07.11.2005 01:00 Еженедельный журнал «Профиль»

Архивная публикация 2005 года: "Кризис менеджмента"

Расплодившиеся по всему миру школы бизнеса и могучий поток публикаций по проблемам менеджмента не могут заслонить того факта, что «наука менеджмента» находится в глубоком кризисе. Все чаще сменяют друг друга «идеальные» концепции корпоративного управления и стратегии, все назойливее становится реклама «лучших» приемов ведения бизнеса, но и то, и другое лишь усиливает ощущение надвигающегося тупика. Что же случилось? А случилось то, что в условиях «информационной революции» и насыщенности рынка организационные нормативы деловой деятельности потеряли свое значение. Главным, а часто и необходимым условием выживания в бизнесе становится высокое качество продукции и услуг, технические инновации, атмосфера гармонии и творческого поиска в коллективе, способность гибко реагировать на изменения деловой конъюнктуры. От менеджера теперь в первую очередь требуется творческая жилка, способность к быстрым и оригинальным решениям и даже более того — умение устранять проблемы прежде, чем они себя проявят. Воспитанный в уважении к незыблемым законам жизни корпораций, он теперь должен научиться ценить... беспорядок. «Секрет конкурентоспособности не в том, чтобы гибко реагировать на хаос, а в том, чтобы создавать хаос, — говорит один из ведущих предпринимателей Силиконовой долины Э. МакКракен. — Бессмыслица — не последнее дело в творческой обстановке. Атмосфера веселья и бессмыслицы способна избавить от страха перед переменами».

Простая логика говорит нам: если существует всего один лучший и всеобщий образец управления (так что задача менеджеров заключается только в том, чтобы добросовестно его скопировать и претворить в жизнь), тогда все компании станут действовать одинаково и в результате, как ни странно, утратят свои конкурентные преимущества. Единственным способом выживания для них будет снижение издержек производства и продажной цены, но этот путь, очевидно, ведет в никуда.

В нынешнем информационном обществе для успеха в бизнесе очень важно наличие популярного фирменного бренда и внушающая доверие легенда товара, которые создают общественное лицо фирмы. Важность обладания компанией собственным стилем, легко узнаваемым признаком своей идентичности, объясняется еще и тем, что в условиях общедоступности информации любые технические новшества могут быть без труда переняты конкурентами, так что «идентичность» во всех ее проявлениях оказывается чуть ли не единственной неотчуждаемой собственностью предпринимателя. Существуют, наконец, и гуманитарные причины, побуждающие отречься от «научного» менеджмента тейлористского толка: этот последний превращает человека, по сути, в придаток машины — технической или бюрократической. Но труд сам по себе не унижает человека и даже может доставлять ему великую радость. Бог проклял человека не трудом, а производительностью труда.

Сегодня вырисовываются три пути преодоления нынешнего кризиса менеджмента. Первый предлагает отказаться от всяких нормативов и рассматривать управление как практику и процесс, где реальны единичные события, актуальные ситуации, вписанные в контекст самоорганизующихся сложных систем. Все происходящее в таком случае предстает как серии событий, которые указывают на неопознаваемую реальность, то есть хаос. При таком подходе акцент ставится на неформальные аспекты организации и символическую природу человеческого общения, что дает простор свободе творчества. С точки зрения теории сложных систем оптимальным состоянием организации считается «край хаоса», когда наличие устойчивого единства сочетается с нестабильностью и непредсказуемостью его проявлений. Нестабильность, впрочем, должна быть ограниченной и не превосходить ту границу «творческого кипения», за которой начинается распад системы.

Второй путь связан с осмыслением и использованием того, что можно назвать информационным ресурсом организации. В его основе лежит представление об организации как среде порождения, артикуляции и накопления знания. Подобный подход к менеджменту находится даже в более тесной связи с идеей управления «на краю хаоса», чем кажется на первый взгляд. Ибо творчество требует широких познаний и развитой интуиции, каковые могут быть приобретены лишь в процессе многостороннего, длительного и притом неформального, подлинно свободного общения в коллективе. Хаос и созидание знания предполагают сходную концепцию руководства: последнее не просто воплощается в личности руководителя, оно может перемещаться от одного члена коллектива к другому в зависимости от меняющихся обстоятельств. Процесс «хаотического» созидания знания предполагает, таким образом, некую коллективную рефлексивность, которая обращена на самый акт общения между людьми или, точнее, на поддержание условий, делающих возможным это общение.

