Перуанский тенор Хуан Диего Флорес виртуозно исполняет партии из сложнейших опер бельканто. В знаменитом «Ла Скала» он повторил успех великого Шаляпина, впервые более чем за 70 лет исполнив арию на бис. 15 июня певец выступит в Московском международном Доме музыки. В преддверии концерта он ответил на вопросы «Профиля». — Я читала, что вы променяли карьеру рок-музыканта на лавры оперного певца. Насколько легко вам дался этот выбор? Не жалеете об этом?
— Я полюбил музыку с пеленок. Наверное, любовь к музыкальному искусству живет в каждом перуанце. С детства в моей душе поселились народные перуанские ритмы. Однажды я задал себе вопрос: почему бы не попробовать себя в роли музыканта? Но нужно было с чего-то начинать. Рок для этого самый подходящий стиль. В 14 лет я впервые взял в руки гитару, затем сам стал сочинять. В старших классах школы я брал уроки пения. У меня появился свой рок-бэнд. Мы слушали The Beatles, Led Zeppelin и пытались им подражать. Но это было не настолько профессионально, как хотелось бы. Тогда я понял, что хочу заниматься музыкой всерьез. Я жаждал узнать все о музыке — о ее истории, стилях, композиторах, поэтому я сначала поступил в консерваторию в Лиме, а потом, с 1993-го по 1996 год, учился в Филадельфии в Институте Кертиса (одна из наиболее престижных консерваторий США. — «Профиль»). На первом курсе я даже не представлял, что хочу быть тенором. Об опере никогда не мечтал. Но на третьем курсе я по-настоящему увлекся классикой. А желание петь именно в опере возникло само собой. Учителя не раз повторяли, что мой голос создан для оперы и это богатство нельзя не использовать. И теперь я точно могу сказать, что о своем выборе не жалею. Мне нравится то, что я делаю.
— Город Лима, где вы родились, вряд ли можно назвать оперной столицей мира. Как произошло ваше первое знакомство с оперной классикой?
— Это, скорее, заблуждение. Лима дала миру трех выдающихся теноров — Алехандро Гранде, Луи Алва и Эрнесто Паласио. Алва и Паласио исполняли мой репертуар. Я часто слушал их записи, будучи студентом консерватории. С Паласио я сейчас дружу, и он всегда дает мне ценные советы.
— В одном из интервью вы рассказывали, что в вашей семье были сильны музыкальные традиции. Ваш отец — музыкант. Он был первым, у кого вы учились музыке?
— Да, мой отец — профессиональный исполнитель народной перуанской музыки. Ее я впервые услышал от него. Он часто брал меня с собой на свои концерты, потом мы появлялись на сцене вместе. Моя мать тоже всегда любила музыку и пела дома, от чего вся наша семья всегда приходила в восторг.
— Расскажите о своем выступлении на Оперном фестивале Россини в Пезаро, который дал вам дорогу на большую сцену. Тогда вы заменили исполнителя ведущей партии в опере «Матильда де Шабран» и, можно сказать, проснулись знаменитым. Вы ожидали подобного успеха?
— Шел 1996 год. Я был студентом Института Кертиса и попал на фестиваль после институтского конкурса. Тенор Брюс Форд, исполнявший главную партию в опере «Матильда де Шабран», заболел. Я же разучивал незначительную партию в «Риччардо и Зораиде». Оставалось две недели до начала фестиваля, а заменить тенора было некому. Я никогда не слышал «Матильду де Шабран» раньше, и мне пришлось проводить в репетиционном зале почти целый день. Я представить себе не мог, что из этого может что-нибудь получиться. Я не ждал успеха, я вообще ничего не ждал от этого выступления. Буквально через месяц я уже пел в «Ла Скала». Мне кажется, что на том фестивале все прошло так гладко только потому, что я был слишком молод. Мне многое простили.
— Вам не хотелось бы покинуть пределы итальянского бельканто и взяться за известные на весь мир партии?
