Архивная публикация 2000 года: "Период полураспада"
Владимир Путин плыть по течению не намерен. Он барахтается, и барахтается довольно активно, сознательно или бессознательно разрушая остатки Империи. Пассивное ожидание обошлось бы куда большими жертвами и куда большими мучениями, вроде как отрубание хвоста по частям.Новые русские вопросы
Весь конец августа прошел в России под знаком двух новых русских вопросов. Старые, как, наверное, все помнят, звучали просто: "Кто виноват?" и "Что делать?" (в силу наших национальных особенностей -- лености, милосердия и неверия в перемены -- оба эти вопроса давно стали риторическими).
Есть в этом какой-то особенный русский фатализм, пассивность: кто бы ни был виноват, что бы ни делалось -- перемен ожидать не приходится. Из всех своих катаклизмов Россия, даже лишаясь территорий, выходила неизменной, довольно быстро сползая в наиболее органичное для нее состояние щелястой Империи. То есть Империи, в которой всегда можно найти щель для относительно свободного, безбедного и праздного существования, в которой плохо исполняются законы, но в народе сильна инерция покорности и труда.
Цепочка августовских катаклизмов породила два новых вопроса: "Когда это кончится?" и "Что рухнет следующим?"
На первый большинство отвечает с осторожным оптимизмом: вот кончится август (месяц, отчего-то для России роковой), вот кончится год активного солнца, вот кончится високосный год. Но тогда, к сожалению, начнется что-нибудь другое: новый век, новое тысячелетие, магнитная буря -- в общем, мистика потому и бессмертна, что в оправданиях наших раздолбайств у нее недостатка нет.
На второй вопрос предпочитают не отвечать вообще, чтобы не накаркать.
Рискну предложить два своих ответа.
Первый: это только начало. Период распада радиоактивных элементов известен, а социология -- такая же точная наука, как физика. Пятнадцать лет продолжался полураспад -- половинчатое, межеумочное состояние, при котором Империя медленно умирала, но наследие ее все еще работало. Сегодня ресурс его выработан. Все, что в России сегодня работает (ездит, строит, производит, доит, косит, обрабатывает землю), построено во времена Империи либо по ее лекалам. Исключение составляет легковой автотранспорт, да и то в столицах или на курортах -- прочие города России, не говоря уж о сельской местности, по-прежнему наводнены "Жигулями" и "Запорожцами". Срок службы советской техники разными специалистами оценивается по-разному: например, Сергей Глазьев, чья прокоммунистическая ориентация не мешает ему делать довольно точные прогнозы, дает ей еще три-четыре года. После этого основные производственные мощности встанут, и нас ожидает целый ряд техногенных катастроф на производстве: прежде их как-то заслоняли катастрофы транспортные, а между тем взрывы на фабриках и складах (там рванул баллон, там взорвался котел) происходят у нас куда чаще и жизней уносят не меньше. Иные аналитики более оптимистичны, но и из них никто не заглядывает дальше 2010: к этому моменту все отечественное производство, возможно, будет парализовано.
На второй вопрос, как было сказано, отвечать еще страшнее. Но трудно сомневаться, что Останкинская телебашня, символ мощи Империи, едва не рухнувший через неделю после крупнейшей катастрофы в армии, не более чем вторая ступень при нашем запуске в никуда. Сколько всего будет этих ступеней -- сказать трудно, но прочие символы имперской мощи тоже не в лучшем состоянии. Поэтому следующим этапом распада может стать либо крупная катастрофа в метро, от которой Боже упаси, либо обрушение стены в какой-нибудь из сталинских высоток (в которых, кстати, водопровод и канализация давно уже в таком состоянии, что хоть святых выноси).
То, что составляло гордость и мощь Империи, будет распадаться вместе с ней. Возможно ли остановить этот процесс и надо ли его останавливать -- вот еще два новых вопроса, на которые придется отвечать в ближайшие полгода.