Наконец, третий путь преодоления кризиса менеджмента относится к проблематике гуманитарного знания в его традиционном смысле мудрости — как знания правильного поступка. Обычно такой подход связывают с возвращением к традиционной этике добродетели, изложенной еще Аристотелем. Главный герой здесь — человек, который учится на традиционных образцах морали и способен знать свой нравственный долг и средства его осуществления. Вместо характерной для Нового времени «науки этики» с ее акцентом на всеобщих нормах поведения и свободном выборе индивида данный подход выдвигает на передний план этос, то есть культурно и нравственно определенную среду человеческого поведения. В свете этоса наибольшей ценностью обладают поступки, которые обусловлены общественными нравами и сами задают обществу образцы нравственного поведения. На такой основе складывается творческое сотрудничество членов одной команды, чье взаимодействие выковывает из отдельных индивидуальностей как бы единый личностный тип — одновременно лицо, душу и дух компании.

Хаотическое всеединство, образовательное знание и нравственность, формируемая этосом, имеют, как легко видеть, общую основу: человеческое творчество, каковое и является глубинной реальностью человеческого общения. Вот здесь намечается возможность преодолеть не только утратившие эффективность схемы «научного менеджмента», но и широко распространившиеся в пику им субъективные рассуждения о тех или иных индивидуальных качествах руководителя, которые делают менеджмент эффективным. Можно надеяться, что соединение трех указанных направлений постклассического менеджмента позволит превозмочь ограниченность как формальных теорий организации, так и ничем не сдерживаемую субъективность пресловутого «человеческого фактора».

Новый взгляд на человеческое сознание
Но если жизнеспособная корпорация должна иметь свою традицию или свой этос, который задает условия для человеческого общения, а общение выковывает своего рода коллективную личность, тогда что такое традиция? Не что иное, как преемственность в изменениях. Если рассмотреть природу личности и сознания, легко убедиться в том, что они обладают сходной структурой: мы способны посмотреть на себя со стороны, в нас присутствует некий наблюдатель, отмечающий наши поступки и даже вершащий над ними моральный суд (такого наблюдателя нередко называют совестью). Отсюда следует, что сознание является реальностью не предметной, а функциональной. Оно есть соотношение, со-ведение (откуда и происходит совесть) и притом не просто делает возможным соотнесенность отдельных жизненных миров, но собирает их, предполагая некую среду человеческого общения и даже коллективную идентичность. Тут, конечно, не обходится без определенной иерархии: не бывает своего «я» без мира, индивидуальное сознание всегда обнаруживает себя в некоем безграничном, вселенском сознании. Именно такой взгляд на сознание мы встречаем в наследии великих духовных традиций человечества. В то же время он близок новейшим течениям философской мысли Запада с их идеей со-знания, совместного знания, удостоверяемого самим потоком жизненных метаморфоз.

Людей объединяет усилие само-осознания, просветления сознания — таков вывод из принятой нами посылки о природе сознания. Вывод не очень привычный для современного человека, но как никогда нужный ему в условиях нынешних революционных изменений в общественной жизни. Это означает, что сознание есть не что иное, как превращение, событие, и что оно не тождественно себе и не может быть противопоставлено предметному миру. Высшая же ценность традиции имеет моральную природу: она есть принадлежащая самому бытию, внесубъективная искренность отношения, которое придает ограниченному действию характер самовосполнения, в конечном счете выявляет в нем безграничную действенность. Однако эта действенность или, логически говоря, максимально полное свершение, будучи по своей природе соотношением, предстает как рассеивание, постижение все более тонких различий между вещами. Событие заключает в себе свою инаковость, в своем пределе оно становится со-бытийственностью несоизмеримого. А потому сознание держится бессознательным.

Здесь самое время напомнить о том, что усилие само-осознания морально по своей природе, ибо оно открывает нам безусловную ценность Другого. И это Другое есть не что иное, как неуловимое настоящее. Мы можем быть счастливы, как хорошо знали еще древние, только сейчас, потому что только в этом сейчас нам доступно Другое и, следовательно, полнота нашего бытия. Следовательно, счастье требует великого мужества: нужно уметь «оставить себя и мир» и быть открытым самой открытости бытия. Древние китайцы называли такое состояние (именно: со-стояние с Другим) «утонченным соответствием». Соответствием потому, что здесь открытость встречается с открытостью. Утонченным потому, что мы имеем дело со встречей несопоставимого. Такая встреча воплощает высшую неизбежность, ибо как раз невозможное, в отличие от всего прочего, не может не быть. В ней же таится настоящий секрет власти, которая сильна и действенна как раз тогда, когда не видна. Древнекитайский философ Чжуан-цзы отозвался о мудреце, живущем вечнопреемственностью мировых перемен, в загадочных, но странно-убедительных словах:

Сидя недвижно, как мертвец, он являет драконий образ.

