20.11.2006 01:00 Еженедельный журнал «Профиль»

Архивная публикация 2006 года: "Мир жив, пока смеется"

Новый фильм Аллы Суриковой, «Вы не оставите меня...», выйдет на экраны в конце ноября. Даже мелодрама у нее получилась смешно. Такой Сурикова человек — ходит только по солнечной стороне улицы.Театральный романс

— Фильм смотришь почти как детектив: интрига держит внимание от начала до конца, и загадка авантюры, которую затеял герой Александра Балуева с любовной перепиской своей жены, все время не дает покоя: чем же она кончится? Комедия становится трагедией, причем целой эпохи.

— Это для меня очень важно: возникает ли напряжение? Я-то эту интригу знаю-перезнаю, я ее клеила-переклеила, монтировала-перемонтировала. После этого трудно судить, как будет воспринимать интригу зритель.

— Героиня Лизы Боярской — актриса, герой Балуева — театральный художник, и действие происходит в театральной среде. Имелся в виду какой-то конкретный театр?

— По драматургии важно, что действие происходит не в Москве — допустим, в Минске. Но денег на экспедиции у нас не было, и надо было найти этот немосковский театр здесь. И художник картины Леонид Перцев предложил для съемок район Тимирязевской академии — там здание кафедры коневодства сыграло роль театрального экстерьера. А внутренности мы снимали в Московском ТЮЗе и РАМТе.

— Нравы театра списаны с натуры?

— Конечно. Я же в театре работала! В городе Фрунзе, где мой дядя был ведущим актером. В Театре русской драмы имени Крупской. Я поступила на филологический факультет Киргизского университета, а тогда на этот факультет брали только с трудовым стажем. И мне надо было где-то работать. Актерских мест не было, меня взяли машировщицей.

— Это еще что такое — машировщица?

— Это с задников соскребать краску, чтобы на них можно было рисовать новые задники. Когда я приходила из театра домой, задники были уже чистые, а все эти небеса с тучами, поля и города оказывались на мне, и надо было долго чиститься и отмываться. Так что вскоре я ушла работать грузчиком — это легче. Но театральное закулисье мне, конечно, хорошо знакомо. Да ведь и дома был сплошной театр: среди близких родственников круг актеров все разрастался. Мой дядя был женат на актрисе, которая потом ушла к Смоктуновскому. Так дядя подружился со Смоктуновским.

— Сцена в фильме, когда на собрании актеры вдруг распаляются, феерична!

— Это была почти импровизация. Я просто объяснила исполнителям ситуацию и задачу — и все случилось! Артиста хлебом ни корми — дай поозорничать. А труппа подобралась какая! Балуев, Сафонова, Скляр, Кузнецов, Бокашевская, Никоненко, Федорцов, Боярская — и все на одном торжественном собрании, и за одним столом, и два дня подряд! Накопилось столько зарядов нерастраченной энергии!

— Многие известные актеры в фильме абсолютно неузнаваемы. Скажем, у Александра Балуева получился совершенно чеховский персонаж, дядя Ваня.

— Как-то к нам на площадку пришел художник Паша Каплевич, друг Александра Балуева. Оглядывается, спрашивает: а где Балуев? Не узнал! Меня это порадовало: хотелось снять с Саши его генеральский мундир и сделать из него именно чеховского персонажа

— И еще, неужели эту главную театральную стерву играет Елена Сафонова?!

— Она. Я думаю, это своего рода самоотверженность актрисы, которая обычно играет роли от гордых английских королев до нежных «зимних вишен», изобразить вот такую мымру.

Очень личное кино

— Вы как-то обещали снимать только комедии — почему вдруг мелодрама?

— Потому что повторять пройденное неохота, а новое смешное не пишут или пишут плоско. А вот повесть Сергея Ашкенази «Григорий Евсеевич» покорила. Ироничная и грустная, многоплановая и легкая, страстная и нежная...

— Эта история из жизни 50-х, и в ее основе тема сталинских репрессий — а фильм смешной и светлый.

— Думать, что в те годы все только и делали, что тряслись от страха и ждали, когда постучат в дверь, — глупо. Люди влюблялись, смеялись, мечтали, пели песни — народные и советских композиторов. Особенно молодые. Я помню своих родителей именно в эти годы.

— Вы посвятили картину своим родителям. Расскажите о них.

— Мама — врач, папа — киноинженер. Папа водил меня в Институт киноинженеров смотреть кино. Там я и начала свое приобщение к «важнейшему из искусств», особенно запомнились стереофильмы.

Мои родители были очень светлые люди, они любили музыку, смех, прекрасно танцевали. Любили друг друга и радовались жизни! Они были молоды! Они победили — оба воевали! Среди папиных друзей ходили легенды о его остроумии. Он до последних дней шутил: «Я плохо вижу, плохо слышу и плохо соображаю... А в остальном я еще в полном порядке!» Мама была очаровательной женщиной — с тонкой талией, прекрасными округлыми формами и вздернутым носиком. Как и героиня нашего фильма — Верочка. Эту роль играет Лиза Боярская и чем-то ее напоминает — такая же красивая и с тонкой талией. Мечта генерала.