Предсказание психиатра
В 1990 году журнал "Знамя" опубликовал исследование никому не известного социолога Бориса Кочубея. Кочубей занимался социологией недавно -- по образованию он был врачом-психиатром, работал на "скорой помощи". Знание человеческой психики (в особенности психики больной, распадающейся) позволило ему уже в девяностом сделать исключительно мрачный, но совершенно точный прогноз: империи не преобразуются. Они распадаются. Нереформируемым оказалось не только "общество зрелого социализма", которое рухнуло при первой же попытке натянуть на него маску "человеческого лица". Нереформируемым был и Древний Рим, чей распад затянулся на добрых триста лет (полураспад -- деградация всех государственных институтов, культуры и морали -- длился и того дольше). История, согласно гениальной догадке св. Нила Мироточивого, имеет тенденцию к убыстрению, так что в новых условиях распад империи может ускориться лет этак до ста. Британии хватило пятидесяти, и она вышла из этой переделки с минимальными потерями -- выручил родной консерватизм. Отпадение колоний не привело к катаклизмам внутри страны, самой традиционалистской и чопорной в Европе ХХ века. В России это отпадение сопровождалось переменой строя в доминионе, а потому, согласно прогнозам Кочубея, мы должны были с неизбежностью пройти стадию полного хаоса, чтобы возродиться буквально с нуля. Ибо перемены, которые нам предстояли, были гораздо глубже, нежели те, которые пришлось пережить, скажем, послевоенной Германии.
Тогда -- почти одновременно со статьей Кочубея -- появились "Новые Робинзоны" Петрушевской, "Лаз" Маканина и "Не успеть" В.Рыбакова ("Невозвращенец" Кабакова был опубликован годом раньше). Во всех этих текстах не было ни малейшей надежды на какое-либо реформирование системы, мирный ее переход на капиталистические рельсы. Все как один авторы утверждали: демократизация приведет лишь к полному и окончательному распаду, и чем скорее этот распад овеществится, тем лучше -- можно будет начать с нуля. Год спустя Фазиль Искандер высказался еще определеннее: "Я вырос на Черном море и знаю, что, если тонешь, надо побыстрее достичь дна, ибо от него можно оттолкнуться. Нам еще далеко".
Дно достигнуто сегодня -- и в этом смысле гибель подводной лодки "Курск" становится самой трагической метафорой происходящего. Но и это, боюсь, только начало: в России всякое дно оказывается двойным. Петербургский писатель А.Мелихов еще в 1995 году заметил: пока действует почта, работает отопление и ходит городской транспорт, говорить о тотальном кризисе не приходится. Год спустя целые регионы России остались без топлива. Транспорт и почта пока держатся. Но достаточно проехаться в любом городском троллейбусе или трамвае, чтобы всерьез усомниться в их долговечности.
Сказать, что попытки реформирования империи все это время не предпринимались, было бы несправедливо. Предпринимались, и еще как. Однако все эти реформы благополучно забуксовали, как буксовали в разное время реформы Сперанского, Александра II и Столыпина: Ленин был глубоко прав, полагая, что перекладывать прогнившую стену бессмысленно. Проще ткнуть. Реформирование империи осуществимо единственным путем -- полным ее разрушением; пять лет разрухи были неизбежной платой за попытку выстроить на старом месте принципиально новое государство.
Я сильно подозреваю, что большинство персонажей, определяющих ход истории, обычно заблуждаются насчет своего предназначения. Ленин полагал, что строит государство небывалой свободы, а между тем стоял у истоков небывалого закрепощения; наши реформаторы думали, что обновляют страну,-- на деле они ее добивали. Все попытки построить на руинах СССР капиталистическую экономику были на самом деле совершенно бессознательной, но оттого не менее энергичной утилизацией отходов, остатков. Поспешное разворовывание ресурсов и разрушение производства, осуществлявшееся молодыми титанами нашего бизнеса, отлично вписываются все в ту же схему распада Империи. Гениальная в своей простоте схема: завод банкротится и затем покупается по дешевке, после чего две трети рабочих выгоняются на улицу, а с оставшихся начинают драть три шкуры,-- со стороны выглядит именно как "более эффективное управление". Именно так приобретались и эксплуатировались нефтеперерабатывающие и алюминиевые заводы. Между тем все отечественное машиностроение попросту медленно деградировало, военная промышленность оказывалась невостребованной, конверсия -- столь же иллюзорной, как и социализм с человеческим лицом. Все вместе -- каковы бы ни были намерения самих бизнесменов, которые, конечно, в геополитических категориях не мыслили,-- способствовало все той же необратимой деградации страны и вело к череде техногенных катастроф, которых мы сегодня стали свидетелями. И увод денег за рубеж, и безработица, и цепочка финансовых кризисов (из которых дефолт-98 был лишь самым заметным) -- все ведет к единственной цели: ко дну. Без разрухи -- неизбежного и почти благотворного этапа -- обновления не получится. "До основанья, а затем..."