Храня глубокое безмолвие,

он издает громоподобный глас.

Этот образ, словно начиненный могучей взрывчатой силой, наглядно показывает, как можно выразить в языке жизненный динамизм События. Но не будем упускать из виду и его практический смысл: власть и счастье (да, да: счастье!) быть руководителем, воплощающим душу коллектива, даются тому, кто умеет в одном прозреть другое: сделать покой образом бесконечной изменчивости, а безмолвие — образом всех голосов мира. Чем еще может быть оправдан авторитет предводителя, если не его способностью «вместить в себя мир»?

Настоящий мудрец, по китайским понятием, не может не властвовать, а настоящий правитель не может не быть мудр, ибо знание того и другого проистекает из открытости бездне мировой со-бытийности, из всеобъятного, можно сказать, все-перспективного взгляда на мир. В мире же нет «предметов» созерцания, но все явления разлагаются на конкретные моменты восприятия — бесчисленное множество «точек» преображения как событий собирания бытия. Аналогичным образом китайское представление о времени предполагает равноценность всех его моментов, каждый из которых, вмещая в себя Другое, может оказаться дверью в вечность. Китайская традиция оправдывает человеческую практику не просто в ее выдающихся деяниях, а в ее неизбывной обыденности, и это тоже — условие успеха деловой корпорации.

Сказанное означает, что мудрый руководитель пред-оставляет всем пространство жизненных превращений, дает всем свободу быть. Следовательно, он сам пребывает в круговороте чистой со-бытийности, предваряющем пространство и время. Он каждое мгновение перемещается от (не)себя к (не)Себе, не находясь при этом в каком-либо месте. Он, по словам Чжуан-цзы, всегда пребывает рядом с реальностью и в этом смысле, всегда у-местен и обходителен, а значит, безупречно социален. Прописная буква в словах «к Себе» во втором случае напоминает о том, что в этом круговом движении есть своя ось возрастания качества, соответствующего повышению сознательности, последовательному просветлению духа. Сознание, набираясь опыта, идет от «того, кто никогда не был», к «тому, кто еще не бывал» (цитирую реальные формулы китайской традиции). Оно ниоткуда не выходит и никуда не возвращается, но поистине проходит бесконечно долгий Путь. А мы опознаем здесь подоплеку столь милой сердцу японских менеджеров идеи собирательного знания.

Причастность к этой преемственности мировой со-бытийности, или, как говорили китайцы, Одного Превращения мира, дарует способность «знать наперед», ведь оно предполагает следование или, точнее, на-следование изначальному «импульсу» творческих перемен — тому, что за-дано в любой данности. Эта преемственность есть как бы складка бытия, где сложены вместе все жизненные миры, все прошлое и будущее, отчего мудрый способен «вспоминать будущее». Оттого же мудрый не только «знает наперед» и имеет успех (именно: успевает) в любом деле, но к тому же в каждый момент времени «возвращается к началу» и действует наоборот по сравнению с видимыми тенденциями. В нем нет торопливости. Вот оправдание еще одного неотъемлемого качества руководителя: быть непрозрачным для окружающих и хранить невозмутимый покой среди треволнений мира.

К новой идентичности: будущность предпринимательства
Все сказанное выше требует по-новому поставить вопрос о личной идентичности и, если так можно выразиться, стратегии ее реализации. С идентичностью в последние столетия были большие проблемы. Когда-то буржуазия вышла на историческую сцену под лозунгами личной свободы и индивидуальной идентичности. Между тем характер деятельности предпринимателей никак не позволял им утвердить себя в качестве неповторимой или даже реально существующей личности: служение Маммоне, этому всеобщему эквиваленту ценностей, начисто стирает с человека печать индивидуальности, превращая в безликого «субъекта» отношений. Чтобы обрести идентичность, капиталист должен отвлечься от реального жизненного мира, превратить его в мертвый «материал» и выстроить заново согласно предписаниям отвлеченной рациональности. Он реализует свой жизненный идеал ценой утраты реальной идентичности. Его выдрессированный логикой, очерствевший рассудок не умеет жить настоящим, открываясь Другому, и, следовательно, обречен быть несчастным. Он может только мелочно и меланхолически подсматривать или надзирать за жизнью, оценивая вещи с точки зрения их технической полезности и вообще относясь к вещам чисто потребительски, то есть разрушая их. А скромные радости буржуа от коллекционирования зажигалок и туристических вояжей до походов в казино и ночные бары — слабое утешение для души, наделенной потребностью в жизненной правде.

