Архивная публикация 2005 года: "Неизвестный враг"

Вот уже и президент похвалил силовиков за хорошую работу в Нальчике, и депутаты Госдумы заслушали их доклад, а все еще не ясно: а что, собственно, там произошло? Кто на кого напал? Чья операция проводилась: боевиков или наших спецслужб? И вообще, профессиональные террористы

напали на Нальчик или же доведенные до отчаяния приверженцы радикального ислама «мочили ментов»?Проще всего было бы отделаться общими словами о «гидре терроризма» и ссылками на кавказскую специфику. Но не получится.

Утром 18 октября возле здания прокуратуры Нальчика собралась толпа — человек 70. Как нам объяснили прохожие, это были родственники погибших террористов. На крыльце их ждали полтора десятка автоматчиков.

— Отдайте нам наших детей, — плакали женщины. — Дайте их похоронить.

Позиция властей по этому поводу до недавнего времени была неумолимой: «По закону тела террористов родственникам не отдают».

— Да какие они террористы — они что, школы обстреливали? — возмущался седоусый старик. — Они решили бороться с беззаконием — с ментами. Какой же это терроризм? Они ведь ни одного мирного жителя не тронули.

— Ребята, которые защищались в магазине «Подарки», они тех женщин, что там были, закрыли железными щитами, — доказывала еще одна заплаканная женщина. — Они их защищали. Разве заложников защищают?

Время от времени из здания выходил солидный мужчина в пальто и клетчатом кашне, выносил какие-то списки и мгновенно собирал вокруг себя мокнущих под дождем женщин.

— Зачем они позакрывали все мечети? — возмущалась молодая кабардинка в хиджабе. Ее брат участвовал в нападении 13 октября. — Вот вам почему можно носить бороду? — обратилась она ко мне и, не дав сказать ни слова, сама ответила: — Потому что вы русский и потому что

православный. А наших ребят, если они бороды отпускали, менты ловили и брили осколками от бутылок. У брата все лицо было изрезано.

— Наши мальчики не пили, не курили, а ментам это невыгодно, — поддержала девушку старуха, укутанная платком по самые глаза. — Моему сыну говорили: «Лучше б ты был наркоманом». Потому что с наркомана милиция легко может снять денег, а с наших мальчиков брать было не за что. Теперь их уже не воротишь, пусть хотя бы их тела отдадут.

Постепенно родственники террористов потеряли ко мне интерес. Да и не только ко мне — к прокуратуре, к солидному мужчине в пальто, ко всему происходящему. Тогда самые инициативные родственницы решили пойти к местному «Белому дому» и тем самым вынудить власти переменить решение о выдаче тел.

Шествие, как, впрочем, и митинг перед прокуратурой, нельзя было назвать удачным. Шли вяло, растянувшись, слабо подбадривая друг друга и общаясь с журналистами.

— Власти не дают нам быть мусульманами, — жаловалась сестра террориста в хиджабе. — Наши ребята начали массово принимать ислам, ездить учиться в Египет, Сирию, Саудовскую Аравию. Местный муфтий по сравнению с ними недоучка. Посмотрите на официальную мечеть — это не

храм, а офис. Там молельный зал — крошечный, а как туда войдешь, сразу спрашивают: «Вы к кому?» Ответишь «к Аллаху» — злятся. У муфтия кабинет полмечети занимает.

Рядом понуро идет парень лет 20. Он легонько толкает меня локтем:

— Вон видишь мента невысокого, лысого? Это дядя моего двоюродного брата. Брата убили возле 3-го отдела. Вот этот дядя там работает. Как ты думаешь, можно за деньги пойти стрелять свою родню? Значит, пошли они не за деньги. Брат не курил, не пил и уж тем более не кололся. У

меня с ним общая компания была. Я думаю, все дело в том, что им не давали молиться и жить духовной жизнью.

— А ты почему с братом не пошел, если у вас одна компания была?

Парень надолго озадачивается. Потом неуверенно отвечает:

— Да я не такой уж и верующий, наверное. А потом, я не думал, что у него это так всерьез.

На подходе к «Белому дому» родственников ждали милиционеры и бойцы ОМОНа. Толпа остановилась. Из оцепления вышел человек в камуфляже с погонами подполковника:

— Толпу к зданию мы не пустим, можно провести трех делегатов.

Трое мужчин отправились вслед за подполковником. Ожидание длилось больше двух часов. В течение этого времени женщины, постоянно подогревая друг друга причитаниями, чтением газетных статей и массовыми рыданиями над оными, походя вычислили двух агентов властей, устроили над ними вербальную расправу. Наконец вернулись делегаты. Их взор был мрачней туманного Казбека, в руках они вертели бумажки.