— Она дочь Михаила Боярского?

— Ну да. А Михаил Сергеевич в фильме играет ее отца. У нее не только гены хорошие, но и школа отличная: ученица Льва Додина.

— А у вас откуда тяга к искусству?

— От «Геночки», наверно. Папа был очень артистичен, шикарно играл на расческе, подкладывая папиросную бумагу, показывал тень Чаплина на стене. А еще у папы брат был родной, народный артист всего Советского Союза Леонид Ясиновский. Он начинал свой актерский путь в Одессе. Там был и другой мой дядя, бабушкин брат, Яков Осипович Заславский, который так играл Фильку-анархиста в «Интервенции», что одесские воры подарили ему золотые именные часы. Когда театр приезжал к нам на гастроли, дяди привозили свеженькие одесские анекдоты и всяко-разные куплеты: «Увесь одесский розыск рассылаеть телеграммы, шо вся Одесса-мама переполнета з ворами и шо настал критический момэнт — и заедает темный элемэнт». Мы с сестрой подпевали. Я спела эти куплеты друзьям в классе, они спели своим папам и мамам, те спели директору школы, а тот спел моим родителям — и меня чуть не исключили из 4-го класса.

— Каким вам помнится это время?

— И веселым, и трагичным. Потому что в доме всегда было полно народу, приходили бабушкины братья и сестры. Один брат был художником — и от него фамилия моего героя в фильме, тоже художника, Зарицкий, другой — прекрасным пианистом, третий по молодости ходил в революционерах. А все сестры прекрасно пели. В комнате стояли большой черный кожаный диван и пианино. Когда все собирались в бабушкиной, большой комнате — метров 17! — было весело, было радостно, и в воздухе висело озорное: «А на черта нам чужие?!..» Но иногда взрослые говорили трагическим шепотом, задергивали шторы, прислушивались к шагам на лестнице. И это я тоже помню...

Платье в горошек

— Масса звезд пошла к вам сниматься в эпизодах — Николай Пастухов, Александр Адабашьян, Игорь Скляр...

— К нам даже депутат пошел сниматься. Олег Бочаров — Московская дума. Он у меня снимается в четвертой картине. Начинал с руководства бандитами в фильме «Хочу в тюрьму». Я его случайно встретила на каком-то застолье, спрашиваю: «Сниматься будете?» Он говорит: «Да». Приехал тогда прямо в кадр — напомаженный, в хорошем длинном пальто, из-под которого торчал спортивный костюм. Это была середина 90-х, и он абсолютно в этот стиль вписался. А в новой картине он играет знаменитого кинорежиссера, и мне хотелось, чтобы это был наполовину Пырьев, наполовину Григорий Александров. Надели на него пырьевскую шляпу и шарф, как на фото того времени. Элегантный и соблазнительный. Этот кинорежиссер не мог появиться иным: надо было, чтоб герой Балуева ревновал свою жену по-настоящему.

— Надо сказать, эта очередная «обманка» картины действует безотказно. Я тоже напрягся: неужели он? И еще мне понравилось, что главная трагическая тема картины идет как бы за кадром, а само действие, скорее, забавно. А каждый эпизодический персонаж — будь то одинокий старик у Николая Пастухова или премьер театра, его главный Гамлет у Игоря Скляра — несет в себе свою мелодию, за каждым читается его жизнь.

— Там вообще много личного. К примеру, фотография этого челябинского парня, Виктора, на самом деле фото отца Александра Балуева в молодости. В поисках нужного типажа я перерыла сотни альбомов, просмотрела множество фотографий военных лет, ничего не подошло. В последний день Саша Балуев принес фото своего отца — это было идеальное попадание. Когда началась съемка этой очень важной сцены и Балуев послушал чтение письма в моем исполнении, глядя на фото отца, то ему, как он потом признался, и играть ничего не пришлось. Кстати, я в этом фильме тоже дебютировала как актриса: за кадром читаю письмо матери.

— В фильме — замечательная музыка.

— Алексей Шелыгин — очень хороший композитор. Такой моцартианский! Монтируя фильм, я ставила музыку Чайковского, Шопена, Рахманинова, и это мне помогало создать нужное настроение. Саша Балуев очень любит Второй концерт Рахманинова, и я этим тоже воспользовалась на съемке. Но за каждое использование чужой музыки в чужом исполнении в фильме нужно платить деньги, а, кроме того, мне было важно единое музыкальное решение и точное совпадение с настроением героев. Поэтому вся музыка оригинальная, и только Рондо каприччиозо Сен-Санса в исполнении Максима Федотова я не могла ничем заменить. В фильме на скрипке играет Эммануил Мухин (Николай Фоменко), друг детства героя и знаменитый на весь мир маэстро.

— Кстати, Фоменко играет по-настоящему. Он что, действительно умеет?

— Конечно, умеет. Он же учился в музыкальной школе по классу скрипки. Играет под фонограмму, но достоверно изобразить игру на скрипке человеку, который ее не держал в руках, совершенно невозможно. Когда мы снимали эту сцену ночью в Рахманиновском зале, Балуев по роли сидел в первом ряду, и выражение лица у него было как сейчас у вас: он же играет! И как хорошо!

