Архивная публикация 2006 года: "Не надо слез!"
На прошлой неделе вполне предсказуемым образом завершилась эпоха в истории Российской Академии наук. В соответствии с «духом времени» Академия подчинилась требованиям власти и, перестав быть самоуправляющейся организацией, согласилась с тем, чтобы ее устав утверждался правительством России, а руководитель — президентом страны. Академическое свободолюбие, о котором охотно рассказывали ученые мужи, уходит в прошлое. Что же это за «дух времени»?! Ведь даже полвека назад, когда И.В. Сталин был академиком, а деятельность ученых ежечасно сверялась с идеологическими канонами, Академия сохраняла все атрибуты самоуправления. Сегодня же наука и идеология надежно разделены хотя бы по той причине, что никакой внятной идеологии просто не существует.
Но действительно ли принятые решения угрожают российской науке — уровню исследований, конкурентоспособности разработок и, наконец, престижу научной карьеры? На мой взгляд, не слишком. Дело в том, что Академия наук, законсервировавшаяся в ее советском образе, представляет собой скорее управленческо-организационную, нежели научную структуру.
В большинстве развитых стран статус, влияние и доходы ученого определяются тем, в каком университете или научном центре он работает; почтение его коллег отражается в академических званиях (причем, как правило, международных — из 3700 членов Национальной академии наук и искусств США 3240 являются почетными профессорами зарубежных университетов или членами других академий, а 162 человека — или 4,5% членов — лауреатами Нобелевской премии). Финансируются научные исследования из средств государства, корпораций, университетов или же специальных общенациональных фондов (таких, как National Science Foundation в США, Сentre national de la recherche scientifique во Франции или Deutsches Forschungsgemeinschaft в Германии).
В России — совсем другая ситуация, когда Академия наук (с 493 академиками, 718 членами-корреспондентами и 112 тыс. занятых в системе РАН) стала крупнейшим не только научным, но и хозяйствующим субъектом; при этом от государства она получает всего около 26,2 млрд. рублей в год, но зато, по-видимому, не меньше — от коммерческого использования принадлежащих ей активов и недвижимости. (Для сравнения: National Science Foundation распределяет ежегодно $6 млрд., Сentre national de la recherche scientifique — 2,7 млрд. евро, Deutsches Forschungsgemeinschaft — 2,4 млрд. евро, а размер фондов, из которых финансируются Гарвардский и Принстонский университеты, составляет соответственно, $18,8 млрд. и $10,4 млрд.)
Качество же научного продукта оставляет желать лучшего — и это мягко говоря. В наше время, располагая 11% мирового научного персонала, Россия обеспечивает менее 3% научных публикаций; цитируемость наших авторов близка к нулю, а число упоминаний в прессе далекого от академического сообщества Г. Перельмана превосходит упоминания всех российских академиков вместе взятых. Оригинальные технологические разработки рождаются по большей части не в недрах Академии, а в военных лабораториях и конструкторских бюро; новые обществоведческие теории — и вовсе в кулуарах администрации президента. Наша наука более «национальна» и «суверенна», чем сама Россия, и поэтому реформы ей уже не навредят. Что же касается престижа научной карьеры, то он может даже возрасти, так как сегодня самая заветная мечта у студентов — пополнить по окончании вуза ряды госчиновников.
Кроме того, правительство приготовило для академиков не только кнут, но и пряник. Через неделю Государственная дума рассмотрит во втором чтении закон «Об автономных учреждениях» — уникальный документ, позволяющий государственным органам (в случае его принятия) образовывать эти самые «автономные учреждения», которые «осуществляли бы функции государства» (!) в области науки, образования, здравоохранения и культуры. Эти «учреждения» наделяются государственной собственностью, но не несут ответственности по обязательствам государства, а государство — по обязательствам «учреждения». Что еще удивительней: не контролируя новоявленные структуры, государство продолжает финансировать их из бюджета. Можно предположить, что не все структуры нынешней РАН превратятся в такие «учреждения», но некоторая часть станет ими наверняка. Скорее всего, та, с которой так или иначе ассоциированы сторонники нынешней «реформы» Академии наук. В этом случае прекратятся скандалы о нецелевом использовании собственности, о пропаже поступающих от арендаторов средств и т. д. Структуры науки будут приватизированы — как здравоохранение и (в ближайшем будущем) сфера образования.
Неэффективная государственная бюрократия нашла способ придраться к «неэффективности» науки и теперь строит и здесь ту же неуправляемую, но прогибающуюся в нужные стороны «вертикаль». Однако не надо слез! Не нужно жалеть о случившемся. Правильнее было бы создать новую Академию — своего рода Institut de Russie, в которую избирали бы тех, кто известен прежде всего научными достижениями, а в своих действиях руководствуется одной лишь совестью.
