Архивная публикация 1999 года: "Петровна 38"
Вся Москва ловит террористов и бандитов. Население оказывает посильную помощь органам милиции, отчего массовая истерия достигла уже невообразимых масштабов. Зато все при деле, и смычка власти с пользуемым ею народом крепка, как никогда.Особенно люблю наши сказки про дубину народного гнева. Про то, что наш народ только кажется ленивым и неповоротливым, а вот расшевелишь его -- и ух! Илья Муромец, который до 33 лет лежал на печи, писал под себя и, судя по всему, изъяснялся чуть ли не знаками,-- народный герой. Второй любимый персонаж -- Иванушка Дурачок. Третий -- Емеля (тут тоже фигурирует печка; Фрейд бы, конечно, сделал вывод о подмене сексуального объекта и именно этим объяснил слабую славянскую сексуальность).
Собирательный национальный типаж получается -- туши свет.
Это я к чему? К тому, что, судя по всему, то самое мифологическое восстание Ильи Муромца с печи произошло. В Москве прогремели взрывы, в народе всколыхнулась бдительность. А с нею и ярость благородная вскипела как волна. Люди входят в образ Трезорки, бдят, охраняют свой карточный домик, свою крепость, ненавидят нацменов вообще, чеченцев в частности и с надеждой смотрят на мужественное выцветшее лицо простого чекиста Путина. Беда сплотила простых людей, и население готово проникнуться мыслью, что ФСБ -- друг человека.
Ночью меня разбудил пейджер. На часах было четыре утра. "Сбор у дома 7 по Краснобогатырской улице" -- высветилось на экране. Щас, подумал я, проваливаясь в сон.
А наутро выяснилось, что пропал Витька Гавриков. По телефону не отвечает, на работе не появляется. Жена Света звонит из города-героя Волгограда и рыдает, как госпожа Грицацуева: "Где мой муж?" И понять ее можно: Витька снимает квартиру в доме на Каширке, который стоит аккурат напротив взорванного.
Вечером второго дня, после тщетных попыток отзвонить и выловить Витьку, я завел машину и поехал на эту самую "Каширскую"...
Витькин дом стоял на месте. Я уткнулся в запертую дверь и, не расслышав за ней дыхания жизни, спустился вниз и закурил.
Подъезд украшал плакат. "Молния" -- было выведено на нем красной краской.
"Товарищи жильцы! -- гласил плакат.-- Только ваша бдительность поможет нам спасти наш дом и наши жизни. Не открывайте дверь неизвестным людям. Встретив на лестнице незнакомого человека, спросите, к кому и зачем он идет.
В нашем доме организовано ночное патрулирование. Возглавляет комитет по охране дома N... Виктор Гавриков, квартира (далее шел номер квартиры). Он составляет списки патрульных, контролирует и устанавливает очередность караулов".
Витька, одинокий человек в большом городе, с долгами, двумя детьми, насупленными бровями, простодушным взглядом и журналом "Плейбой" в кармане кожаной коричневой куртки -- и еще к тому же начальник комитета по охране дома! Мое воображение мгновенно добавило к нарисованной трогательной картине дедушкину двустволку. Получилось так здорово, что я хмыкнул.
-- Значит, так,-- услышал я за спиной хриплый низкий гавриковский голос.-- Вы, Земфира Рафаиловна, заступаете на дежурство в девять вечера. Будете сидеть тут, на скамеечке. Оденьтесь потеплее, свисток я вам дам. Через полтора часа вас сменит Ашот, он как раз придет со смены. А где Лейла? Почему ее нет на дежурстве? А это кто там на лавочке?
Я обернулся и, широко улыбаясь, смотрел, как квадратный Витька шаркающей кавалерийской походкой, в новом плаще от "Версаче" с кровавым подбоем, идет ко мне. Узнал он меня в последнюю секунду: все-таки сумерки.
-- Штраух, привет,-- буркнул он.-- Зашибись! Видишь, чем занимаюсь. Бабок в караулы расставляю. Где эта кукла из восемнадцатой квартиры? Почему не на дежурстве? -- заорал Витька, свирепо оглядываясь по сторонам.
Из подъезда выпорхнула восточного вида девушка вся в черной коже.
