только в Гану ее не брать.
Вообще, надо сказать, года за два-три перед смертью король стал чаще вспоминать о дочери. Он звонил, присылал какие-то денежки, упрашивал ее приехать в Гану. Видимо, его мучила совесть, что он, состоятельный человек, оставил ребенка в этой жуткой стране. Потом, там, в Гане, у короля были только мальчики, а дочка -- только Зойка. В общем, старик перед смертью стал сентиментален и в ущерб остальным наследникам отказал Зойке большую часть своего имущества.
Хитрая Зойка про наследство молчала. Только стала немного задумчивее, чем раньше. И однажды спросила:
-- Ну что, Аркашка, хочешь стать африканским принцем?
Аркашка, которого только что выперли с работы, в связи с чем встала большая проблема с денежными знаками, не зная, о чем речь, ляпнул:
-- А что, могу и африканским принцем.
-- Поехали...
-- Куда?
-- Да в Гану. Я наследство получила.
-- Много?
Зойка назвала цифру, и Аркашка понял, что над ним издеваются.
-- Меня съедят там,-- попытался он отшутиться.
-- Ну не сразу же.
Аркашка, которого все эти африканские страсти сильно развлекали, провел несколько консультаций с гражданами Ганы -- специально просил знакомых, чтобы его свели с ними.
-- Да нет,-- сказал ему какой-то тамошний ганский профессор,-- у нас в городах расизм несильный. Вот в провинции -- это да. Там сильнее родовые отношения. И в принципе родственники могут не одобрить брак с белым.
-- Замочат? -- спросил Аркашка и сделал выразительный жест, так что профессор понял вопрос без перевода.
-- Всякое случается,-- ответил он уклончиво.
Аркашка еще не вступил в тот золотой возраст, когда польза важнее удовольствия. Но то, что удовольствие прокатиться в Гану в интересном амплуа белого друга ихней принцессы не стоит жизни, все-таки сообразил.
В Гану Зойка уехала со своей балериной. Аркашку назвала предателем и, когда тот позвонил проститься, бросила трубку. Умерла так умерла. Пересвет позорно бежал с поля битвы.
Еще полгода заинтригованный Аркашка звонил Зойкиной маме -- спрашивал, как там у Зойки дела. Да ничего, говорила мама, поехала учиться в Бостон, присылает много денег и подарки. Аркашка быстро сообразил, что в Бостоне есть только один университет -- и это Гарвард. Угрызения совести из-за собственного малодушия начали терзать его. Интересовала Аркашку и судьба балерины. Но мама про балерину ничего не говорила, а может, и не знала ничего. А Аркашка все метался и не мог сообразить, сильно он прогадал или нет. А то и правда было бы круто: Аркашка -- принц в Гане. Нет, замочили бы, думал Аркашка и отгонял сладостные видения. На "роллс-ройсе" по Америке. Какая там Гана!
А вот такая.
Балерина пропала без вести.
Это Аркашка узнал, когда случайно оказался в Пенсильвании, в том самом Бостоне. Остановился он в доме знакомого гомосексуалиста Эдика, много лет назад эмигрировавшего из Москвы. Эдик читал курс литературы в женском колледже, ненавидел своих учениц за их бедра, жопы и сиськи и был счастлив, снимая мальчика на вокзале. А тут на него обвалился бездомный Аркашка.
Эдик, хоть и морщась, помог Аркашке найти телефон Зойки.
-- О, Аркашка! -- весело закричала Зойка.-- Здорово, что ты со мной не поехал тогда. Аля-то пропала.
-- Куда? -- тупо спросил Аркашка.
-- Не знаю. Она открыла школу бальных танцев. Мы под это дело национальную программу выбили. Все так хорошо было... Но она пропала. Исчезла из собственного дома. Представляешь, какой кошмар.
-- У тебя с ней что-то было? -- еще более тупо спросил Аркашка.
Зойка заржала.
-- А ты-то сама как?
Зойка опять рассмеялась.
-- У меня все чудесно.
И тут Аркашка ощутил ласковое поглаживание по волосам.
-- Тебе джин или виски? -- мягко спросил Эдик.
-- Водки,-- злобно сказал Аркашка.-- И можешь потереть мне спинку. Кстати, кем был твой папа?
-- Инженером,-- нежно сказал Эдик.
ИВАН ШТРАУХ
Подписывайтесь на PROFILE.RU в Яндекс.Новости или в Яндекс.Дзен. Все важные новости — в telegram-канале «PROFILE-NEWS».