— К нам вышел человек из администрации Канокова и сказал: «У меня самого сын напал на один из отделов милиции. Кто в этом виноват? Я. Потому что вырастил террориста. Как я могу просить выдать мне его тело?»

Со стороны за происходящим наблюдал пожилой кабардинец. Определив, что я во всем этом действе сторонний наблюдатель, он подошел ко мне и спросил:

— Кто это?

— Родственники убитых ваххабитов.

— Чего они хотят?

— Чтоб выдали тела.

Мужчина развернулся к толпе и закричал:

— Вы что, собаки, творите? И так ваши щенки нас на весь мир опозорили, во что они город превратили?

Толпа ответила гробовым молчанием.

Жертвы обстоятельств?

В маленькой забегаловке официант Борис, накрывая на стол, в двух словах объясняет то, над чем в поте лица трудятся московские аналитики и политологи, — социально-экономическую подоплеку происшедшего:

— Мы здесь давно чего-то подобного ждали. Посуди сам: у тех, кто наверху, есть машины, дома, отдых на курортах, а главное — деньги. А у нас нет ничего. Я инженер, на мое образование государство потратило неизвестно сколько средств. И что? Я разливаю здесь чай по стаканам. Ну

ладно я, мне за 50, а как молодежи смотреть на все, что вокруг? Им тоже хочется красивой жизни, как у сыночков чиновников, депутатов и милиционеров. Кабардино-Балкария всегда была тихой и спокойной. Чтобы такое произошло, надо было республику долго и планомерно доводить до

ручки. Довели наконец.

Об этом здесь говорят все. Что, дескать, от бедности все и от безработицы. А кавказский мужчина должен семью обеспечивать. Мучается он, бедолага, тут его ваххабиты и находят. Говорят: денег дадим, будешь защитником веры. Образования нет, работы нет, пробиться нельзя, в обычной жизни чувствуешь себя отбросом, а кругом на «лексусах» разъезжают «избранные» — и от этого тошнит. А в джамаате среди своих чувствуешь себя избранным, а отбросами кажутся те, кто ездит на дорогих машинах. Здесь вроде бы есть порядок и справедливость. Да еще и деньжат подкидывают. «Это как секта», — говорит Борис. При прежнем президенте, Кокове, мусульман, которые не хотели подчиняться официальному духовенству, чуть ли не в подполье загнали, мечети снесли, молиться не давали. Вот и подняла молодежь бунт против существующего безобразия.

— Ерунда это все! — горячится подвозящий нас таксист Тимур. — Мне двадцать два — средний возраст этих ваххабитов. Но я-то работаю, зарабатываю. Если захочешь — всегда работу найдешь. А им вместо работы, видимо, хотелось только молиться. Вот и домолились. У нас во дворе двое

братьев среди нападавших оказались. Тихие всегда такие, вежливые. Я их с детства знаю. В институте учились. У нас просто так в институт поступить невозможно — если парень студент, то у родителей деньги водятся. Или им мозги запудрили, или это гипноз. Наверняка чеченцы-ваххабиты их на свою сторону перетянули — у нас здесь чеченцев чуть ли не 50 тыс. человек живет.

— Я разговаривал с отцом одного из убитых террористов, — рассказал нам позднее подполковник ростовского ОМОНа Олег Еждик. — Он состоятельный человек даже по столичным меркам. Он мне сказал: «Я ему, паразиту, в день по 150 долларов давал. И что он наделал? Может, и к лучшему, что его пристрелили». Если вместе с террористами пошли убивать и обеспеченные ребята, тогда вообще ничего не понятно…

Пушечное мясо??

Волгоградский ОМОН приехал в Нальчик еще 9 октября. Год назад эти ребята тоже были здесь в командировке.

— Да, тогда мы сюда, можно сказать, на отдых приехали, — рассказывает пулеметчик Николай. — В этом году тоже думали, что отдохнем, вода минеральная здесь очень хорошая. Первые три дня все было спокойно, а на четвертый... Тринадцатого утром, когда все началось, мы

были на Белой Речке. Бой был очень серьезный. Мальчишки с автоматами, конечно, там тоже были, но вот классическая пара — снайпер и пулеметчик — работала просто образцово-показательно. Где находился снайпер, мы, если честно, так и не вычислили.

Собственно, все омоновцы, с которыми удалось побеседовать, пребывают в некоем недоумении: с одной стороны, воевали они с налетчиками экстра-класса. С другой — непонятно, зачем эти суперпрофессионалы потащили за собой столько необстрелянного молодняка. Будто специально запланировали на поле боя их оставить!