-- Я погреться пошла,-- объяснила она Витьке свое отсутствие.
Произведя смену караула (девушку Витька отпустил, а Земфиру Рафаиловну, тоже почему-то восточного вида женщину без возраста, но зато с золотыми серьгами и в зимних сапогах, усадил на лавочку), Гавриков облегченно вздохнул: "Ну теперь пошли водку пить".
-- Ты что, я за рулем...
-- А кто сейчас пешком ходит?
Мы поднялись к Витьке. Ловким, хорошо оттренированным движением руки мой друг вытащил из-под кухонного стола ящик с водкой. То есть этикеток на бутылках не было, но что-то подсказало мне, что это тот самый напиток, столь популярный на Среднерусской равнине, где ничего не растет и ничего не зарыто. Половины ящика уже не было.
-- Голова болит,-- пожаловался Витька.
-- Слушай, мне Света обзвонилась. Куда ты пропал, она страшно волнуется...
-- Этой ночью мы прочесывали подвалы.
-- И... и что? -- Я больше не нашелся что сказать.
-- Зашибись,-- Витька широким жестом показал на ящик с водкой.-- Накрыли подпольный цех по производству водки. Ну, вызвали ментов. Ребят, которые при змеевике состояли, повязали, увезли. И остались дегустировать.
-- И что? -- как попугай повторил я.
-- Ну додегустировались... Я вообще-то сквозь сон слышал ваши истошные звонки.
Витька маханул стакан беленькой и закрыл глаза.
В дверь позвонили.
-- Товарищ Гавриков,-- услышал я голос с сильным кавказским акцентом,-- Ашот заболел. Вместо него на охрану Марат пойдет.
-- Сейчас запишу,-- свирепо сказал Витька и зашелестел бумагами. По всему чувствовалось, что мой друг в доме пользуется уважением.
-- Слушай, Витька,-- сказал я, когда он закрыл дверь,-- а почему к тебе одни нацмены ходят? У вас что, на дежурство отправляют исключительно по расовому признаку?
-- Видишь ли, Штраух,-- сказал Витька и закурил,-- здесь вообще-то дома АЗЛК. А ты хоть знаешь, кто на АЗЛК работает? Нацмены. Чеченов, кстати, до фига.
История, которую поведал Витька, была прекрасна, простодушна и чуть идиотична -- как и все истории нашей родины.
После взрыва все страшно испугались, понятно. И было решено создать штаб охраны. Но из кого? Население дома, в котором проживал Витька, сплошь состояло из людей, извините, кавказской национальности. В нем жило только пять русских. Но и те не были зарегистрированы в Москве (как, к примеру, мой друг Гавриков). Милиционеры долго чесали репу: кому доверить линию обороны? Нацменам -- начальство не поймет. Решено было проявить бдительность и во главе важного дела поставить большого русского брата, пусть и без прописки. Из пяти персонажей утвержден был Витька. Все-таки журналист. Вместе с милиционерами Гавриков составил список жильцов, обошел все квартиры и сформировал патрули. Передрейфившие кавказцы бросались к Витьке на грудь и готовы были слушаться его, как детсадовские дети -- воспитательницу. Дело закипело.
Если прошлая ночь увенчалась рассекречиванием подпольного водочного цеха ("Еще по маленькой!",-- произнес Витька, опрокидывая стаканчик; сказать по правде, я испугался за его печень. Этак каждую ночь по подпольному цеху -- и сгорит человек на охране материнства и детства), то сегодня речь шла о подпольном борделе, который расположился в соседнем доме.
В принципе, бордель, так же как подпольный цех, к Витьке отношения не имел. Но Гаврикова, как человека, пользующегося авторитетом у населения и к тому же возглавляющего штаб, ничего не успевающие милиционеры стали привлекать к оперативным мероприятиям.
-- Ну, надеюсь, там-то, в борделе, тебе не придет в голову заняться дегустацией.
Витька хмыкнул.
Через полчаса Витькин пейджер запикал. "Сбор у дома номер..."
-- Пошли,-- сказал Витька.
Уж мне-то бордель был совершенно ни к чему. Но здоровое любопытство целомудренного человека к пороку увлекло меня.