Индустриальная цивилизация так и не нашла способа преодолеть это довольно-таки болезненное противоречие своего уклада. Но легко видеть, что нужно сделать для возрождения чувства подлинности своего существования: требуется перейти от абстрактной идентичности, устанавливаемой рефлексией, к идентичности, обретаемой в общении и, шире, непосредственном восприятии мира. Возможность такого перехода уже подсказана попытками современной феноменологии осмыслить «жизненный мир» конкретного человека. Но в широком социальном контексте новый взгляд на идентичность есть также и назревшая необходимость, обусловленная самим характером техники в современной информационной цивилизации: электронная технология придает первостепенное значение непосредственному присутствию образа, его материальности, но этот образ виртуален, причем творится он чисто технической операцией: непрерывным чередованием присутствия и отсутствия (единицы и нуля) вплоть до взаимного замещения того и другого. Другими словами, мир информатики создается (абсолютной) скоростью света и потому являет собой не что иное, как образ непрерывного ускользания, рассеивания силы. Между тем именно такова природа восприятия, которое всегда аффективно, предполагает выход из себя, «забегание» в другое и в этом смысле — саморассеивание, или, как говаривал Розанов, «распускание себя». Восприятие и есть тот режим существования, в котором осуществляется упомянутый выше круговорот мирового События.

Современная философия и «глубинная психология» все решительнее призывают вернуться — или спуститься — к первичному моменту нашего существования как присутствия-в-мире, к недостижимой для рефлектирующего сознания чуткости телесной интуиции, к тому, что Спиноза называл «разумом тела»: мой глаз закрывается перед угрожающим ему предметом прежде, чем я могу подумать об этом. Мы способны «выйти в мир» и опознать это инстинктивное сознание в той мере, в какой освобождаемся от диктата умозрения. Во встрече сознания с миром исчезает оппозиция субъекта и объекта, выражения и сущности. В ней чистая явленность жеста неотделимы от бездонной глубины жизненного опыта — глубины бездонной потому, что в акте взаимного проницания себя и мира постигается — еще неясно кем и как — «одно тело» всего сущего, которое есть не субстанция или идея, а только пустота самоотсутствия, бесконечно малый взор внутри со-относительности, который и делает возможным подлинное событие как преображение и собирание мира. В этом мгновении образ встречается с бытием. Тем самым полностью восстанавливается в своих правах жизнь психики, в которой образ есть единственная реальность. И мы узнаем, что нет ничего более фантастического, более баснословного, чем глубочайшая правда жизни.

Природа новой, одновременно прото- и мета-личностной идентичности хорошо согласуется с характером предпринимательской деятельности, которая, как известно, требует ясного и живого ума, кипучей энергии, уверенности в себе, твердой воли, умения действовать на опережение. Но главное — таланта новатора и недюжинной смелости, ведь предприниматель должен быть готов идти на риск и обязан видеть дальше окружающих. Одним словом, обаяние талантливого предпринимателя проистекает из его способности жить реальностью духовной жизни, быть верным природе сознания, а значит — быть внутренне свободным.

Как ни странно, эра информатики с ее масс-культурой и навязчивыми, заведомо обманчивыми «картинками» жизни выводит наружу, выставляет напоказ то «подполье» (благодатное) души, те сокровенные «семена явлений», которые прежде были доступны только сознанию, искушенному в деле духовного просветления. Провиденциальный смысл современной истории, возможно, в том и состоит, что «смелый новый» виртуальный мир, сближая общение с жизнью, даже помимо воли его создателей приучает пользоваться духовной просветленностью. Не удивителен в таком случае всевозрастающий интерес современного человека к разного рода «психотренингам». Этот интерес как раз и помогает заново открыть ценность этоса, другими словами — ценность нравственно значимой жизни вне норм рациональной этики. Ибо «распустить» хватку разума, «оставить» себя — значит предоставить всему свободу творческих превращений и пребывать, как отмечал еще Хайдеггер, в состоянии «близости» (мы можем сказать: у-местности) со всем, что есть в мире. Примечательно, что идентичности «пользователей» (не пользователей ли самой природы сознания?) в появившихся ныне «сетевых» сообществах сопутствует анонимность: это идентичность, обнаруживаемая в самом общении, преемственность истины как таковой. Подобная идентичность выковывает определенный личностный тип, соответствующий корпоративной личности с ее уникальной духовной «атмосферой» и коммуникативной средой.

