Архивная публикация 2005 года: "Новый Интернационал"

У армян есть шутка о том, что Армения — не страна, а центральный офис. Если этому верить, то, пожалуй, звание центрального давно пора отдать его московскому представительству. И по числу «сотрудников», и по объему продаж. То же самое касается и других южных, восточных и просто азиатских стран.Черкизовский Шанхай

Черкизовский рынок в Москве — интернациональный потребительский рай. Нужно только знать, к кому и как подойти.

Нужна скидка? Пожалуйста! Возле любой палатки произнесите своего рода пароль — «салам-аллейкум». И скидка будет, и номер телефона попросят.

Другое дело — вьетнамцы. Они любезны всегда и безо всяких паролей. Верные традициям предков, они гостеприимны, почтительны и предупредительны. Подхожу к прилавку с джинсами. За ним стоит женщина-вьетнамка, она кланяется мне и, не переставая улыбаться, жадно следит за моими движениями, пытаясь угадать, что я спрашиваю. По-русски она почти не говорит. Зато говорит вьетнамец, который сидит в тени и ест лапшу «Доширак». Но лучше бы не говорил. Он переводит мне, что скидки не будет, что и так уже слишком дешево.

— А вы что, и во Вьетнаме «Доширак» едите?

Вьетнамец внимательно смотрит на меня сквозь очки:

— Нет. Мы другое едим.

— А где в Москве можно купить вьетнамскую еду?

— В ресторане.

— Что-то не верится, что вы ходите в ресторан.

— А мы не ходим. Едим «Доширак».

После покупки джинсов мне удается сломить недоверчивость продавцов. Выясняется, что они — муж и жена. Живут в общежитии. Едят голубей, которых покупают по 12 рублей за штуку. А после работы пьют пиво вместе со своими соседями по комнате и смотрят телевизор. Соседей пять человек.

— А что вы смотрите по телевизору чаще всего?

— «О, счастливчик!»

Услышав знакомую комбинацию, жена поворачивается и опять долго-долго кивает мне, улыбаясь. Я киваю ей в ответ.

— Передача очень интересная, — говорит вьетнамец. Но что семь вьетнамцев находят интересного в телеигре «О, счастливчик!», он объяснить не может.

Азербайджан в овощном

Жаркие летние дни приносят гражданам Азербайджана в Москве радость и печаль одновременно. Особенно явственно это ощущает Дарвиш, продавец в овощном магазине на Чертановской, которому нравятся по-летнему раздетые девушки, но не нравится, как от жары портится весь его товар. Он стоит посреди разноцветных фруктов в голубой майке, из-под которой выбиваются черные кудри, и истекает потом. Дарвиш сразу просит называть его Дариком, бережно берет меня за локоть и, понижая голос, предлагает взять мой номер телефона. Я, не понижая голоса, отказываюсь.

— Вот вы все такие. Все русские женщины. Приходите в коротких юбках, а потом говорите, что с нерусскими не встречаетесь, — ласково, но с явным укором сетует Дарик.

— Я в брюках.

— Да я не про вас, я же вижу, что вы хорошая. Сам-то я с русской встречаюсь, — наконец признается он.

— А зачем? Она же вас не слушается так, как могла бы слушаться восточная женщина!

— А она у меня вообще того... — Дарик покрутил пальцем у виска. — Но если начнет дурить, то я просто думаю, что жизнь — это сон. А во сне пусть происходит то, что происходит. Какая разница, да?

Философского терпения Дарика на все, однако, не хватает. Больше всего его раздражают воры:

— Есть тут такие. Выглядят, как я, но «ваши». Пришел один как-то, и я вижу, что он яблоки в

сумку запихивает. Я ему говорю, что ты делаешь? Если денег нет, я тебе скидку сделаю! А он запихивает. Нет, это уже не наши, не азербайджанцы. Наши не воруют друг у друга.

Дарик признался, что в Москву он приехал, спасаясь от своих врагов на родине, которые сейчас ищут его и хотят убить. Может, Дарик просто решил добавить к своей роли продавца морковки ореол романтики, но это не сработало. Я только купила кило черешни и пообещала стать постоянным клиентом.

Дели на Севастопольской

В гостинице «Севастопольская» уже давно никто не живет. Вход в гостиницу платный: 5 рублей с человека. Охрана проверяет чеки и провожает к очереди в лифт. В очереди стоят все персонажи гостиницы «Севастопольская»: индусы—продавцы бус и сувениров и русские покупатели индийской экзотики. Четыре лифта приходят одновременно, из них с шумом и смехом выскакивают загорелые носильщики с тюками поролоновых губок для мытья посуды. Я вижу, как они пытаются утрамбовать эти тюки в машину, уже забитую щеточками для унитаза.

В гостинице 16 этажей. Но торгуют до 13-го включительно. Что выше — неизвестно: лифт не едет, а вход по лестнице сторожат охранники.

Все гостиничные номера превращены в магазины. В них полно пластмассовых фигурок Будды, золоченых слонов, разноцветных шкатулок, висящих по стенам рядов бус из камня, стекляруса, бисера, соломенных красных панно, дешевых игрушек, брелоков, пуговиц. Все это пропитано благовониями и звуками восточной музыки.

Мы заходим в лавку игрушек. Над входом висит репродукция индуистского храма, очерченного фонариками, над которым реют 12 гуру в чалмах.

— Гуру по-вашему «учитель» переводится. Это наш храм, мы его не продаем. Мы сикхи, — объясняет молодой индус и поворачивается к товарищам в поисках поддержки. Те кивают. — Грустно. Храм в Индии, а вы тут, — говорю я.

— А у нас и тут храм есть! — обрадовали они меня. — На Теплом Стане есть наш храм. Приходите. Туда много русских ходит. Мы сейчас всей гостиницей сложились и купили землю на Варшавском шоссе, будем там еще один храм строить. Чтоб удобнее было ходить по воскресеньям.

— А на что вы надеетесь? Сикхи верят в рай?

Молодые сикхи переглянулись, замялись и попросили меня пойти в следующую комнату, где торгует дядя Бабу. Он тоже сикх, и он мне подробнее расскажет, на что именно надеются сикхи.

Но дядя Бабу рассказал совсем другое. Он приехал в Москву, покинув трехэтажный дом в Дели, семейный магазин, доставшийся от родителей, брата и сестру. Приехал пять лет назад туристом, да так и остался. Понравилась ему очень Москва. Гуляет он по ней. Заходит на Красную площадь, ВДНХ, в Парк культуры. Считает, что город очень красивый. По родному Дели не скучает, поскольку ездит туда два-три раза в год проведать родственников.

— Вы, наверное, хотите подзаработать деньги и вернуться на родину насовсем?

— Нет, я не бедствовал в Дели. Я сюда приехал, и если судьба распорядится так, как мне бы хотелось, то я тут и останусь.

— А что вам в Москве не нравится?

— То же, что и всем приезжим, — вымогательства милиции. У меня регистрация в порядке, и у моих друзей тоже, но сколько было случаев, когда милиционеры забирали документы и не отдавали, пока не дашь им денег. Это очень мешает.

Дядя Бабу старается ходить каждое воскресенье в храм. На обратном пути заходит в индийскую лавочку, где продается перец и приправы. Все остальное он покупает на обычном рынке, «кроме говядины, конечно».

Взяв в храме халву из муки, дядя Бабу приглашает друзей к себе домой.

— Они любят у меня бывать. Говорят, будто и из дому не уезжали. Все на индийский манер. Не хватает только священных коров на улицах и настоящего горячего молока.