...Сонечки Мармеладовы и Катюши Масловы сидели на маленькой кухоньке. Начальник славного заведения с помощником уже стояли около воронка со связанными руками. А милиционеры весело объясняли соседям -- интеллигентам-искусствоведам, что как раз за стенкой их семейной спальни лежала тротиловая шашка.
-- Дом, конечно, устоял бы. Зато вам бы, ребята, хватило.
-- У нас к ним (кивок в сторону блядей) претензий вообще нет,-- отвечала юная искусствоведша.-- Они всегда очень вежливо здоровались и старались прошмыгнуть по лестнице как можно быстрее.
Попутно выяснилось, что содержатель притона не является хозяином квартиры. Ее сдал спившийся режиссер, интеллигент с чеховской бородкой, который к концу разбирательства нарисовался в толпе любопытных.
Пока милиционеры описывали девушек, прибежала гражданка с шестого этажа. "В квартиру шестьдесят семь утром неизвестные занесли огромные коробки".
И толпа, как стадо слонов (если бы эти славные животные могли бегать по лестницам), понеслась на шестой этаж. На лифте, понятно, поехали милиционер, Гавриков и я.
В квартире 67 находилась неизвестная соседям миловидная женщина, немало смущенная массовостью делегации, которая ввалилась в крохотную однокомнатную квартирку. Выяснилось, что она приехала из Сочи в гости к брату и тот поселил ее в квартире тещи. А коробки -- это с сапогами, она утром была на рынке.
Смущенный милиционер ретировался. Зато соседка с большим интересом изучила сапоги и спросила, где и почем купили.
Время шло к одиннадцати. Витьке было пора идти разводить караулы. И я, мгновенно ощутив свое одиночество на этом празднике бдительности, который всегда с нашим человеком, засобирался домой.
Ночная Москва с ее огнями и плавными поворотами улиц хорошо на меня подействовала. От большого количества милиционеров, нервных и бедных людей, яркого электрического света у меня было ощущение, что я схожу с ума.
Припарковавшись около дома, я вспомнил, что забыл занести матери мешок песка. Звездочка купила его в минувшие выходные по дороге с дачи за 300 рублей и жутко гордилась своей экономностью.
Я открыл багажник и, прихватив мешок за углы, вытащил его на дорогу.
Но едва опустил его на асфальт, ощутил у виска холодное дуло.
То есть я сразу понял, что это именно дуло, а не что-то другое. Взгляд мой уперся в форменные ботинки омоновца и камуфляжные штаны.
-- Руки!
Я вспомнил своего приятеля Гарри Медведенко, который вчера вечером решил сходить с женой в казино. ОМОН, проводивший рейдовую проверку по выявлению бандитизма и терроризма, уложил его, молодого и красивого, в костюме от "Хьюго Босса", мордой на палас. А жену его, у которой не оказалось документов, хотели загрести как проститутку (говорил я Гарри, что его любовь к ярким женщинам плохо кончится). Когда Медведенко пытался вякнуть, что она его жена, получил ботинком по ребрам.
-- Руки!
Я безропотно повиновался.
-- Это что?
-- Сахарный песок, сэр.
-- Шуточки отставить!
Пара омоновцев потащили мешок с песком под фонарь -- проверять, что там на самом деле.
-- Почем? -- ожидая результатов экспертизы, спросил первый омоновец со стволом.
-- Триста.
Из-под фонаря дали отмашку. Омоновцы отдали мне распоротый мешок и удалились, пожелав спокойной ночи.
В четыре утра мне на пейджер пришел вызов: "Сбор переносится на шесть. У кинотеатра "Юность".
Люди мира, будьте зорче втрое...
В прошлую избирательную кампанию, помнится, всех довели до истерики призраком коммунизма. За четыре года торжества демократии эту тень отца Гамлета перестал бояться даже Гайдар, не говоря о маленьких детях. Папаше Зю пришел на смену кровавый Хаттаб.
Дружок, я расскажу тебе сказку...
