29 марта 2024
USD 92.26 -0.33 EUR 99.71 -0.56
  1. Главная страница
  2. Архивная запись
  3. Архивная публикация 2003 года: "Кризис стабильности"

Архивная публикация 2003 года: "Кризис стабильности"

Политическая стабильность, будто бы царствующая с недавних пор в России, -- предмет особой гордости нашей власти. О ней говорят так, словно она имеет некую самостоятельную и безотносительную ценность. Причем мало кто задается простым вопросом: а как, собственно, эта самая стабильность влияет на жизнь миллионов людей? Изменилось ли с ее наступлением качество жизни обычного российского гражданина?Вроде бы и в самом деле все признаки политической стабильности налицо: авторитет президента велик и рейтинг высок, парламент не только не жаждет крови президента и правительства, но, напротив, охотно сотрудничает с ними, без проволочек штампуя законы, рождающиеся в недрах кремлевской администрации.
Оппозиция, если ее вообще можно так назвать, крайне деликатна в выражениях и концентрирует свою критику на каких-то локальных проблемах, не замахиваясь на политический курс в целом.
Страну не сотрясают миллионные забастовки и на улицах давно уже не видно разъяренных пенсионеров, митингующих на предмет свержения "антинародного режима".
Олигархи "равноудалены" и стараются не соваться в публичную политику, а если суются, им внятно объясняют, как они не правы.
Средства массовой информации, наученные горьким опытом коллег, соблюдают сдержанную лояльность, кое у кого переходящую, впрочем, в грубый подхалимаж.
Словом, политическая стабильность -- это чувство удобства и комфорта, которое испытывает власть, когда ею "все схвачено". Чувство, должно быть, настолько приятное, что им хочется щедро поделиться с окружающим миром, и оттого политическая стабильность поминается официальными лицами в любой речи -- к месту и не к месту. Вот и грядущие выборы в Думу волнуют власть прежде всего с точки зрения сохранения, а еще лучше -- укрепления столь удобного для нее статус-кво.
Однако тут вступает в действие одна любопытная закономерность: чем увереннее и комфортнее чувствует себя власть, тем меньше население интересуется и самочувствием власти, и политикой вообще.
Это очень наглядно показали выборы мэра Санкт-Петербурга, на которые, несмотря на громкую и местами скандальную предвыборную кампанию (в ней даже президент принял посильное, хотя и сомнительное с точки зрения избирательного законодательства участие), явилось всего 29% избирателей, причем 10% явившихся проголосовали "против всех".
Совершенно понятно, что Валентина Матвиенко в конце концов станет мэром Северной столицы, но как раз эта предсказуемость результата (следствие все той же политической стабильности), будучи чрезвычайно приятной начальству, наглядно доказывает избирателю, что его роль в этой игре второстепенная.
И избиратель, в общем, даже не очень возмущен таким положением дел -- он охотно оставляет политическое поле политикам, которые так замечательно и удобно его для себя распланировали, а сам с головой погружается в куда более тревожную и непредсказуемую стихию -- в "проживание жизни", которая в России за последние несколько лет отнюдь не стала стабильнее и комфортнее.
Как на войне