— Фильм удивительно внимателен к деталям того времени.

— Есть в Москве такое место — «Марк», барахолка где-то возле Бескудниково. Мы с художником по костюмам туда ездили как на работу каждую субботу и каждое воскресенье. И собирали все старье. Только одно платье у героини, в котором она встречает Новый год, в горошек, оно чуть опережает свое время. Но я подумала: ее отец ездит за границу и вполне мог привезти девочке такое платье.

Большая золотая осетрина

— Поговорим о придуманном вами кинофестивале «Улыбнись, Россия!». Он родился в Великом Новгороде, все годы кочевал по стране и докочевал до Астрахани.

— Интерес к нему по-прежнему большой, приехало много замечательных людей. «Больших золотых арбузов» за вклад в кинокомедию удостоились Лия Ахеджакова, Валентин Гафт, Александр Адабашьян и — посмертно — замечательный композитор и великий шутник Никита Богословский. Зал был всегда полон, хотя от зрителей это требовало, по-моему, настоящего героизма — было жарко!

— Я одного не могу понять: где вы нашли у нас такое количество кинокомедий? Ощущение, что их почти не снимают.

— Это не так. У нас было 14 фильмов в конкурсе, из них четыре дебюта. Причем все дебюты сделаны молодыми женщинами. Мне это было особенно приятно, и свой президентский приз я отдала дебютантке Маше Маханько за картину «Жулики». А главный приз «Большой осетр» получил «Заяц над бездной» Тиграна Кеосаяна. Успехом у зрителей пользовалась также картина «Большая любовь» с Михаилом Пореченковым и Юлией Меньшовой, и приз за лучший сценарий получил Максим Стишов. Премию кинопрессы отдали картине «Свободное плавание» Бориса Хлебникова. Приз «За самую саркастическую комедию» получил Юлий Гусман. А главный актерский приз «За вашу улыбку» — Владимир Долинский. На фестивале были четыре картины с его участием!

— Что больше всего огорчило на фестивале?

— «Волга-Волга», новая комедия по старому фильму. Прием прост: изображение Мамышева-Монро грубо впечатано в кадры фильма Григория Александрова вместо лица Любови Орловой. Я, честно говоря, посмотрела эту картину перед самым фестивалем и попросила Мамышева-Монро, чтобы он ограничился отрывком минут на десять и объяснил, что это все сделано для тусовок в ночных клубах для «своих». Но картину все-таки показали полностью, и потом было много звонков возмущенных зрителей, которые не могли понять, зачем понадобилось это издевательство над памятью Орловой. Мне и сам Мамышев-Монро рассказал печальную историю, как в московском кинотеатре «Фитиль» показали эту «Волгу-Волгу» в день 8 Марта, пригласив ветеранов, — и те плакали от обиды, для них это было оскорблением. С моей точки зрения, это глумление над любимым фильмом многих поколений. Спрашивала у Мамышева-Монро: зачем это сделано? Он ответил: меня подставили.

— Как эта штука попала на фестиваль?

— Я передоверилась программному директору.

— Почему символом фестиваля в Великом Новгороде было кривое зеркало, а теперь стали арбуз с осетром?

— «Кривое зеркало» появилось как программа Петросяна. Спорить и выяснять, кто первый, — зачем? Лучше придумать что-то новое и близкое к тому месту, где проходит фестиваль. Кривое зеркало — это улыбка над собой. Арбуз с осетром — исчадия южной Волги. Если хочешь заставить человека улыбнуться, годится очень многое — от шлепка по заду до высоколобой шутки с тройным дном. В идеале такой, трехслойной и должна быть кинокомедия. Одни засмеются, потому что этот ударил, а тот упал. Другие — потому что увидят в этом намек на политическую систему. Третьи почувствуют в невозмутимости упавшего этакое философское отношение к жизни. Но такого «кина» сейчас практически нет. Нет «Осеннего марафона», «Не горюй», «Берегись автомобиля»... Когда меня спрашивают, сделаю ли я однажды совсем-совсем серьезное кино, отвечаю: не дождетесь! И не потому, что не могу. Сделать серьезное намного проще — с хорошим оператором, по хитросплетенному сценарию, с многозначительными паузами. Получится вполне фестивальное кино, можно даже пробиться... Комедию сымитировать невозможно, но ее фестивали не сильно жалуют. А уж на фестиваль женского кино во Франции комедию — ни-ни! Там только про рыдающих и несчастных, про таблетки и аборты и про то, какие эти мужики негодяи. А если и пригласят, то ничего не дадут. Это — позиция. Поэтому я и сделала фестиваль «Улыбнись, Россия!» — комедию надо поддержать! Надо холить ее и лелеять. Я с детства верю в лечебную силу смеха. Моя бабушка когда-то тяжело заболела, доктор прописал ей черный хлеб и что-нибудь смешное. Мы бросились собирать анекдоты и стали ее смешить. И она поправилась. Я вообще думаю, что мир еще жив потому, что умеет смеяться...