На прошлой неделе вполне предсказуемым образом завершилась эпоха в истории Российской Академии наук. В соответствии с «духом времени» Академия подчинилась требованиям власти и, перестав быть самоуправляющейся организацией, согласилась с тем, чтобы ее устав утверждался правительством России, а руководитель — президентом страны. Академическое свободолюбие, о котором охотно рассказывали ученые мужи, уходит в прошлое. Что же это за «дух времени»?! Ведь даже полвека назад, когда И.В. Сталин был академиком, а деятельность ученых ежечасно сверялась с идеологическими канонами, Академия сохраняла все атрибуты самоуправления. Сегодня же наука и идеология надежно разделены хотя бы по той причине, что никакой внятной идеологии просто не существует.
Но действительно ли принятые решения угрожают российской науке — уровню исследований, конкурентоспособности разработок и, наконец, престижу научной карьеры? На мой взгляд, не слишком. Дело в том, что Академия наук, законсервировавшаяся в ее советском образе, представляет собой скорее управленческо-организационную, нежели научную структуру.
В большинстве развитых стран статус, влияние и доходы ученого определяются тем, в каком университете или научном центре он работает; почтение его коллег отражается в академических званиях (причем, как правило, международных — из 3700 членов Национальной академии наук и искусств США 3240 являются почетными профессорами зарубежных университетов или членами других академий, а 162 человека — или 4,5% членов — лауреатами Нобелевской премии). Финансируются научные исследования из средств государства, корпораций, университетов или же специальных общенациональных фондов (таких, как National Science Foundation в США, Сentre national de la recherche scientifique во Франции или Deutsches Forschungsgemeinschaft в Германии).
В России — совсем другая ситуация, когда Академия наук (с 493 академиками, 718 членами-корреспондентами и 112 тыс. занятых в системе РАН) стала крупнейшим не только научным, но и хозяйствующим субъектом; при этом от государства она получает всего около 26,2 млрд. рублей в год, но зато, по-видимому, не меньше — от коммерческого использования принадлежащих ей активов и недвижимости. (Для сравнения: National Science Foundation распределяет ежегодно $6 млрд., Сentre national de la recherche scientifique — 2,7 млрд. евро, Deutsches Forschungsgemeinschaft — 2,4 млрд. евро, а размер фондов, из которых финансируются Гарвардский и Принстонский университеты, составляет соответственно, $18,8 млрд. и $10,4 млрд.)
Качество же научного продукта оставляет желать лучшего — и это мягко говоря. В наше время, располагая 11% мирового научного персонала, Россия обеспечивает менее 3% научных публикаций; цитируемость наших авторов близка к нулю, а число упоминаний в прессе далекого от академического сообщества Г. Перельмана превосходит упоминания всех российских академиков вместе взятых. Оригинальные технологические разработки рождаются по большей части не в недрах Академии, а в военных лабораториях и конструкторских бюро; новые обществоведческие теории — и вовсе в кулуарах администрации президента. Наша наука более «национальна» и «суверенна», чем сама Россия, и поэтому реформы ей уже не навредят. Что же касается престижа научной карьеры, то он может даже возрасти, так как сегодня самая заветная мечта у студентов — пополнить по окончании вуза ряды госчиновников.
Кроме того, правительство приготовило для академиков не только кнут, но и пряник. Через неделю Государственная дума рассмотрит во втором чтении закон «Об автономных учреждениях» — уникальный документ, позволяющий государственным органам (в случае его принятия) образовывать эти самые «автономные учреждения», которые «осуществляли бы функции государства» (!) в области науки, образования, здравоохранения и культуры. Эти «учреждения» наделяются государственной собственностью, но не несут ответственности по обязательствам государства, а государство — по обязательствам «учреждения». Что еще удивительней: не контролируя новоявленные структуры, государство продолжает финансировать их из бюджета. Можно предположить, что не все структуры нынешней РАН превратятся в такие «учреждения», но некоторая часть станет ими наверняка. Скорее всего, та, с которой так или иначе ассоциированы сторонники нынешней «реформы» Академии наук. В этом случае прекратятся скандалы о нецелевом использовании собственности, о пропаже поступающих от арендаторов средств и т. д. Структуры науки будут приватизированы — как здравоохранение и (в ближайшем будущем) сфера образования.
Неэффективная государственная бюрократия нашла способ придраться к «неэффективности» науки и теперь строит и здесь ту же неуправляемую, но прогибающуюся в нужные стороны «вертикаль». Однако не надо слез! Не нужно жалеть о случившемся. Правильнее было бы создать новую Академию — своего рода Institut de Russie, в которую избирали бы тех, кто известен прежде всего научными достижениями, а в своих действиях руководствуется одной лишь совестью.
Подписывайтесь на PROFILE.RU в Яндекс.Новости или в Яндекс.Дзен. Все важные новости — в telegram-канале «PROFILE-NEWS».