Самое же первое -- она не стала безопаснее. Более того -- именно процесс установления политической стабильности сопровождается эскалацией угроз для жизни мирного населения страны.
Уже с осени 1999 года ни один российский житель -- "от Москвы до самых до окраин" -- не может чувствовать себя в полной безопасности. В России еще не так страшно, как, например, в Израиле, но уже достаточно тревожно, потому что теракты совершаются с неумолимой регулярностью, в любое время и в любом месте.
У каждого из нас есть шанс погибнуть в собственной квартире, в театральном зале, в электричке, на троллейбусной остановке, на рок-фестивале или на праздничном параде -- словом, там, где террористы заложат фугас или куда пошлют своих смертников-шахидов. Война далеко, но мирное население чувствует себя, почти как на войне, если не хуже, потому что неизвестно, откуда и когда ждать очередной атаки.
При этом власть и ее силовые структуры демонстрируют если не беспомощность, то и не весьма крутой профессионализм: откуда идет террор и кем он финансируется, в общем, известно; однако количество совершенных терактов гораздо больше, чем предотвращенных. За какие-нибудь четыре года они стали неотъемлемой принадлежностью нашей обыденной жизни, что, разумеется, не повышает ее качества.
А прошлогодний захват террористами Театрального центра на Дубровке и последующее освобождение заложников спецслужбами навели многих наблюдателей на мысль, что целью плохо подготовленного штурма, в ходе которого погибли более ста человек, было не столько спасение людей, сколько сохранение чести мундира. Честь мундира -- это как раз по ведомству политической стабильности.
В этой мысли укрепляет и длинная судебная одиссея родственников погибших заложников: власть не очень-то торопится признать свою ответственность за случившееся и выплатить жертвам достойную компенсацию. Это очень четкий сигнал обществу в духе "спасение утопающих -- дело рук самих утопающих".
К слову сказать, Соединенные Штаты, пережив трагедию 11 сентября, больше не сталкивались с масштабными проявлениями террора -- и вряд ли потому, что международные террористы решили оставить в покое своего "врага #1". Гораздо вероятнее другое: и спецслужбы, и полиция стали работать эффективнее, во взаимодействии с обществом и при его полной поддержке.
В российском бюджете на следующий год предусмотрено небывалое увеличение ассигнований на деятельность правоохранительных органов, но как-то сомнительно, что масштабные финансовые вливания автоматически повысят уровень нашей безопасности: с коррупцией и некомпетентностью (а они суть главные проблемы тех структур, которые должны стоять на страже нашего покоя) сподручнее бороться более радикальными средствами.
Пока что с 90-х годов мало что изменилось: народ по-прежнему не верит, что его милиция его бережет, он мало доверяет и существующей судебной системе, он, в принципе, готов защищать себя сам, и потому недаром все громче раздаются требования разрешить свободный оборот оружия. Но этому, скорее всего, никогда не бывать -- во-первых, правоохранительные органы ни за что не поступятся своей монополией, а во-вторых, вооруженный народ -- это совсем другой народ, готовый повысить свою самооценку, а это уже прямая угроза политической стабильности.
И вообще трудно отделаться от ощущения, что чем пассивнее ведет себя общество, чем меньше оно интересуется проблемами, выходящими за рамки простого "проживания жизни", тем лучше, тем стабильнее чувствует себя сложившаяся политическая система. Она ориентирована исключительно на статическое равновесие и чисто инстинктивно опасается любой динамики.
Вот, кстати, почему так вяло идут громко заявленные в начале путинского президентства реформы: практически ни одна из них не доведена до конца, ни одна не дала сколько-нибудь заметных и значимых в жизни обычного человека результатов. И это более чем объяснимо -- любая радикальная реформа, если проводить ее всерьез, сразу же становится опасной для статического равновесия, поскольку неизбежно затрагивает интересы самых разных социальных слоев, побуждает их на ту или иную реакцию, меняет расстановку сил. А управлять динамическими общественными процессами наша политическая элита так, увы, и не научилась.
Ни дня без стресса