Московская альтернатива
Есть ли альтернатива такому распаду? Вероятно, есть. На фоне нынешних катастроф лучше всего себя чувствуют Москва и дружественные ей (то есть структурированные по тем же принципам) структуры, наиболее заметной из которых в силу ряда причин стала телекомпания НТВ, да и весь холдинг "Медиа-МОСТ". Речь идет, подчеркиваю, не о том, как этот холдинг финансируется, а о том, как он управляется. Альтернативой капитализму в его либеральном понимании является капитализм корпоративный. Классический его пример в Европе -- Италия (в особенности Сицилия), а в России -- Москва.
При таком капитализме смешно требовать от власти соблюдения моральной безупречности. Требование законности в постсоветской России вообще довольно забавно, поскольку невозможно сделать шага, не преступив закон. Московский капитализм (далее для краткости МК) держится на своеобразном общественном договоре между всеми структурами общества, включая и те, которые вызывают обостренный интерес правоохранительных органов. В просторечии главный принцип такого сообщества -- "живи и давай жить другим". В плане социальном МК являет собой, казалось бы, идеальный для России синтез жесткой вертикальной иерархии и относительной экономической свободы: все хозяева крупного бизнеса работают на власть, на ее имидж, на ее социальные программы -- и в зависимости от степени своей преданности в централизованном порядке получают необходимые преференции. Классическим примером такой корпорации, ориентированной на нужды города, являлась АФК с красноречивым названием "Система". Подобная же система лежала в основе всех городских начинаний. У нее есть серьезные издержки: говорить о какой-либо в классическом понимании демократии в таких условиях не приходится. Одновременно в Москве с неизбежностью возник культ личности ее мэра -- сейчас с ним посильно пытаются бороться, создавая ему в помощь мини-культы мини-личностей из его ближайшего окружения: персонами номер два на телевидении становятся Ресин и Шанцев, мелькающие там почти так же часто, как Лужков; допускаются зачатки критики в адрес мэра, прежде бывшего непогрешимым...
Сути московского капитализма это не меняет: экономическая свобода, оказывается, прекрасно совмещается с политической как бы свободой. Которая, впрочем, тоже довольно относительна: трогать, ругать, обличать -- зачастую в самом базарном тоне -- можно всех, кроме одного человека, и вы знаете этого человека. Несомненно, лидер такого толка должен обладать харизмой, чутьем и потрясающей авторитарной мощью, которой не хватило самому генералу Лебедю, собравшемуся было в Красноярске осуществить тот же вариант. Но Лебедь не сумел ни договориться с крупным местным бизнесом, ни подмять его под себя. Лужкову это с блеском удалось. Поэтому на фоне сегодняшних национальных катастроф торжественный День города в Москве (правда, тактично сокращенный и избавленный от особо помпезных мероприятий) выглядит живым укором: смотрите, какую прекрасную возможность вы упустили! Вот путь, по которому следовало двигаться стране! А вы выбрали Путина, легковерные недоумки, оболваненные информационными войнами!
Но увы -- в масштабах всей страны такой вариант криминально-чиновничьей диктатуры с одним всемогущим кланом во главе представляется куда менее утешительным, чем подобное торжество "общественного согласия" в отдельно взятом анклаве корпоративного капитализма. Любопытно, кстати, что на фоне прочих телеканалов, имевших в первые дни после останкинского пожара бледный вид, превосходно выглядел ТНТ, контролируемый все тем же "Медиа-МОСТом". Это был еще один успех московской -- или, по крайней мере, промосковской -- группировки: ни для кого не секрет, что на выборах-2000 Москва и НТВ работали в тесном контакте и Евгений Примаков получил на нашем самом независимом канале отличную трибуну.
