21.01.2008 01:00 Еженедельный журнал «Профиль»

Архивная публикация 2008 года: "«Мы получили стабильность, но в нее не верим»"

Почему в России перестали работать; откуда берется депрессия в эпоху стабильности; как манипулировать поколением менеджеров; на что способны «дети индиго» — рассказывает старший научный сотрудник Психологического института Российской академии образования, руководитель психологической мастерской «Точка опоры» Вита ХОЛМОГОРОВА.

Суета осталась, смысл ушел
— Даже после новогодних праздников, не говоря уже о допраздничном состоянии, огромное число людей, причем вполне успешных, состоявшихся, живет с настроением какой-то загнанности. Даже при всей деловитости жизни есть ощущение бега по кругу. Это так, вы это замечаете?
— Да, я замечаю это уже два года, а в последний год ощущаю особенно сильно. У людей не проходит состояние бесконечной суеты, а главное, ощущение того, что остановиться невозможно.
— Откуда это? Год назад один мой коллега сказал: в целом люди расселись по местам, гонка 90-х за положением, деньгами, просто попытки восстановить докризисный уровень жизни более или менее закончились. Карьеры из воздуха уже не делаются, состояния тоже. Заняв некие социальные ниши, люди получили время для досуга. Тогда откуда измотанность?
— Очень многие теперь не работают, а функционируют. Это не столько деятельность, сколько изображение деятельности. Причем в этом состоянии пребывают люди даже на очень серьезных позициях. Да, они постоянно в делах, но ощущение белки в колесе не проходит. Человек вроде бы понимает, что это кручение никуда не ведет, однако продолжает крутиться. Потому что если остановиться, то остановится все колесо. Жизнь остановится.
— Но почему нет попыток направить эту энергию на что-то еще?
— Потому что нет ощущения перспективы. Эта тенденция сейчас очень четко просматривается: у многих людей пропал энтузиазм. Есть ощущение, что все бессмысленно. Инициатива бессмысленна, менять что-то бессмысленно. Бессмысленно вылезать, что-то предлагать, экспериментировать. Потеря вектора смысла и провоцирует это функционирование.
— Раньше этот вектор был? Скажем, пять лет назад?
— Был.

Приходят и не берут
— А чем его тогда можно было объяснить? Желанием заработать?
— Прежде всего им. Смотрите, тогда было так: я работаю, чтобы заработать денег. Сейчас для многих заработать денег вновь стало возможно без особого усилия. Сейчас, если люди уже сидят на рабочих местах, они деньги и так зарабатывают. Получается, теперь главное не столько работать, сколько создавать видимость работы.
Сложно обобщать чувства и настроения, потому что, если мы говорим о хозяевах бизнеса, это одна история, если об исполнителях — другая. Есть очень довольные собой и жизнью. Они вальяжны, оптимистичны, они построили свою жизнь так, что три раза в год куда-то выезжают, у них распределены няни, жены, у них все на местах, и им хорошо. Но они, как правило, ничего не развивают, а, скорее, сидят на одном социальном уровне и управляют.
У большинства же ощущения иные: стресс и страх. Принцип один: не высовывайся. На то есть две основные причины. Первая — не высовываться на всякий случай. Потому что и так хорошо. Вторая причина иная: снова стали побаиваться. Но не бандитов, как в 1990-е, а различных проверок со стороны госорганов.
— Социологи говорят об ином: бизнес воспринимает те же взятки, платежи и откаты как норму. То есть в нашей социоэкономической системе неформальность есть часть отношений. Возмущаются не когда надо платить, а когда приходят «внепланово».
— Правильно, но это не противоречит тому, что я говорю. Дело в том, что сейчас эта система отношений некоторым образом поменялась: сейчас приходят и не берут!
— А что же они делают?
— Начинают жесткие проверки, разбираются, штрафуют, замораживают счета. Это напоминает своего рода «выполнение плана». Как с инспектором ГИБДД иногда бывает: если ему нужно отобрать права для отчетности, то с большой долей вероятности взятку он не возьмет. Так вот, в бизнесе, как рассказывают многие, сейчас тоже все чаще возникает ощущение плана, спущенного сверху. Причем, похоже, сами проверяющие тоже побаиваются — уже своих, внутренних проверок. Многие бизнесмены постоянно жалуются на зыбкость и говорят: сейчас лучше всех тем, кто вовремя продал бизнес и теперь занимается собой. Они медитируют в Тибете, создают венчурные компании во Вьетнаме, покупают недвижимость на Западе. Вот они счастливы.
— Но как ваше утверждение соотносится с тем, что мы видим на каждом шагу? В мегаполисах, куда ни глянешь, всюду вырастают торгово-офисные центры, открываются магазины, рестораны, офисы.
— Это правда, денег в стране много. Однако развивающих в процентном соотношении стало меньше, чем раньше.