Но вернемся к обыденной жизни миллионов людей. Помимо прямой угрозы жизни и здоровью, связанной с террором и преступностью, она наполнена и многими другими тревогами, превращающими существование в череду маленьких и больших стрессов. Причем прямым источником этих тревог часто выступает власть -- та самая, что так ценит стабильность.
Взять хотя бы инфляцию. Явление вроде бы давно знакомое и привычное -- как-никак, уже больше десяти лет Россия живет в условиях инфляции, причем самые крутые ее волны давно позади. Нынешние 12--18% по сравнению с трехзначными цифрами начала 90-х кажутся даже вполне приемлемыми. До такой степени приемлемыми, что большинство политиков эту тему даже не затрагивают, отчего возникает ложное впечатление, что проблемы такой как бы и не существует.
Между тем для обычного российского обывателя эти 12--18% не распределены равномерно на протяжении всего года, как для чиновников, верстающих бюджет, а проявляются чередой отдельных, весьма ощутимых и часто неожиданных ударов по карману. Причем сильнее всех бьет как раз государство (частные торговцы, напротив, предпочитают повышать цены плавно, чтобы не отпугнуть клиента). А государство торгует субстанциями, от которых нельзя отказаться "из экономии", без которых попросту немыслима элементарная жизнь: электричеством, теплом, общественным транспортом, связью. Почти во всех этих сферах государство -- монополист, и никакого выбора у российского жителя нет.
На протяжении года практически все тарифы скачкообразно повышаются (и не один раз), и человек последовательно испытывает стресс за стрессом. Конечно, это стресс не той разрушительной силы, что был испытан во время, например, дефолта, но и стабильной такую жизнь назвать нельзя. Сложно в подобных условиях планировать семейный бюджет, трудно заглядывать в будущее.
Ситуация как бы ориентирует человека на жизнь "одним днем", и действительно, многие миллионы людей, в том числе и неплохо зарабатывающие, не делают серьезных, "стратегических" сбережений, без которых, между прочим, немыслимо становление столь нужного России среднего класса.
Разумеется, правительство изо всех сил воюет с инфляцией: с каждым год ее величина, закладываемая в бюджет, становится все меньше. Но это, похоже, одна из самых бесславных войн нашего правительства -- победы не видно даже на горизонте. Зато бюджеты у нас третий год профицитные и золотовалютный запас пухнет, как на дрожжах. Обычный человек, впрочем, не очень понимает, какая ему от этого польза.
Согласимся, однако, что инфляция -- явление некоторым образом объективное, и бороться с ней действительно непросто. Факторов нестабильности хватает и помимо нее. И деятельность государства здесь тоже не на последнем месте. Оно у нас, надо признать, иногда бывает просто одержимо реформаторским пылом, особенно если речь идет не о структурных реформах типа административной или судебной, а о каких-нибудь милых мелочах вроде введения запретительных пошлин на ввоз подержанных иномарок или обязательного страхования автогражданской ответственности -- примеры только этого года.
Здесь даже не будем касаться содержательного аспекта нововведений -- на сей счет есть разные мнения. Отметим другое -- а именно легкость, с какой государство меняет правила игры, не задумываясь о том, что задевает тем самым (иногда очень болезненно) интересы множества людей. Пострадавшие от всех этих мелких реформ имеют полное право вспомнить китайское проклятие: "Чтоб тебе жить в эпоху перемен!"
Что обидно -- перемены большие и стране крайне необходимые всячески тормозятся, между тем народная энергия адаптации (а ее резервы не бесконечны) растрачивается по мелочам. И совершенно естественно при этом, что от всякого нового почина власти -- будь то пенсионная реформа или реформа образования -- народ автоматически ждет какого-нибудь подвоха.
Все эти тревоги, однако, блекнут по сравнению с теми, источником которых является плачевное состояние отечественной инфраструктуры.
Помнится, года три назад нас пугали "проблемой 2003 года". Проблема эта подавалась как двусоставная: во-первых, пик платежей по внешнему долгу; во-вторых, кризис обветшавшей инфраструктуры и связанные с ним техногенные катастрофы.
С платежами вроде бы обошлось, а про кризис инфраструктуры почему-то быстро забыли. Между тем -- хотя не было еще ни новых Чернобылей, ни масштабных отключений электричества наподобие тех, что случились недавно в Америке и Италии, -- страна давно уже живет в обстановке вялотекущей техногенной катастрофы. Недели не проходит, чтобы не разбился самолет или вертолет, не случилось крупной автоаварии с человеческими жертвами, не дал трещину дом, сто лет не знавший ремонта.
Все события этого рода, впрочем, на виду и на слуху. Гораздо страшнее другое, как бы уже вошедшее в привычку и ставшее частью обыденной жизни: каждую осень миллионы людей во всех концах России (кроме, пожалуй, богатой Москвы) с привычным ужасом ждут приближения холодов, потому что знают -- даже если не случится полной катастрофы отопительной системы, какие регулярно происходят на Дальнем Востоке, в большинстве квартир все равно будет холодно, не выше 14--16 градусов тепла. И при этом нужно молить Бога, чтобы труба, несущая в твой дом чуть тепленькую водицу, выдержала морозы и не дала течи. Если учесть, что трубе этой сто лет в обед, а у городской администрации денег на ее замену нет, то только на Бога и остается уповать.
Зима в современной России -- это ежегодный стресс для миллионов людей, и о каком качестве жизни здесь можно всерьез говорить?
Можно и дальше приводить примеры, доказывая, что жизнь простого российского гражданина в третьем тысячелетии отнюдь не стала "легче и веселее", чем в переломные, катастрофические 90-е. Однако важнее задаться вот каким простым вопросом: дорогого ли стоит политическая стабильность, как бы парящая в воздухе над нерешенными проблемами десятков миллионов людей? Не мыльный ли она пузырь, который может лопнуть в любой момент?