— Для моего голоса лучше всего подходят оперы бельканто. И каждый год к моему репертуару добавляется по одной новой. В 2008-м я впервые спел «Орфея и Эвридику» Глюка, «Риголетто» Верди. Затем оперу Бизе «Искатели жемчуга», «Зельмиру» Россини, «Линду ди Шамуни» Доницетти. Некоторые из них почти не исполняют другие певцы, но я уверен, что они стоят того, чтобы их услышала публика. Я люблю весь свой репертуар и вряд ли назову что-нибудь самое любимое. У меня есть несколько альбомов в стиле латино. Эту музыку я периодически исполняю на концертах. И публика ее всегда очень хорошо встречает. Альбомы латино — хороший способ поэкспериментировать с аранжировками, как я делал на диске Sentimiento Latino. Еще подумываю записать что-нибудь из классической американской музыки. Так что, как видите, я полноценный музыкант, а не только оперный исполнитель.
— С вашим появлением на сцене ожили оперы, которые долгое время считались неисполняемыми из-за сложности заглавной мужской партии. За них не брались другие теноры. Трудно было быть первопроходцем?
— Когда делаешь что-нибудь в первый раз и хочешь это сделать хорошо, то всегда приходится трудно. Я не выбираю легких путей и делаю все, что от меня зависит, чтобы публике нравились мои усилия.
— Как вы относитесь к тому, что вас называют самым лучшим лирическим тенором и ставят выше многих мэтров сцены?
— В музыке нельзя однозначно утверждать: кто-то лучше, а кто-то хуже. У людей разные вкусы. И все оценки ориентируются исключительно на них. У меня есть свои поклонники, и другие теноры гордятся своими преданными поклонниками. Может быть, иногда они пересекаются.
— Как вы оттачиваете свое мастерство? Я читала, что вы много раз прослушиваете собственные записи и при этом не любите долгие репетиции.
— По правде говоря, я слушаю свои альбомы только на стадии записи, но когда они уже в продаже, редко обращаюсь к уже сделанному материалу. Зато я обычно записываю свои репетиции и перед концертами их слушаю, чтобы понять, что мне нравится, а что еще нужно подкорректировать.
— В июне этого года вы приезжаете в Москву во второй раз. С какими чувствами вы снова собираетесь в российскую столицу?
— В первую очередь уверен, что выложусь на все сто. Буду счастлив, если всем все понравится. Публика в России очень отзывчивая. У вас богатая музыкальная традиция. И на первом своем московском концерте я убедился, что широкая русская душа не просто крылатая фраза.
— Расскажите о вашем предстоящем московском концерте. Какая программа ждет публику?
— Первая часть будет посвящена Россини, а вторая будет представлять собой попурри: одна сарсуэла (испанская народная опера. — «Профиль») и арии — лучшее из лучшего в моем репертуаре.
— Хосе Каррерас как-то признался, что 80% своей жизни он отдает работе на сцене. Ваш гастрольный график тоже расписан на несколько лет вперед. Чему посвящаете свободные минуты?
— Сейчас хочется все больше и больше оставлять времени для отдыха, но из-за гастролей это не всегда получается. Как бы я хотел работать только полгода, а остальное время посвящать своим родным. Вижу их очень редко. Мама с сестрой живут в США, отец в Перу. Еще одна сестра на Тенерифе. Мне никак не удается собрать их вместе.
— По-вашему, что главное в вокальной карьере? Талант? Кропотливая работа или банальное везение?
— Хорошо, когда у певца и первого, и второго, и третьего в избытке. Но единого рецепта для всех пока еще не придумали. Кто-то на коне, потому что он работает с утра до ночи, а другой обладает редким талантом. Если певец владеет одной из этих трех составляющих, то успех к нему придет. Нужно только поверить в это.
— У каждого оперного исполнителя есть заветные партии, о которых он только может мечтать. Чем бы вам хотелось удивить публику?
— Пожалуй, что у меня такой мечты нет. Все идет по намеченному плану. Вот о чем можно пока только мечтать — так это спеть с каким-нибудь поп-исполнителем. Я всегда был фанатом The Beatles. Так что не откажусь выйти на одну сцену с Полом Маккартни.
| «Учителя не раз повторяли, что мой голос создан для оперы и это богатство нельзя не использовать». |