Голая, но с бантиком
— При этом мы видим — что в глянцевых журналах, что по ТВ — феерические гламурные тусовки, море ухоженных, довольных собой и жизнью людей. Если взять сегмент гламура, какие там настроения?
— Они счастливо тусуются и одновременно воют от всего этого. Не случайно одна из неотъемлемых составляющих гламура — психолог, которому можно потом поплакаться, как они «от всего этого устали».
— Это правда или дань моде, как, скажем, сумочка из последней коллекции?
— По-разному, сильно зависит от личности. Для одних действительно все прекрасно, они приходят к психологу как к некой составляющей стиля жизни, где можно рассказывать, как «все это не имеет смысла». А есть те, для кого подобный образ и ритм действительно не очень соответствуют внутренним потребностям. Вечеринки, тусовки, бренды... Они в этом живут, а внутри все протестует. К таковым можно отнести, например, женщин за 30 с неустроенной жизнью, которые живут в этом ритме именно в надежде его поменять, найти мужа, изменить жизнь. Есть музыканты, фотографы, вообще публичные люди, они так и говорят про какую-нибудь презентацию: «Пошел на работу». Светиться, появляться на фотографиях в светской хронике, «быть в тусовке» — одна из составляющих их работы. Есть и другое отношение ко всему этому.
— Какое же?
— Знаете, как друг познается в беде, так личность познается в деньгах. Возьмем известные истории с Куршевелем. Вот зачем ему 40 девушек? Ну понятно, что незачем. Но их все равно будет 40! Недавно один шоу-деятель рассказывал мне, как он должен был спеть для компании украинских бизнесменов. Они на неделю сняли в Турции отель, с ними была сотня девушек, которые их всюду сопровождали. Так вот эти бедные девочки уже не знали, как выделиться. Они же все одинаковые! Когда одна идет по улице, на нее обращаешь внимание, а когда их сто, и все 90х60х90... Это был кошмар, поэтому они начали экспериментировать. Например, сидели голые за столом. Но поскольку опять-таки половина из них оказались голыми, они пошли дальше и начали приклеивать к себе бантики. Чтобы голая, но с бантиком!..
Другую историю рассказывала одна телеведущая: на российском мероприятии в Европе, куда девушек в последние годы наезжает столько же, сколько бизнесменов, многие девочки боялись отойти в туалет. Потому что знали: пока она будет идти в туалет и обратно, рядом с ее бизнесменом уже окажется другая, а он может и не заметить разницы. Это я говорю не только о девушках, но и о тех, кто, обладая деньгами, пошел по такому пути. Они тусуются, они зажигают; в реальности им скучно. Все свое время они заполняют этими внешними событиями, потому что главное — не остановиться.
Это «главное — не остановиться» — то, в чем находится большинство из нас. Это ритм большого города, особенно Москвы, ритм сегодняшней российской жизни.
Потому что если мы остановимся, мы поймем: половина из всего того, что мы делаем, не имеет ни малейшего смысла. И окажемся перед лицом пустоты, а это страшно.