Политическая стабильность, будто бы царствующая с недавних пор в России, -- предмет особой гордости нашей власти. О ней говорят так, словно она имеет некую самостоятельную и безотносительную ценность. Причем мало кто задается простым вопросом: а как, собственно, эта самая стабильность влияет на жизнь миллионов людей? Изменилось ли с ее наступлением качество жизни обычного российского гражданина?Вроде бы и в самом деле все признаки политической стабильности налицо: авторитет президента велик и рейтинг высок, парламент не только не жаждет крови президента и правительства, но, напротив, охотно сотрудничает с ними, без проволочек штампуя законы, рождающиеся в недрах кремлевской администрации.

Оппозиция, если ее вообще можно так назвать, крайне деликатна в выражениях и концентрирует свою критику на каких-то локальных проблемах, не замахиваясь на политический курс в целом.

Страну не сотрясают миллионные забастовки и на улицах давно уже не видно разъяренных пенсионеров, митингующих на предмет свержения "антинародного режима".

Олигархи "равноудалены" и стараются не соваться в публичную политику, а если суются, им внятно объясняют, как они не правы.

Средства массовой информации, наученные горьким опытом коллег, соблюдают сдержанную лояльность, кое у кого переходящую, впрочем, в грубый подхалимаж.

Словом, политическая стабильность -- это чувство удобства и комфорта, которое испытывает власть, когда ею "все схвачено". Чувство, должно быть, настолько приятное, что им хочется щедро поделиться с окружающим миром, и оттого политическая стабильность поминается официальными лицами в любой речи -- к месту и не к месту. Вот и грядущие выборы в Думу волнуют власть прежде всего с точки зрения сохранения, а еще лучше -- укрепления столь удобного для нее статус-кво.

Однако тут вступает в действие одна любопытная закономерность: чем увереннее и комфортнее чувствует себя власть, тем меньше население интересуется и самочувствием власти, и политикой вообще.

Это очень наглядно показали выборы мэра Санкт-Петербурга, на которые, несмотря на громкую и местами скандальную предвыборную кампанию (в ней даже президент принял посильное, хотя и сомнительное с точки зрения избирательного законодательства участие), явилось всего 29% избирателей, причем 10% явившихся проголосовали "против всех".

Совершенно понятно, что Валентина Матвиенко в конце концов станет мэром Северной столицы, но как раз эта предсказуемость результата (следствие все той же политической стабильности), будучи чрезвычайно приятной начальству, наглядно доказывает избирателю, что его роль в этой игре второстепенная.

И избиратель, в общем, даже не очень возмущен таким положением дел -- он охотно оставляет политическое поле политикам, которые так замечательно и удобно его для себя распланировали, а сам с головой погружается в куда более тревожную и непредсказуемую стихию -- в "проживание жизни", которая в России за последние несколько лет отнюдь не стала стабильнее и комфортнее.

Как на войне


Самое же первое -- она не стала безопаснее. Более того -- именно процесс установления политической стабильности сопровождается эскалацией угроз для жизни мирного населения страны.

Уже с осени 1999 года ни один российский житель -- "от Москвы до самых до окраин" -- не может чувствовать себя в полной безопасности. В России еще не так страшно, как, например, в Израиле, но уже достаточно тревожно, потому что теракты совершаются с неумолимой регулярностью, в любое время и в любом месте.

У каждого из нас есть шанс погибнуть в собственной квартире, в театральном зале, в электричке, на троллейбусной остановке, на рок-фестивале или на праздничном параде -- словом, там, где террористы заложат фугас или куда пошлют своих смертников-шахидов. Война далеко, но мирное население чувствует себя, почти как на войне, если не хуже, потому что неизвестно, откуда и когда ждать очередной атаки.

При этом власть и ее силовые структуры демонстрируют если не беспомощность, то и не весьма крутой профессионализм: откуда идет террор и кем он финансируется, в общем, известно; однако количество совершенных терактов гораздо больше, чем предотвращенных. За какие-нибудь четыре года они стали неотъемлемой принадлежностью нашей обыденной жизни, что, разумеется, не повышает ее качества.

А прошлогодний захват террористами Театрального центра на Дубровке и последующее освобождение заложников спецслужбами навели многих наблюдателей на мысль, что целью плохо подготовленного штурма, в ходе которого погибли более ста человек, было не столько спасение людей, сколько сохранение чести мундира. Честь мундира -- это как раз по ведомству политической стабильности.