Общение в своем пределе переходит в чистую сообщительность. Секрет жизненности корпорации лежит по ту сторону и технических приемов, и «человеческого фактора». Мы уже можем предвидеть время, когда общество будет искать себе опору не в «разумном эгоизме», диктуемом индивидуальным сознанием, а, скорее, в «неразумном альтруизме», который укоренен одновременно в инстинктивных основах жизни и высших проявлениях человеческой духовности.

* Автор — профессор Тамкангского университета (Тайвань), профессор кафедры культурологии корпоративного предпринимательства ИКП ГУ-ВШЭ.

Простая логика говорит нам: если существует всего один лучший и всеобщий образец управления (так что задача менеджеров заключается только в том, чтобы добросовестно его скопировать и претворить в жизнь), тогда все компании станут действовать одинаково и в результате, как ни странно, утратят свои конкурентные преимущества. Единственным способом выживания для них будет снижение издержек производства и продажной цены, но этот путь, очевидно, ведет в никуда.

В нынешнем информационном обществе для успеха в бизнесе очень важно наличие популярного фирменного бренда и внушающая доверие легенда товара, которые создают общественное лицо фирмы. Важность обладания компанией собственным стилем, легко узнаваемым признаком своей идентичности, объясняется еще и тем, что в условиях общедоступности информации любые технические новшества могут быть без труда переняты конкурентами, так что «идентичность» во всех ее проявлениях оказывается чуть ли не единственной неотчуждаемой собственностью предпринимателя. Существуют, наконец, и гуманитарные причины, побуждающие отречься от «научного» менеджмента тейлористского толка: этот последний превращает человека, по сути, в придаток машины — технической или бюрократической. Но труд сам по себе не унижает человека и даже может доставлять ему великую радость. Бог проклял человека не трудом, а производительностью труда.

Сегодня вырисовываются три пути преодоления нынешнего кризиса менеджмента. Первый предлагает отказаться от всяких нормативов и рассматривать управление как практику и процесс, где реальны единичные события, актуальные ситуации, вписанные в контекст самоорганизующихся сложных систем. Все происходящее в таком случае предстает как серии событий, которые указывают на неопознаваемую реальность, то есть хаос. При таком подходе акцент ставится на неформальные аспекты организации и символическую природу человеческого общения, что дает простор свободе творчества. С точки зрения теории сложных систем оптимальным состоянием организации считается «край хаоса», когда наличие устойчивого единства сочетается с нестабильностью и непредсказуемостью его проявлений. Нестабильность, впрочем, должна быть ограниченной и не превосходить ту границу «творческого кипения», за которой начинается распад системы.

Второй путь связан с осмыслением и использованием того, что можно назвать информационным ресурсом организации. В его основе лежит представление об организации как среде порождения, артикуляции и накопления знания. Подобный подход к менеджменту находится даже в более тесной связи с идеей управления «на краю хаоса», чем кажется на первый взгляд. Ибо творчество требует широких познаний и развитой интуиции, каковые могут быть приобретены лишь в процессе многостороннего, длительного и притом неформального, подлинно свободного общения в коллективе. Хаос и созидание знания предполагают сходную концепцию руководства: последнее не просто воплощается в личности руководителя, оно может перемещаться от одного члена коллектива к другому в зависимости от меняющихся обстоятельств. Процесс «хаотического» созидания знания предполагает, таким образом, некую коллективную рефлексивность, которая обращена на самый акт общения между людьми или, точнее, на поддержание условий, делающих возможным это общение.

Наконец, третий путь преодоления кризиса менеджмента относится к проблематике гуманитарного знания в его традиционном смысле мудрости — как знания правильного поступка. Обычно такой подход связывают с возвращением к традиционной этике добродетели, изложенной еще Аристотелем. Главный герой здесь — человек, который учится на традиционных образцах морали и способен знать свой нравственный долг и средства его осуществления. Вместо характерной для Нового времени «науки этики» с ее акцентом на всеобщих нормах поведения и свободном выборе индивида данный подход выдвигает на передний план этос, то есть культурно и нравственно определенную среду человеческого поведения. В свете этоса наибольшей ценностью обладают поступки, которые обусловлены общественными нравами и сами задают обществу образцы нравственного поведения. На такой основе складывается творческое сотрудничество членов одной команды, чье взаимодействие выковывает из отдельных индивидуальностей как бы единый личностный тип — одновременно лицо, душу и дух компании.