Профессионалам известно, что самый свободолюбивый медиа-холдинг структурирован ровно по тому же принципу, что и столь любимый им МК. Их слияние в экстазе в этом смысле отнюдь не случайно: своя своих познаша. Беспрецедентно жесткая вертикальная структура того же "Эха Москвы", сугубо авторитарный стиль руководства почти всеми изданиями холдинга, нетерпимость к любой критике и просто гласности, болезненно уязвленное самолюбие, уверенность в собственном мессианстве -- все это неизбежные, к сожалению, издержки такого рода корпоративности, хотя издержки эти многократно окупаются прекрасно организованным вещанием. О законности, правда, тоже говорить не приходится: достаточно вспомнить базу данных группы МОСТ, размещенную на сайте flb.ru. Но какая теперь законность, помилуйте! С этической стороной дела тоже наблюдаются некие напряги -- но при чем тут вообще этическая сторона дела? Конечно, сообщая о катастрофах общенационального масштаба, на московских телеканалах и на НТВ скорбно поджимают губы, словно говоря: "Расхлебывайте ваш выбор". Иногда здесь не могут скрыть откровенного злорадства -- блеска глаз не спрячешь. Но в целом МК и "Медиа-МОСТ" -- самое эффективное, что есть сегодня в стране в области городского управления и информационной политики. Наш человек не верит кающимся, зато охотно и пугливо соглашается с теми, кто считает себя непогрешимым.
Самое любопытное, что те или иные варианты МК (менее эффективные в силу несколько меньшей авторитарности лидера и несколько меньших возможностей для пополнения бюджета) наблюдаются тут и там на всей территории России. Свои мини-Лужковы есть на Камчатке и в Курске, во Владивостоке и в Поволжье. Все по тому же принципу -- "живи и давай жить другим" -- они вполне способны договориться между собой. И, может быть, для страны это был бы способ обойтись меньшей кровью. И с Чечней, я полагаю, вполне удалось бы договориться все на тех же условиях -- "живи и давай".
Чем сердце успокоится
Обычно в конце подобного эссе принято обнадеживать, но обнадежить нас сегодня нечем, кроме "величия участи". Россия оказалась достаточно умна, чтобы отказаться от превращения в Сицилию, от договорного капитализма, при котором выживают только лояльные, и от сусального патриотизма нового образца. Она выбрала путь более честный, но и куда более чреватый катастрофами. И сегодня -- пора это признать -- мы стоим лишь на пороге настоящего распада. От которого, боюсь, нас не застраховал бы и капитализм лужковского образца, ведь любая империя в новых условиях на долгую жизнь рассчитывать не может, и московская утопия тоже не вечна.
Остается одно -- пережить долгую и мучительную полосу катаклизмов, стараясь минимизировать ее, и начать новую жизнь с того нуля, о котором так много говорилось в последнее время. Какими жертвами придется оплатить крах Империи и зарождение новой, сильной и свободной России, где каждый будет наконец отвечать за себя,-- сказать трудно. Можно пытаться затормозить этот процесс, ничего не делая и пассивно плывя по течению: любые попытки реформировать обреченную систему лишь ускоряют ее гибель.
Путин плыть по течению не намерен. Он барахтается, и барахтается довольно активно, сознательно или бессознательно разрушая остатки Империи. И это правильно: пассивное ожидание обошлось бы куда большими жертвами и куда большими мучениями, вроде как отрубание хвоста по частям.
Бояться распада не надо. Впрочем, население уже и не боится -- оно научилось иронизировать по этому поводу. Не будем забывать, что разруха 1917--1922 годов дала великую литературу, что самые сильные и романтические влюбленности расцветают на руинах, что мы -- избранные, которым выпало быть свидетелями конца великой эпохи.
И давайте в разрушающемся мире почаще вспоминать волшебные тексты, написанные русскими гениями в первые послереволюционные годы. В том числе и великое ахматовское:
И так близко подходит чудесное
К развалившимся грязным домам,--
Никому, никому не известное,
Но от века желанное нам.
