Архивная публикация 2004 года: "Назад в США"
Большой и Мариинский открывают балетную Америку ХХ века. И делают это вполне успешно. Однако этот успех может прожить очень недолго. Представители Большого и Мариинского театров устали уже опровергать слухи о конкуренции между этими гигантами нашего оперно-балетного мира. Возможно, ее и нет. Но какой в том толк, если все хотят, чтобы она была, - и публика, жаждущая разоблачительных подробностей, и критики, ищущие повод для сравнений, и, как выясняется, сама жизнь? В очередной раз она устроила знаменательное совпадение. Практически одновременно в Мариинском и Большом прошли главные балетные премьеры сезона. В Питере показал свои балеты Уильям Форсайт - звезда номер один современной хореографии. Эта постановка стала гвоздем программы балетного фестиваля "Мариинский". А Большой представил программу постановок Джорджа Баланчина, посвященную 100-летию со дня рождения главного балетного классика ХХ века.
Однако выяснилось, что сравнивать приходится не столько профессиональные качества петербургских и московских танцовщиков, сколько творческие проблемы, стоящие перед обеими труппами, и способы их разрешения. Обе акции имеют глубокую идеологическую подоплеку. Публике давно внушают, будто главная беда нашего балета в том, что он отстал от современного зарубежного танца. Уже который год выслушивая эти бесконечные упреки, Большой с Мариинским и обратились в конце концов к постановкам зарубежных классиков ХХ века - для того, чтобы сократить разрыв, отметиться-таки на поле современного балета и прочая, и прочая.
Баланчин и Форсайт почти противоположны по своему мировоззрению и стилю. Первый - неоклассик, который, развивая построения и образы русской императорской сцены, создал на основе этого роскошного большого стиля новую абстрактную пластическую реальность. Второй - деконструктивист. Уважая Баланчина и многому у него научившись, Форсайт разбирает на части музыку, пластическую технику, сценическую эстетику и, кажется, само тело танцовщика, чтобы составить из этих частей жутковатые, но чрезвычайно выразительные и буквально завораживающие нагромождения. Сходство между ними лишь в том, что оба хореографа следуют путями, совершенно противоположными нашему танцу. Отечественная балетная традиция такова, что у нас танцевальное действо - спектакль, а артист - персонаж, призванный увлечь публику близкими ей эмоциями. У Баланчина и Форсайта танец - абстрактная картина или инсталляция, а танцовщики - лишь краски или визуальные объекты. Цель процедуры - отстранение публики от прекрасного или ужасного, но подчеркнуто иллюзорного мира. Вопрос не в том, что лучше или "актуальнее", вопрос в том, что "органичнее" для здешней почвы. Станут ли безусловно удавшиеся (в этом сходятся и критика, и публика, буквально штурмовавшая оба театра) премьеры Форсайта и Баланчина частью постоянного репертуара Мариинки и Большого? Ведь тот же самый Баланчин был уже вполне успешно освоен Большим несколько лет назад: шумная премьера, зрительский ажиотаж и буквально тут же последовавшее "развоплощение".
Все это заставляет сделать шаг в сторону от привычных рассуждений о "догнать и перегнать". Верно ли считать, что наш балет отстал от западного и должен что-то догонять? Если назвать эту разницу "отставанием" - оно безнадежно велико; догнать - значит полностью преобразиться. Если же говорить не об отставании, а о том, что пути русского и зарубежного танца после революции разошлись, то мы увидим, что наш балет, следуя своим путем и оставаясь театром, всегда занимал ведущие позиции. И в середине ХХ века, когда изобретенная у нас хореодрама вызвала волны подражаний в Европе, и в конце, когда вдохновляясь примером наших "звезд", шлифовали свое personality западные танцовщики.
Сейчас у нашего балета много проблем, и первая - отсутствие хореографов. Однако есть другая сторона - исполнительское искусство. И тут об отставании говорить не приходится. Уже десяток лет звезды Большого и Мариинского нарасхват во всем мире, их имена: Светлана Захарова, Диана Вишнева, Ульяна Лопаткина, Надежда Грачева, Игорь Зеленский, Сергей Филин, Андрей Уваров - знакомы даже тем, кто в балет не ходит. Артисты этого поколения сильно отличаются от "звезд" 70-80-х, но не вступают в конфронтацию с традициями, а пользуются ими. Они придают современное звучание классике, от "Жизели" до "Спартака", и вполне справляются с новыми постановками (тот же "Светлый ручей" в Большом). Вот и Баланчина с Форсайтом освоили не поперхнувшись: сказано - сделано. Так, может быть, видеть пути развития русского балета в том, чтобы поддерживать этих, а также претендующую на статус новых "звезд" молодежь (благо, их искусство - живое и пользующееся спросом), чем вгонять танцовщиков в прокрустово ложе теорий об "отставании"?
Александр Проханов: "Я сам себя ощущаю балериной" "Профиль": Александр Андреевич, как вы вообще относитесь к балету? Александр Проханов: Я к балету великолепно отношусь. Я вообще сам ощущаю себя балериной. "П.": А сложилась ли с детства в вашей жизни традиция семейных походов в Большой театр на балет? А.П.: Да. Но это даже не было для меня искусством. Это было погружением в какую-то странную метафизику, загадочные переживания. Колоссальный пустой объем, наполненный бархатным сумраком, где медленно гаснет эта восхитительная люстра хрустальная и возникают эти загадочные и непонятные мне видения... Теперь, когда я вспоминаю об этом, я вспоминаю о своих детских реликтовых страхах - всякие там ведьмы, призраки колдуньи. И это возрождалась, когда я смотрел на эту сцену с золотыми, серебряными, аметистовыми существами, которые летали и порхали. Потом в 1991 году, когда я был, по существу, участником ГКЧП, все повторилось: балет "Лебединое озеро" загадочным образом стал символом крушения всего моего миросознания. На этом балете завершался весь Большой стиль советский, и под эти танцы уходило в прошлое все: и война, и Т-34, и панфиловцы, и ГУЛАГи, и вообще вся эта огромная красная эпоха - все это уходило под адажио. И тогда тоже все это мне казалось каким-то метафизическим и волшебным. "П.": А сейчас вы часто посещаете балетные спектакли? А.П.: У меня на это нет времени: я весь погружен в свой новый роман, в актуальную политику. Но одно время я очень увлекался хореографией. Искусство жеста тогда было для меня чрезвычайно важно, более даже важно, чем музыка. "П.": Кажется, с тех пор искусство жеста так и осталось для вас важным и вы его хорошо освоили. А.П.: Конечно, потому что пластика - это то, что обесценивает слово. Пластика отодвигает слово, которым я оперирую, на периферию всех проблем, и глухонемой мир приобретает выразительность. Через пластику, которую я видел в балете, я постигал, по существу, проблемы машины, проблемы души и даже проблемы речи. Ведь самолет в небе - это та же балерина. "П.": А вот если бы вы сейчас собрались на балет, что бы вы выбрали? А.П.: Я бы, конечно, пошел на что-то чрезвычайно абстрактное, какой-нибудь балет, поставленный по рисункам Кандинского. Если бы у меня была возможность, если бы я был праздным человеком, гедонистом, я ходил бы не на архаичную классику, которой во мне самом много. Но есть такая кромка в моем сознании, которая искрит и все время требует провокации, связанной с современным авангардом. Конечно, я бы ходил на современный, непостижимый для меня, пугающий, восхищающий меня модернистский балет. |
Подписывайтесь на PROFILE.RU в Яндекс.Новости или в Яндекс.Дзен. Все важные новости — в telegram-канале «PROFILE-NEWS».