В этой мысли укрепляет и длинная судебная одиссея родственников погибших заложников: власть не очень-то торопится признать свою ответственность за случившееся и выплатить жертвам достойную компенсацию. Это очень четкий сигнал обществу в духе "спасение утопающих -- дело рук самих утопающих".

К слову сказать, Соединенные Штаты, пережив трагедию 11 сентября, больше не сталкивались с масштабными проявлениями террора -- и вряд ли потому, что международные террористы решили оставить в покое своего "врага #1". Гораздо вероятнее другое: и спецслужбы, и полиция стали работать эффективнее, во взаимодействии с обществом и при его полной поддержке.

В российском бюджете на следующий год предусмотрено небывалое увеличение ассигнований на деятельность правоохранительных органов, но как-то сомнительно, что масштабные финансовые вливания автоматически повысят уровень нашей безопасности: с коррупцией и некомпетентностью (а они суть главные проблемы тех структур, которые должны стоять на страже нашего покоя) сподручнее бороться более радикальными средствами.

Пока что с 90-х годов мало что изменилось: народ по-прежнему не верит, что его милиция его бережет, он мало доверяет и существующей судебной системе, он, в принципе, готов защищать себя сам, и потому недаром все громче раздаются требования разрешить свободный оборот оружия. Но этому, скорее всего, никогда не бывать -- во-первых, правоохранительные органы ни за что не поступятся своей монополией, а во-вторых, вооруженный народ -- это совсем другой народ, готовый повысить свою самооценку, а это уже прямая угроза политической стабильности.

И вообще трудно отделаться от ощущения, что чем пассивнее ведет себя общество, чем меньше оно интересуется проблемами, выходящими за рамки простого "проживания жизни", тем лучше, тем стабильнее чувствует себя сложившаяся политическая система. Она ориентирована исключительно на статическое равновесие и чисто инстинктивно опасается любой динамики.

Вот, кстати, почему так вяло идут громко заявленные в начале путинского президентства реформы: практически ни одна из них не доведена до конца, ни одна не дала сколько-нибудь заметных и значимых в жизни обычного человека результатов. И это более чем объяснимо -- любая радикальная реформа, если проводить ее всерьез, сразу же становится опасной для статического равновесия, поскольку неизбежно затрагивает интересы самых разных социальных слоев, побуждает их на ту или иную реакцию, меняет расстановку сил. А управлять динамическими общественными процессами наша политическая элита так, увы, и не научилась.

Ни дня без стресса


Но вернемся к обыденной жизни миллионов людей. Помимо прямой угрозы жизни и здоровью, связанной с террором и преступностью, она наполнена и многими другими тревогами, превращающими существование в череду маленьких и больших стрессов. Причем прямым источником этих тревог часто выступает власть -- та самая, что так ценит стабильность.

Взять хотя бы инфляцию. Явление вроде бы давно знакомое и привычное -- как-никак, уже больше десяти лет Россия живет в условиях инфляции, причем самые крутые ее волны давно позади. Нынешние 12--18% по сравнению с трехзначными цифрами начала 90-х кажутся даже вполне приемлемыми. До такой степени приемлемыми, что большинство политиков эту тему даже не затрагивают, отчего возникает ложное впечатление, что проблемы такой как бы и не существует.

Между тем для обычного российского обывателя эти 12--18% не распределены равномерно на протяжении всего года, как для чиновников, верстающих бюджет, а проявляются чередой отдельных, весьма ощутимых и часто неожиданных ударов по карману. Причем сильнее всех бьет как раз государство (частные торговцы, напротив, предпочитают повышать цены плавно, чтобы не отпугнуть клиента). А государство торгует субстанциями, от которых нельзя отказаться "из экономии", без которых попросту немыслима элементарная жизнь: электричеством, теплом, общественным транспортом, связью. Почти во всех этих сферах государство -- монополист, и никакого выбора у российского жителя нет.

На протяжении года практически все тарифы скачкообразно повышаются (и не один раз), и человек последовательно испытывает стресс за стрессом. Конечно, это стресс не той разрушительной силы, что был испытан во время, например, дефолта, но и стабильной такую жизнь назвать нельзя. Сложно в подобных условиях планировать семейный бюджет, трудно заглядывать в будущее.