Владимир Путин плыть по течению не намерен. Он барахтается, и барахтается довольно активно, сознательно или бессознательно разрушая остатки Империи. Пассивное ожидание обошлось бы куда большими жертвами и куда большими мучениями, вроде как отрубание хвоста по частям.Новые русские вопросы
Весь конец августа прошел в России под знаком двух новых русских вопросов. Старые, как, наверное, все помнят, звучали просто: "Кто виноват?" и "Что делать?" (в силу наших национальных особенностей -- лености, милосердия и неверия в перемены -- оба эти вопроса давно стали риторическими).
Есть в этом какой-то особенный русский фатализм, пассивность: кто бы ни был виноват, что бы ни делалось -- перемен ожидать не приходится. Из всех своих катаклизмов Россия, даже лишаясь территорий, выходила неизменной, довольно быстро сползая в наиболее органичное для нее состояние щелястой Империи. То есть Империи, в которой всегда можно найти щель для относительно свободного, безбедного и праздного существования, в которой плохо исполняются законы, но в народе сильна инерция покорности и труда.
Цепочка августовских катаклизмов породила два новых вопроса: "Когда это кончится?" и "Что рухнет следующим?"
На первый большинство отвечает с осторожным оптимизмом: вот кончится август (месяц, отчего-то для России роковой), вот кончится год активного солнца, вот кончится високосный год. Но тогда, к сожалению, начнется что-нибудь другое: новый век, новое тысячелетие, магнитная буря -- в общем, мистика потому и бессмертна, что в оправданиях наших раздолбайств у нее недостатка нет.
На второй вопрос предпочитают не отвечать вообще, чтобы не накаркать.
Рискну предложить два своих ответа.
Первый: это только начало. Период распада радиоактивных элементов известен, а социология -- такая же точная наука, как физика. Пятнадцать лет продолжался полураспад -- половинчатое, межеумочное состояние, при котором Империя медленно умирала, но наследие ее все еще работало. Сегодня ресурс его выработан. Все, что в России сегодня работает (ездит, строит, производит, доит, косит, обрабатывает землю), построено во времена Империи либо по ее лекалам. Исключение составляет легковой автотранспорт, да и то в столицах или на курортах -- прочие города России, не говоря уж о сельской местности, по-прежнему наводнены "Жигулями" и "Запорожцами". Срок службы советской техники разными специалистами оценивается по-разному: например, Сергей Глазьев, чья прокоммунистическая ориентация не мешает ему делать довольно точные прогнозы, дает ей еще три-четыре года. После этого основные производственные мощности встанут, и нас ожидает целый ряд техногенных катастроф на производстве: прежде их как-то заслоняли катастрофы транспортные, а между тем взрывы на фабриках и складах (там рванул баллон, там взорвался котел) происходят у нас куда чаще и жизней уносят не меньше. Иные аналитики более оптимистичны, но и из них никто не заглядывает дальше 2010: к этому моменту все отечественное производство, возможно, будет парализовано.
На второй вопрос, как было сказано, отвечать еще страшнее. Но трудно сомневаться, что Останкинская телебашня, символ мощи Империи, едва не рухнувший через неделю после крупнейшей катастрофы в армии, не более чем вторая ступень при нашем запуске в никуда. Сколько всего будет этих ступеней -- сказать трудно, но прочие символы имперской мощи тоже не в лучшем состоянии. Поэтому следующим этапом распада может стать либо крупная катастрофа в метро, от которой Боже упаси, либо обрушение стены в какой-нибудь из сталинских высоток (в которых, кстати, водопровод и канализация давно уже в таком состоянии, что хоть святых выноси).
То, что составляло гордость и мощь Империи, будет распадаться вместе с ней. Возможно ли остановить этот процесс и надо ли его останавливать -- вот еще два новых вопроса, на которые придется отвечать в ближайшие полгода.