Капитан волгоградского ОМОНа Павел Басаргин и его напарник, пулеметчик Андрей Богачев, рассказывают нам о своем первом бое в городе:

— В тот день мы были выходные и отсыпались, что называется, впрок. Разместили нас в здании местного ОМОНа. Утром местные ребята разбудили нас и сказали, что в городе вроде бы стреляют. Мы покурили, умылись — все тихо. И тут началась стрельба. Мы побежали к окнам.

— Я первый раз такое видел, — продолжает Богачев, — идут в полный рост цепью — это на ОМОН-то! — и стреляют. Первое, что я подумал: обдолбанные, что ли? Пулемет с утра был при мне, ну, я как был в тапочках, так и дал по ним очередь. (Чуть позже нам рассказали, что

Андрей первой же очередью уничтожил двоих террористов.) В общем, они для нас никакой проблемы не составили.

— Никакого представления о тактике боя, — снова вступает Басаргин. — Дурачки какие-то, на верную смерть шли. Там еще забавный такой эпизод был. Бой застал в здании бабушку-уборщицу. Мы стреляем изо всех стволов, говорим: «Бабка, пригнись», а она ходит и у нас из-под ног

гильзы выметает. Андрюха ее подвинул, а она ему: «Не мешай, вдруг вы на этих гильзах поскользнетесь?» — и давай дальше мести. Ну а по поводу террористов, то там не все так просто. Дурачки-то они дурачки, но кто-то их грамотно снабжал: и с оружием у них все было в порядке, и рации у них были отменные — эрикссоновские и все настроены на милицейскую волну, так что наши переговоры они до последнего слова слышали. К тому же у них снайпер был. Мы его так вычислить и не смогли. И каску ему «давали», и зеркалом высматривали. Ну не можем найти, и все тут. А он знай себе «зажигалками» в нас стреляет. Мне потом сказали, что поймали его.

В больничной палате раненый сотрудник управления Федеральной службы исполнения наказаний по КБР Мухтар Кучменов недоумевает:

— Наверное, я чего-то не понимаю. Нам тут говорят, что это гражданская война, что, дескать, брат на брата… Вот ты знаешь, называют кабардинцы своих девочек Яхьями, а мальчиков Вахами? Я всегда думал, что это чеченские имена. К чему я это? Когда боевики обосновались во

дворе УИНа, то начали стрельбу по голосу корректировать. С ними была одна сучка… Как сейчас помню, она, собака, «Аллах акбар!» визжала. Так вот, ее называли Яхья, и какого-то гада Вахой называли. Я уверен, что среди тех, кто напал на нас, были чеченцы.

А его сосед по палате, боец ОМОНа Иван Глинский, никак не может забыть, как эти «гады» поливали огнем мирных жителей. Его направили на усиление поста на въезде в город со стороны села Хасанья. Слева — лесистая гора, справа — мост через реку Нальчик, сзади — мост через

какую-то более мелкую речушку, впереди троллейбусный круг.

— Вокруг пальба, взрывы! На площади народа было море, вот и стали люди кто куда прятаться. Слева — больница новая и бетонный забор перед ней. Люди стали через него перелезать, а эти сволочи давай по ним стрелять из «калашей»! Парень один раненый попытался реку вброд

перейти, кричал: «Я гражданский, не стреляйте!» Не тут-то было. Прямо в голову зарядили, так он, бедолага, и поплыл. И пусть нам не рассказывают про то, что здесь ментам мстили. Эти сволочи простых людей убивали.

В каморке позади кабинета физики школы №23 города Нальчика среди каких-то колбочек, приборов и прочих малопонятных предметов мы встретились с командиром ростовского ОМОНа полковником Деминым. Он смерил нас красными от бессонницы глазами:

— Вы откуда? Из Москвы? А я из Таганрога. Вот вы, журналисты, скажите мне, почему я должен ездить сюда, на Кавказ, и защищать их от них же самих? А кто защитит моих детей? У нас тоже всяких подонков-насильников хватает. Если я из Ростовской области, то я должен

наводить порядок у себя дома. Видите, в каких мы условиях тут работаем. Школа закрыта, потому что мы здесь будем стоять чуть ли не до середины ноября. У меня полторы сотни бойцов. На них один сортир, нет душа. Все это время кормиться ребята будут одними консервами.

В актовом зале над головами спящих бойцов красовался разноцветный плакат «С праздником!». Майор, водивший нас по школе, заметив, что я разглядываю надпись, подмигнул мне и сказал: «Здравствуй, ж... — Новый год!»