Хаотическое всеединство, образовательное знание и нравственность, формируемая этосом, имеют, как легко видеть, общую основу: человеческое творчество, каковое и является глубинной реальностью человеческого общения. Вот здесь намечается возможность преодолеть не только утратившие эффективность схемы «научного менеджмента», но и широко распространившиеся в пику им субъективные рассуждения о тех или иных индивидуальных качествах руководителя, которые делают менеджмент эффективным. Можно надеяться, что соединение трех указанных направлений постклассического менеджмента позволит превозмочь ограниченность как формальных теорий организации, так и ничем не сдерживаемую субъективность пресловутого «человеческого фактора».

Новый взгляд на человеческое сознание

Но если жизнеспособная корпорация должна иметь свою традицию или свой этос, который задает условия для человеческого общения, а общение выковывает своего рода коллективную личность, тогда что такое традиция? Не что иное, как преемственность в изменениях. Если рассмотреть природу личности и сознания, легко убедиться в том, что они обладают сходной структурой: мы способны посмотреть на себя со стороны, в нас присутствует некий наблюдатель, отмечающий наши поступки и даже вершащий над ними моральный суд (такого наблюдателя нередко называют совестью). Отсюда следует, что сознание является реальностью не предметной, а функциональной. Оно есть соотношение, со-ведение (откуда и происходит совесть) и притом не просто делает возможным соотнесенность отдельных жизненных миров, но собирает их, предполагая некую среду человеческого общения и даже коллективную идентичность. Тут, конечно, не обходится без определенной иерархии: не бывает своего «я» без мира, индивидуальное сознание всегда обнаруживает себя в некоем безграничном, вселенском сознании. Именно такой взгляд на сознание мы встречаем в наследии великих духовных традиций человечества. В то же время он близок новейшим течениям философской мысли Запада с их идеей со-знания, совместного знания, удостоверяемого самим потоком жизненных метаморфоз.

Людей объединяет усилие само-осознания, просветления сознания — таков вывод из принятой нами посылки о природе сознания. Вывод не очень привычный для современного человека, но как никогда нужный ему в условиях нынешних революционных изменений в общественной жизни. Это означает, что сознание есть не что иное, как превращение, событие, и что оно не тождественно себе и не может быть противопоставлено предметному миру. Высшая же ценность традиции имеет моральную природу: она есть принадлежащая самому бытию, внесубъективная искренность отношения, которое придает ограниченному действию характер самовосполнения, в конечном счете выявляет в нем безграничную действенность. Однако эта действенность или, логически говоря, максимально полное свершение, будучи по своей природе соотношением, предстает как рассеивание, постижение все более тонких различий между вещами. Событие заключает в себе свою инаковость, в своем пределе оно становится со-бытийственностью несоизмеримого. А потому сознание держится бессознательным.

Здесь самое время напомнить о том, что усилие само-осознания морально по своей природе, ибо оно открывает нам безусловную ценность Другого. И это Другое есть не что иное, как неуловимое настоящее. Мы можем быть счастливы, как хорошо знали еще древние, только сейчас, потому что только в этом сейчас нам доступно Другое и, следовательно, полнота нашего бытия. Следовательно, счастье требует великого мужества: нужно уметь «оставить себя и мир» и быть открытым самой открытости бытия. Древние китайцы называли такое состояние (именно: со-стояние с Другим) «утонченным соответствием». Соответствием потому, что здесь открытость встречается с открытостью. Утонченным потому, что мы имеем дело со встречей несопоставимого. Такая встреча воплощает высшую неизбежность, ибо как раз невозможное, в отличие от всего прочего, не может не быть. В ней же таится настоящий секрет власти, которая сильна и действенна как раз тогда, когда не видна. Древнекитайский философ Чжуан-цзы отозвался о мудреце, живущем вечнопреемственностью мировых перемен, в загадочных, но странно-убедительных словах:

Сидя недвижно, как мертвец, он являет драконий образ.

Храня глубокое безмолвие,

он издает громоподобный глас.

Этот образ, словно начиненный могучей взрывчатой силой, наглядно показывает, как можно выразить в языке жизненный динамизм События. Но не будем упускать из виду и его практический смысл: власть и счастье (да, да: счастье!) быть руководителем, воплощающим душу коллектива, даются тому, кто умеет в одном прозреть другое: сделать покой образом бесконечной изменчивости, а безмолвие — образом всех голосов мира. Чем еще может быть оправдан авторитет предводителя, если не его способностью «вместить в себя мир»?