Предсказание психиатра
В 1990 году журнал "Знамя" опубликовал исследование никому не известного социолога Бориса Кочубея. Кочубей занимался социологией недавно -- по образованию он был врачом-психиатром, работал на "скорой помощи". Знание человеческой психики (в особенности психики больной, распадающейся) позволило ему уже в девяностом сделать исключительно мрачный, но совершенно точный прогноз: империи не преобразуются. Они распадаются. Нереформируемым оказалось не только "общество зрелого социализма", которое рухнуло при первой же попытке натянуть на него маску "человеческого лица". Нереформируемым был и Древний Рим, чей распад затянулся на добрых триста лет (полураспад -- деградация всех государственных институтов, культуры и морали -- длился и того дольше). История, согласно гениальной догадке св. Нила Мироточивого, имеет тенденцию к убыстрению, так что в новых условиях распад империи может ускориться лет этак до ста. Британии хватило пятидесяти, и она вышла из этой переделки с минимальными потерями -- выручил родной консерватизм. Отпадение колоний не привело к катаклизмам внутри страны, самой традиционалистской и чопорной в Европе ХХ века. В России это отпадение сопровождалось переменой строя в доминионе, а потому, согласно прогнозам Кочубея, мы должны были с неизбежностью пройти стадию полного хаоса, чтобы возродиться буквально с нуля. Ибо перемены, которые нам предстояли, были гораздо глубже, нежели те, которые пришлось пережить, скажем, послевоенной Германии.
Тогда -- почти одновременно со статьей Кочубея -- появились "Новые Робинзоны" Петрушевской, "Лаз" Маканина и "Не успеть" В.Рыбакова ("Невозвращенец" Кабакова был опубликован годом раньше). Во всех этих текстах не было ни малейшей надежды на какое-либо реформирование системы, мирный ее переход на капиталистические рельсы. Все как один авторы утверждали: демократизация приведет лишь к полному и окончательному распаду, и чем скорее этот распад овеществится, тем лучше -- можно будет начать с нуля. Год спустя Фазиль Искандер высказался еще определеннее: "Я вырос на Черном море и знаю, что, если тонешь, надо побыстрее достичь дна, ибо от него можно оттолкнуться. Нам еще далеко".
Дно достигнуто сегодня -- и в этом смысле гибель подводной лодки "Курск" становится самой трагической метафорой происходящего. Но и это, боюсь, только начало: в России всякое дно оказывается двойным. Петербургский писатель А.Мелихов еще в 1995 году заметил: пока действует почта, работает отопление и ходит городской транспорт, говорить о тотальном кризисе не приходится. Год спустя целые регионы России остались без топлива. Транспорт и почта пока держатся. Но достаточно проехаться в любом городском троллейбусе или трамвае, чтобы всерьез усомниться в их долговечности.
Сказать, что попытки реформирования империи все это время не предпринимались, было бы несправедливо. Предпринимались, и еще как. Однако все эти реформы благополучно забуксовали, как буксовали в разное время реформы Сперанского, Александра II и Столыпина: Ленин был глубоко прав, полагая, что перекладывать прогнившую стену бессмысленно. Проще ткнуть. Реформирование империи осуществимо единственным путем -- полным ее разрушением; пять лет разрухи были неизбежной платой за попытку выстроить на старом месте принципиально новое государство.
Я сильно подозреваю, что большинство персонажей, определяющих ход истории, обычно заблуждаются насчет своего предназначения. Ленин полагал, что строит государство небывалой свободы, а между тем стоял у истоков небывалого закрепощения; наши реформаторы думали, что обновляют страну,-- на деле они ее добивали. Все попытки построить на руинах СССР капиталистическую экономику были на самом деле совершенно бессознательной, но оттого не менее энергичной утилизацией отходов, остатков. Поспешное разворовывание ресурсов и разрушение производства, осуществлявшееся молодыми титанами нашего бизнеса, отлично вписываются все в ту же схему распада Империи. Гениальная в своей простоте схема: завод банкротится и затем покупается по дешевке, после чего две трети рабочих выгоняются на улицу, а с оставшихся начинают драть три шкуры,-- со стороны выглядит именно как "более эффективное управление". Именно так приобретались и эксплуатировались нефтеперерабатывающие и алюминиевые заводы. Между тем все отечественное машиностроение попросту медленно деградировало, военная промышленность оказывалась невостребованной, конверсия -- столь же иллюзорной, как и социализм с человеческим лицом. Все вместе -- каковы бы ни были намерения самих бизнесменов, которые, конечно, в геополитических категориях не мыслили,-- способствовало все той же необратимой деградации страны и вело к череде техногенных катастроф, которых мы сегодня стали свидетелями. И увод денег за рубеж, и безработица, и цепочка финансовых кризисов (из которых дефолт-98 был лишь самым заметным) -- все ведет к единственной цели: ко дну. Без разрухи -- неизбежного и почти благотворного этапа -- обновления не получится. "До основанья, а затем..."