Ситуация как бы ориентирует человека на жизнь "одним днем", и действительно, многие миллионы людей, в том числе и неплохо зарабатывающие, не делают серьезных, "стратегических" сбережений, без которых, между прочим, немыслимо становление столь нужного России среднего класса.

Разумеется, правительство изо всех сил воюет с инфляцией: с каждым год ее величина, закладываемая в бюджет, становится все меньше. Но это, похоже, одна из самых бесславных войн нашего правительства -- победы не видно даже на горизонте. Зато бюджеты у нас третий год профицитные и золотовалютный запас пухнет, как на дрожжах. Обычный человек, впрочем, не очень понимает, какая ему от этого польза.

Согласимся, однако, что инфляция -- явление некоторым образом объективное, и бороться с ней действительно непросто. Факторов нестабильности хватает и помимо нее. И деятельность государства здесь тоже не на последнем месте. Оно у нас, надо признать, иногда бывает просто одержимо реформаторским пылом, особенно если речь идет не о структурных реформах типа административной или судебной, а о каких-нибудь милых мелочах вроде введения запретительных пошлин на ввоз подержанных иномарок или обязательного страхования автогражданской ответственности -- примеры только этого года.

Здесь даже не будем касаться содержательного аспекта нововведений -- на сей счет есть разные мнения. Отметим другое -- а именно легкость, с какой государство меняет правила игры, не задумываясь о том, что задевает тем самым (иногда очень болезненно) интересы множества людей. Пострадавшие от всех этих мелких реформ имеют полное право вспомнить китайское проклятие: "Чтоб тебе жить в эпоху перемен!"

Что обидно -- перемены большие и стране крайне необходимые всячески тормозятся, между тем народная энергия адаптации (а ее резервы не бесконечны) растрачивается по мелочам. И совершенно естественно при этом, что от всякого нового почина власти -- будь то пенсионная реформа или реформа образования -- народ автоматически ждет какого-нибудь подвоха.

Все эти тревоги, однако, блекнут по сравнению с теми, источником которых является плачевное состояние отечественной инфраструктуры.

Помнится, года три назад нас пугали "проблемой 2003 года". Проблема эта подавалась как двусоставная: во-первых, пик платежей по внешнему долгу; во-вторых, кризис обветшавшей инфраструктуры и связанные с ним техногенные катастрофы.

С платежами вроде бы обошлось, а про кризис инфраструктуры почему-то быстро забыли. Между тем -- хотя не было еще ни новых Чернобылей, ни масштабных отключений электричества наподобие тех, что случились недавно в Америке и Италии, -- страна давно уже живет в обстановке вялотекущей техногенной катастрофы. Недели не проходит, чтобы не разбился самолет или вертолет, не случилось крупной автоаварии с человеческими жертвами, не дал трещину дом, сто лет не знавший ремонта.

Все события этого рода, впрочем, на виду и на слуху. Гораздо страшнее другое, как бы уже вошедшее в привычку и ставшее частью обыденной жизни: каждую осень миллионы людей во всех концах России (кроме, пожалуй, богатой Москвы) с привычным ужасом ждут приближения холодов, потому что знают -- даже если не случится полной катастрофы отопительной системы, какие регулярно происходят на Дальнем Востоке, в большинстве квартир все равно будет холодно, не выше 14--16 градусов тепла. И при этом нужно молить Бога, чтобы труба, несущая в твой дом чуть тепленькую водицу, выдержала морозы и не дала течи. Если учесть, что трубе этой сто лет в обед, а у городской администрации денег на ее замену нет, то только на Бога и остается уповать.

Зима в современной России -- это ежегодный стресс для миллионов людей, и о каком качестве жизни здесь можно всерьез говорить?

Можно и дальше приводить примеры, доказывая, что жизнь простого российского гражданина в третьем тысячелетии отнюдь не стала "легче и веселее", чем в переломные, катастрофические 90-е. Однако важнее задаться вот каким простым вопросом: дорогого ли стоит политическая стабильность, как бы парящая в воздухе над нерешенными проблемами десятков миллионов людей? Не мыльный ли она пузырь, который может лопнуть в любой момент?

АЛЕКСАНДР АГЕЕВ

Подписывайтесь на PROFILE.RU в Яндекс.Новости или в Яндекс.Дзен. Все важные новости — в telegram-канале «PROFILE-NEWS».

Реклама
Реклама
Реклама