Настоящий мудрец, по китайским понятием, не может не властвовать, а настоящий правитель не может не быть мудр, ибо знание того и другого проистекает из открытости бездне мировой со-бытийности, из всеобъятного, можно сказать, все-перспективного взгляда на мир. В мире же нет «предметов» созерцания, но все явления разлагаются на конкретные моменты восприятия — бесчисленное множество «точек» преображения как событий собирания бытия. Аналогичным образом китайское представление о времени предполагает равноценность всех его моментов, каждый из которых, вмещая в себя Другое, может оказаться дверью в вечность. Китайская традиция оправдывает человеческую практику не просто в ее выдающихся деяниях, а в ее неизбывной обыденности, и это тоже — условие успеха деловой корпорации.

Сказанное означает, что мудрый руководитель пред-оставляет всем пространство жизненных превращений, дает всем свободу быть. Следовательно, он сам пребывает в круговороте чистой со-бытийности, предваряющем пространство и время. Он каждое мгновение перемещается от (не)себя к (не)Себе, не находясь при этом в каком-либо месте. Он, по словам Чжуан-цзы, всегда пребывает рядом с реальностью и в этом смысле, всегда у-местен и обходителен, а значит, безупречно социален. Прописная буква в словах «к Себе» во втором случае напоминает о том, что в этом круговом движении есть своя ось возрастания качества, соответствующего повышению сознательности, последовательному просветлению духа. Сознание, набираясь опыта, идет от «того, кто никогда не был», к «тому, кто еще не бывал» (цитирую реальные формулы китайской традиции). Оно ниоткуда не выходит и никуда не возвращается, но поистине проходит бесконечно долгий Путь. А мы опознаем здесь подоплеку столь милой сердцу японских менеджеров идеи собирательного знания.

Причастность к этой преемственности мировой со-бытийности, или, как говорили китайцы, Одного Превращения мира, дарует способность «знать наперед», ведь оно предполагает следование или, точнее, на-следование изначальному «импульсу» творческих перемен — тому, что за-дано в любой данности. Эта преемственность есть как бы складка бытия, где сложены вместе все жизненные миры, все прошлое и будущее, отчего мудрый способен «вспоминать будущее». Оттого же мудрый не только «знает наперед» и имеет успех (именно: успевает) в любом деле, но к тому же в каждый момент времени «возвращается к началу» и действует наоборот по сравнению с видимыми тенденциями. В нем нет торопливости. Вот оправдание еще одного неотъемлемого качества руководителя: быть непрозрачным для окружающих и хранить невозмутимый покой среди треволнений мира.

К новой идентичности: будущность предпринимательства

Все сказанное выше требует по-новому поставить вопрос о личной идентичности и, если так можно выразиться, стратегии ее реализации. С идентичностью в последние столетия были большие проблемы. Когда-то буржуазия вышла на историческую сцену под лозунгами личной свободы и индивидуальной идентичности. Между тем характер деятельности предпринимателей никак не позволял им утвердить себя в качестве неповторимой или даже реально существующей личности: служение Маммоне, этому всеобщему эквиваленту ценностей, начисто стирает с человека печать индивидуальности, превращая в безликого «субъекта» отношений. Чтобы обрести идентичность, капиталист должен отвлечься от реального жизненного мира, превратить его в мертвый «материал» и выстроить заново согласно предписаниям отвлеченной рациональности. Он реализует свой жизненный идеал ценой утраты реальной идентичности. Его выдрессированный логикой, очерствевший рассудок не умеет жить настоящим, открываясь Другому, и, следовательно, обречен быть несчастным. Он может только мелочно и меланхолически подсматривать или надзирать за жизнью, оценивая вещи с точки зрения их технической полезности и вообще относясь к вещам чисто потребительски, то есть разрушая их. А скромные радости буржуа от коллекционирования зажигалок и туристических вояжей до походов в казино и ночные бары — слабое утешение для души, наделенной потребностью в жизненной правде.