Московская альтернатива
Есть ли альтернатива такому распаду? Вероятно, есть. На фоне нынешних катастроф лучше всего себя чувствуют Москва и дружественные ей (то есть структурированные по тем же принципам) структуры, наиболее заметной из которых в силу ряда причин стала телекомпания НТВ, да и весь холдинг "Медиа-МОСТ". Речь идет, подчеркиваю, не о том, как этот холдинг финансируется, а о том, как он управляется. Альтернативой капитализму в его либеральном понимании является капитализм корпоративный. Классический его пример в Европе -- Италия (в особенности Сицилия), а в России -- Москва.
При таком капитализме смешно требовать от власти соблюдения моральной безупречности. Требование законности в постсоветской России вообще довольно забавно, поскольку невозможно сделать шага, не преступив закон. Московский капитализм (далее для краткости МК) держится на своеобразном общественном договоре между всеми структурами общества, включая и те, которые вызывают обостренный интерес правоохранительных органов. В просторечии главный принцип такого сообщества -- "живи и давай жить другим". В плане социальном МК являет собой, казалось бы, идеальный для России синтез жесткой вертикальной иерархии и относительной экономической свободы: все хозяева крупного бизнеса работают на власть, на ее имидж, на ее социальные программы -- и в зависимости от степени своей преданности в централизованном порядке получают необходимые преференции. Классическим примером такой корпорации, ориентированной на нужды города, являлась АФК с красноречивым названием "Система". Подобная же система лежала в основе всех городских начинаний. У нее есть серьезные издержки: говорить о какой-либо в классическом понимании демократии в таких условиях не приходится. Одновременно в Москве с неизбежностью возник культ личности ее мэра -- сейчас с ним посильно пытаются бороться, создавая ему в помощь мини-культы мини-личностей из его ближайшего окружения: персонами номер два на телевидении становятся Ресин и Шанцев, мелькающие там почти так же часто, как Лужков; допускаются зачатки критики в адрес мэра, прежде бывшего непогрешимым...
Сути московского капитализма это не меняет: экономическая свобода, оказывается, прекрасно совмещается с политической как бы свободой. Которая, впрочем, тоже довольно относительна: трогать, ругать, обличать -- зачастую в самом базарном тоне -- можно всех, кроме одного человека, и вы знаете этого человека. Несомненно, лидер такого толка должен обладать харизмой, чутьем и потрясающей авторитарной мощью, которой не хватило самому генералу Лебедю, собравшемуся было в Красноярске осуществить тот же вариант. Но Лебедь не сумел ни договориться с крупным местным бизнесом, ни подмять его под себя. Лужкову это с блеском удалось. Поэтому на фоне сегодняшних национальных катастроф торжественный День города в Москве (правда, тактично сокращенный и избавленный от особо помпезных мероприятий) выглядит живым укором: смотрите, какую прекрасную возможность вы упустили! Вот путь, по которому следовало двигаться стране! А вы выбрали Путина, легковерные недоумки, оболваненные информационными войнами!
Но увы -- в масштабах всей страны такой вариант криминально-чиновничьей диктатуры с одним всемогущим кланом во главе представляется куда менее утешительным, чем подобное торжество "общественного согласия" в отдельно взятом анклаве корпоративного капитализма. Любопытно, кстати, что на фоне прочих телеканалов, имевших в первые дни после останкинского пожара бледный вид, превосходно выглядел ТНТ, контролируемый все тем же "Медиа-МОСТом". Это был еще один успех московской -- или, по крайней мере, промосковской -- группировки: ни для кого не секрет, что на выборах-2000 Москва и НТВ работали в тесном контакте и Евгений Примаков получил на нашем самом независимом канале отличную трибуну.