Многое стало возможным
— Так вот и возникает вопрос: почему? Казалось бы, у людей появляется время, деньги, можно перестать крутиться как белка в колесе и навешивать на себя бантики. Подумать о чем-то более добром, непреходящем, что ли. А в жизни мы видим прямо противоположное: ожесточение, отсутствие элементарной доброты, сентиментальности.
— В Москве очень сложно обращаться к чему-то доброму и вечному. Ритм этого города в сотни раз быстрее, чем ритм вечности. И чтобы соответствовать ритму этого города, сила духа должна быть невероятной. Очень непросто думать о вечном в наших пробках. Какая нервная система выдержит это?
В итоге — адская измотанность из-за отсутствия позитива. Нет нормальных человеческих отношений — когда соседи здороваются, когда в магазине тебя знают и оставляют любимый хлеб... А ведь настроение в жизни часто складывается из таких мелочей. Они есть в Европе, по-прежнему есть в Грузии, Армении, но их абсолютно лишены москвичи. Второе — опыт. Вот мы наконец начинаем нормально жить, и при этом почти все говорят: слишком хорошо живем, наверное, будет кризис. Возможно, это наш опыт, подтвержденный веками: слишком долго хорошо быть не может.
— Чем все это вкупе может грозить — человеку, городу?
— Я заметила: в Москве, когда ты подходишь и улыбаешься, сначала в большинстве случаев на тебя смотрят с огромным недоверием, как будто ждут, что сейчас им сделают какую-нибудь гадость. Проявление человеческих чувств здесь наказуемо. Вот пример: перед Новым годом многие абоненты МТС получили эсэмэски примерно следующего содержания: помоги, брось 10, 60, 100 рублей, у меня проблемы, приеду, все объясню, целую. И вот ты, как хороший человек, не зная, кто тебе написал, но понимая, что у человека проблемы, идешь и кидаешь эти 10, 60, 100 рублей. А потом выясняешь, что это классическое мошенничество, не первый день практикуемое с абонентами сотовой связи. И чувствуешь себя полным идиотом. Или когда выходишь из машины, потому что кому-то нужна помощь, и объясняешь, как доехать, а у тебя в это время крадут с сиденья барсетку...
Когда мы делаем что-то для других, мы открываемся в том лучшем, что в нас заложено, — в чувстве соучастия, сопереживания ближнему. В такой ситуации мы очень уязвимы. И когда нас бьют в это место, удар оказывается в разы более болезненным, чем когда мы в своих чувствах закрыты. Поэтому в этом городе тысячу раз подумаешь, проявлять ли человечность. А потом и вовсе перестанешь ее проявлять. Ты просто становишься жестче...
Чем это грозит? Тем, что многое становится возможным. Потому что никто не обратит на это внимания. И не отреагирует.
— Почему этим не озабочена, скажем, власть? Ведь в ее возможностях если не человеческие рамки жизни задавать, то, по крайней мере, думать о будущем. К примеру, уделять больше внимания той же экологии. Ведь и чиновники дышат этим воздухом, и дети их, и родители.
— Я думаю, это во многом потому, что никто не готов поступаться сегодняшним комфортом, как его понимают. Лучше вывозить семью три раза в год в горы или на море продышаться. Чтобы заниматься будущим, нужно стабильно быть в настоящем. А у нас стабильность есть, а уверенности в ней нет. Мы получили стабильность. Но мы в нее не верим.
И здесь есть другая опасность. Дело в том, что хуже всего человек выносит именно ситуацию неопределенности. Поэтому ему свойственно любыми способами определенность создавать. Голод по красивой картинке стабильного, сытого, спокойного будущего колоссален, и если кто-то предложит убедительную, привлекательную картинку этого будущего, люди с удовольствием за нее схватятся.
Поэтому мы имеем две опасности: безразличие, с одной стороны, и угрозу манипуляторства — с другой.