Индустриальная цивилизация так и не нашла способа преодолеть это довольно-таки болезненное противоречие своего уклада. Но легко видеть, что нужно сделать для возрождения чувства подлинности своего существования: требуется перейти от абстрактной идентичности, устанавливаемой рефлексией, к идентичности, обретаемой в общении и, шире, непосредственном восприятии мира. Возможность такого перехода уже подсказана попытками современной феноменологии осмыслить «жизненный мир» конкретного человека. Но в широком социальном контексте новый взгляд на идентичность есть также и назревшая необходимость, обусловленная самим характером техники в современной информационной цивилизации: электронная технология придает первостепенное значение непосредственному присутствию образа, его материальности, но этот образ виртуален, причем творится он чисто технической операцией: непрерывным чередованием присутствия и отсутствия (единицы и нуля) вплоть до взаимного замещения того и другого. Другими словами, мир информатики создается (абсолютной) скоростью света и потому являет собой не что иное, как образ непрерывного ускользания, рассеивания силы. Между тем именно такова природа восприятия, которое всегда аффективно, предполагает выход из себя, «забегание» в другое и в этом смысле — саморассеивание, или, как говаривал Розанов, «распускание себя». Восприятие и есть тот режим существования, в котором осуществляется упомянутый выше круговорот мирового События.

Современная философия и «глубинная психология» все решительнее призывают вернуться — или спуститься — к первичному моменту нашего существования как присутствия-в-мире, к недостижимой для рефлектирующего сознания чуткости телесной интуиции, к тому, что Спиноза называл «разумом тела»: мой глаз закрывается перед угрожающим ему предметом прежде, чем я могу подумать об этом. Мы способны «выйти в мир» и опознать это инстинктивное сознание в той мере, в какой освобождаемся от диктата умозрения. Во встрече сознания с миром исчезает оппозиция субъекта и объекта, выражения и сущности. В ней чистая явленность жеста неотделимы от бездонной глубины жизненного опыта — глубины бездонной потому, что в акте взаимного проницания себя и мира постигается — еще неясно кем и как — «одно тело» всего сущего, которое есть не субстанция или идея, а только пустота самоотсутствия, бесконечно малый взор внутри со-относительности, который и делает возможным подлинное событие как преображение и собирание мира. В этом мгновении образ встречается с бытием. Тем самым полностью восстанавливается в своих правах жизнь психики, в которой образ есть единственная реальность. И мы узнаем, что нет ничего более фантастического, более баснословного, чем глубочайшая правда жизни.

Природа новой, одновременно прото- и мета-личностной идентичности хорошо согласуется с характером предпринимательской деятельности, которая, как известно, требует ясного и живого ума, кипучей энергии, уверенности в себе, твердой воли, умения действовать на опережение. Но главное — таланта новатора и недюжинной смелости, ведь предприниматель должен быть готов идти на риск и обязан видеть дальше окружающих. Одним словом, обаяние талантливого предпринимателя проистекает из его способности жить реальностью духовной жизни, быть верным природе сознания, а значит — быть внутренне свободным.

Как ни странно, эра информатики с ее масс-культурой и навязчивыми, заведомо обманчивыми «картинками» жизни выводит наружу, выставляет напоказ то «подполье» (благодатное) души, те сокровенные «семена явлений», которые прежде были доступны только сознанию, искушенному в деле духовного просветления. Провиденциальный смысл современной истории, возможно, в том и состоит, что «смелый новый» виртуальный мир, сближая общение с жизнью, даже помимо воли его создателей приучает пользоваться духовной просветленностью. Не удивителен в таком случае всевозрастающий интерес современного человека к разного рода «психотренингам». Этот интерес как раз и помогает заново открыть ценность этоса, другими словами — ценность нравственно значимой жизни вне норм рациональной этики. Ибо «распустить» хватку разума, «оставить» себя — значит предоставить всему свободу творческих превращений и пребывать, как отмечал еще Хайдеггер, в состоянии «близости» (мы можем сказать: у-местности) со всем, что есть в мире. Примечательно, что идентичности «пользователей» (не пользователей ли самой природы сознания?) в появившихся ныне «сетевых» сообществах сопутствует анонимность: это идентичность, обнаруживаемая в самом общении, преемственность истины как таковой. Подобная идентичность выковывает определенный личностный тип, соответствующий корпоративной личности с ее уникальной духовной «атмосферой» и коммуникативной средой.

Общение в своем пределе переходит в чистую сообщительность. Секрет жизненности корпорации лежит по ту сторону и технических приемов, и «человеческого фактора». Мы уже можем предвидеть время, когда общество будет искать себе опору не в «разумном эгоизме», диктуемом индивидуальным сознанием, а, скорее, в «неразумном альтруизме», который укоренен одновременно в инстинктивных основах жизни и высших проявлениях человеческой духовности.

* Автор — профессор Тамкангского университета (Тайвань), профессор кафедры культурологии корпоративного предпринимательства ИКП ГУ-ВШЭ.

Подписывайтесь на PROFILE.RU в Яндекс.Новости или в Яндекс.Дзен. Все важные новости — в telegram-канале «PROFILE-NEWS».