Профессионалам известно, что самый свободолюбивый медиа-холдинг структурирован ровно по тому же принципу, что и столь любимый им МК. Их слияние в экстазе в этом смысле отнюдь не случайно: своя своих познаша. Беспрецедентно жесткая вертикальная структура того же "Эха Москвы", сугубо авторитарный стиль руководства почти всеми изданиями холдинга, нетерпимость к любой критике и просто гласности, болезненно уязвленное самолюбие, уверенность в собственном мессианстве -- все это неизбежные, к сожалению, издержки такого рода корпоративности, хотя издержки эти многократно окупаются прекрасно организованным вещанием. О законности, правда, тоже говорить не приходится: достаточно вспомнить базу данных группы МОСТ, размещенную на сайте flb.ru. Но какая теперь законность, помилуйте! С этической стороной дела тоже наблюдаются некие напряги -- но при чем тут вообще этическая сторона дела? Конечно, сообщая о катастрофах общенационального масштаба, на московских телеканалах и на НТВ скорбно поджимают губы, словно говоря: "Расхлебывайте ваш выбор". Иногда здесь не могут скрыть откровенного злорадства -- блеска глаз не спрячешь. Но в целом МК и "Медиа-МОСТ" -- самое эффективное, что есть сегодня в стране в области городского управления и информационной политики. Наш человек не верит кающимся, зато охотно и пугливо соглашается с теми, кто считает себя непогрешимым.
Самое любопытное, что те или иные варианты МК (менее эффективные в силу несколько меньшей авторитарности лидера и несколько меньших возможностей для пополнения бюджета) наблюдаются тут и там на всей территории России. Свои мини-Лужковы есть на Камчатке и в Курске, во Владивостоке и в Поволжье. Все по тому же принципу -- "живи и давай жить другим" -- они вполне способны договориться между собой. И, может быть, для страны это был бы способ обойтись меньшей кровью. И с Чечней, я полагаю, вполне удалось бы договориться все на тех же условиях -- "живи и давай".
Чем сердце успокоится
Обычно в конце подобного эссе принято обнадеживать, но обнадежить нас сегодня нечем, кроме "величия участи". Россия оказалась достаточно умна, чтобы отказаться от превращения в Сицилию, от договорного капитализма, при котором выживают только лояльные, и от сусального патриотизма нового образца. Она выбрала путь более честный, но и куда более чреватый катастрофами. И сегодня -- пора это признать -- мы стоим лишь на пороге настоящего распада. От которого, боюсь, нас не застраховал бы и капитализм лужковского образца, ведь любая империя в новых условиях на долгую жизнь рассчитывать не может, и московская утопия тоже не вечна.
Остается одно -- пережить долгую и мучительную полосу катаклизмов, стараясь минимизировать ее, и начать новую жизнь с того нуля, о котором так много говорилось в последнее время. Какими жертвами придется оплатить крах Империи и зарождение новой, сильной и свободной России, где каждый будет наконец отвечать за себя,-- сказать трудно. Можно пытаться затормозить этот процесс, ничего не делая и пассивно плывя по течению: любые попытки реформировать обреченную систему лишь ускоряют ее гибель.
Путин плыть по течению не намерен. Он барахтается, и барахтается довольно активно, сознательно или бессознательно разрушая остатки Империи. И это правильно: пассивное ожидание обошлось бы куда большими жертвами и куда большими мучениями, вроде как отрубание хвоста по частям.
Бояться распада не надо. Впрочем, население уже и не боится -- оно научилось иронизировать по этому поводу. Не будем забывать, что разруха 1917--1922 годов дала великую литературу, что самые сильные и романтические влюбленности расцветают на руинах, что мы -- избранные, которым выпало быть свидетелями конца великой эпохи.
И давайте в разрушающемся мире почаще вспоминать волшебные тексты, написанные русскими гениями в первые послереволюционные годы. В том числе и великое ахматовское:
И так близко подходит чудесное
К развалившимся грязным домам,--
Никому, никому не известное,
Но от века желанное нам.
ДМИТРИЙ БЫКОВ
Подписывайтесь на PROFILE.RU в Яндекс.Новости или в Яндекс.Дзен. Все важные новости — в telegram-канале «PROFILE-NEWS».