Они амбидекстры?
— Что с молодежью? У них, наверное, все же другие настроения.
— У молодежи, тех, кому до 20—25, действительно есть ощущение стабильности, вера в будущее. Но посмотрим, что с ними произойдет, когда они займут свои социальные ниши. Дело в том, что они выросли не только в условиях отсутствия дефицита, тоталитарного опыта и репрессий. Они выросли и в условиях подмены внутренних ценностей внешними. Как раз в перестроечные и постперестроечные годы, когда родители были в основном растерянны, заняты лихорадочным зарабатыванием денег или осмыслением новой реальности, эти дети уже росли на компьютерных играх, на видеоприставках, рождающих пустоту внутри человека. Опасность этих игр и приставок в том, что они отнимают много времени, но непродуктивно. Это не созидание, а паразитирование на иллюзии созидания. Эти игры формируют потребителя, а не творца. Кроме того, это дети, для которых один из базовых критериев — деньги. Посмотрим.
— А какие настроения у детей? Они идут вслед за настроениями родителей или реагируют на безумную жизнь взрослых как-то по-иному?
— С детьми очень интересно. Есть мнение, что мы присутствуем при появлении совершенно иного типа человека. Сложно пока называть это столь громко, потому что явление не изучено, но новые тенденции действительно наблюдаются по всему миру. Как это объяснять и прогнозировать, пока непонятно.
В чем это выражается? К примеру, мы все, наши родители, бабушки, дедушки, прабабушки, прадедушки развивались по одному сценарию. Известно, что в год с ребенком происходит то-то, от 3 до 7 лет — развитие таких-то функций и так далее. Потом была некая акселерация: дети быстрее набирались слов, быстрее начинали ходить.
Сейчас наблюдаются качественные изменения в развитии детей. К примеру, как проходит ребенок стадии развития мышления? Вот он видит набор предметов и раскладывает их: это в одну кучку, это в другую... Мышления как такового еще нет, но функция классификации и обобщения уже налицо. Потом у ребенка развивается память, он может оперировать наглядными образами, затем сопоставлять с внутренними, производить некоторые операции в голове. Наконец, в 6—7 лет он уже мыслит, развернуто говорит сложноподчиненными предложениями, у него есть внутренний план. Так вот, сейчас ребенок в 2 года может выдать такое развернутое суждение, которого по всем известным нам законам детской психологии быть не может! В США таких детей стали называть «дети индиго», у нас пока их называют «дети света», но, повторяю, они еще очень мало изучены. Хотя если еще недавно их были единицы, то теперь таковых рождается большинство, это уже приобретает характер массового явления.
— Однако при этом что-то про них уже известно, раз стали говорить о новом явлении. В Штатах издано несколько книг, описывающих, правда, по большей части просто реакции этих детей в обычной жизни. Но действительно, совершенно отличные от того, к чему мы привыкли или чего ждем от детей 2—6 лет...
— Известно, к примеру, что ими совершенно иначе усваивается информация: скажем, в математической задаче эти дети почти сразу выдают ответ. Как у нас было? Дано — решение — ответ. У этих детей: дано — ответ. Как ты это сделал? А ребенок не может воспроизвести алгоритм. А многие наши учителя с советским опытом сразу набрасываются на ребенка: ага, посмотрел в конец учебника. Это не так!
Очень интересные наблюдения можно делать, когда в семьях двое-трое детей. И вот старшие «нормальные», а младший такой. Я знаю случай: семилетний ребенок, первоклассник, дома решает задачку по математике, мама рядом с ним, помогает: «Мы эту кучку сложили с этой кучкой, потом эту кучку, что получилось?» Семилетний ребенок молчит. Вдруг с дивана, на котором играет ребенок двух с половиной лет, раздается: «Получилась сумма». Это очень высокая степень обобщения, и такого ни по каким известным нам законам развития быть не может. А происходит!
Далее. Эти дети удивительно быстро схватывают новые слова. Если ребенок услышал новое слово, через 5 минут он включит его в свой словарь и начнет использовать. Соответственно, у этих детей совершенно иные скорость, способ усвоения информации и ее объем. Мы видим, как стремительно в нашей жизни идет сейчас накопление информации, знаний, и часто говорим, что в одной голове это очень сложно уместить. Так вот у этих детей все укладывается и сразу превращается в знания.
— А как они относятся к эмоциональным проблемам родителей — к затюканности, к боязни остановиться?
— Понимаете, как правило, они совершенно другие и в плане эмоций. Они очень независимы, но они, я бы сказала, и более равнодушны... При этом у них фантастическая интуиция, что одно время и позволило сделать на них сенсацию, объявив ясновидящими и телепатами. И еще: есть предположение, что они амбидекстры — у них одинаково развиты оба полушария мозга.

Когда в выходные плохо
— Что дадут миру эти гении, станет ясно не ранее чем через 20—30 лет. А что делать сейчас?
— С одной стороны, я вижу, что намного больше людей стало ходить в церковь. Это означает, что потребность в чем-то настоящем, хорошем, добром есть. Любая религия дает опору. Она говорит, как правильно, как можно, как нельзя, фактически задает некую структуру жизни. Другое дело, что веры больше не становится... Подход «быстрее, чтобы успеть» вместо «остановиться и оглянуться» отчасти затронул и институт церкви.
— Есть ли хоть какие-то аналогии нашей жизни? Что, например, говорит опыт других стран?
— Экзистенциальные психологи в Америке говорят об отсутствии вектора смысла, о «синдроме выходного дня». Это когда у человека оказывается свободное время. Но ведь мы и у нас теперь это наблюдаем. Знаете, сколько было суицидов в первые длинные новогодние праздники? Нет огородов, солнца, зато есть 10 свободных дней. И оставшись наедине с собой, люди оказались перед страшным вопросом: на что уходит жизнь? Ради чего ты спишь неизвестно сколько, дышишь неизвестно чем, живешь в окружении злых людей, недоброжелательных соседей, для чего по 4 часа в день умираешь в пробке? Для чего все это?
— В Европе разве нет таких вопросов?
— Там никуда не делись семейные ценности и традиции. Там совершенно другие настроения, скажем, на Рождество. Об этом говорили все, кто ездил в ноябре-декабре в Европу. Про нас говорили так: «У вас все носятся за подарками. А там все с радостью покупают друг другу подарки». Еще 20 лет назад мы обвиняли Запад в бездуховности, на поверку же оказалось, что европейская духовность гораздо глубже и устойчивее нашей.
— Но ведь это та самая духовность, которую российский человек терпеть не может, — духовность обывателя, жизнь мещанина.
— Может быть, но эта духовность и эти ценности, как оказывается, гораздо более человечны, чем наша страдальческая изломанность.