Вся Москва ловит террористов и бандитов. Население оказывает посильную помощь органам милиции, отчего массовая истерия достигла уже невообразимых масштабов. Зато все при деле, и смычка власти с пользуемым ею народом крепка, как никогда.Особенно люблю наши сказки про дубину народного гнева. Про то, что наш народ только кажется ленивым и неповоротливым, а вот расшевелишь его -- и ух! Илья Муромец, который до 33 лет лежал на печи, писал под себя и, судя по всему, изъяснялся чуть ли не знаками,-- народный герой. Второй любимый персонаж -- Иванушка Дурачок. Третий -- Емеля (тут тоже фигурирует печка; Фрейд бы, конечно, сделал вывод о подмене сексуального объекта и именно этим объяснил слабую славянскую сексуальность).
Собирательный национальный типаж получается -- туши свет.
Это я к чему? К тому, что, судя по всему, то самое мифологическое восстание Ильи Муромца с печи произошло. В Москве прогремели взрывы, в народе всколыхнулась бдительность. А с нею и ярость благородная вскипела как волна. Люди входят в образ Трезорки, бдят, охраняют свой карточный домик, свою крепость, ненавидят нацменов вообще, чеченцев в частности и с надеждой смотрят на мужественное выцветшее лицо простого чекиста Путина. Беда сплотила простых людей, и население готово проникнуться мыслью, что ФСБ -- друг человека.
Ночью меня разбудил пейджер. На часах было четыре утра. "Сбор у дома 7 по Краснобогатырской улице" -- высветилось на экране. Щас, подумал я, проваливаясь в сон.
А наутро выяснилось, что пропал Витька Гавриков. По телефону не отвечает, на работе не появляется. Жена Света звонит из города-героя Волгограда и рыдает, как госпожа Грицацуева: "Где мой муж?" И понять ее можно: Витька снимает квартиру в доме на Каширке, который стоит аккурат напротив взорванного.
Вечером второго дня, после тщетных попыток отзвонить и выловить Витьку, я завел машину и поехал на эту самую "Каширскую"...
Витькин дом стоял на месте. Я уткнулся в запертую дверь и, не расслышав за ней дыхания жизни, спустился вниз и закурил.
Подъезд украшал плакат. "Молния" -- было выведено на нем красной краской.
"Товарищи жильцы! -- гласил плакат.-- Только ваша бдительность поможет нам спасти наш дом и наши жизни. Не открывайте дверь неизвестным людям. Встретив на лестнице незнакомого человека, спросите, к кому и зачем он идет.
В нашем доме организовано ночное патрулирование. Возглавляет комитет по охране дома N... Виктор Гавриков, квартира (далее шел номер квартиры). Он составляет списки патрульных, контролирует и устанавливает очередность караулов".
Витька, одинокий человек в большом городе, с долгами, двумя детьми, насупленными бровями, простодушным взглядом и журналом "Плейбой" в кармане кожаной коричневой куртки -- и еще к тому же начальник комитета по охране дома! Мое воображение мгновенно добавило к нарисованной трогательной картине дедушкину двустволку. Получилось так здорово, что я хмыкнул.
-- Значит, так,-- услышал я за спиной хриплый низкий гавриковский голос.-- Вы, Земфира Рафаиловна, заступаете на дежурство в девять вечера. Будете сидеть тут, на скамеечке. Оденьтесь потеплее, свисток я вам дам. Через полтора часа вас сменит Ашот, он как раз придет со смены. А где Лейла? Почему ее нет на дежурстве? А это кто там на лавочке?
Я обернулся и, широко улыбаясь, смотрел, как квадратный Витька шаркающей кавалерийской походкой, в новом плаще от "Версаче" с кровавым подбоем, идет ко мне. Узнал он меня в последнюю секунду: все-таки сумерки.
-- Штраух, привет,-- буркнул он.-- Зашибись! Видишь, чем занимаюсь. Бабок в караулы расставляю. Где эта кукла из восемнадцатой квартиры? Почему не на дежурстве? -- заорал Витька, свирепо оглядываясь по сторонам.
Из подъезда выпорхнула восточного вида девушка вся в черной коже.
-- Я погреться пошла,-- объяснила она Витьке свое отсутствие.
Произведя смену караула (девушку Витька отпустил, а Земфиру Рафаиловну, тоже почему-то восточного вида женщину без возраста, но зато с золотыми серьгами и в зимних сапогах, усадил на лавочку), Гавриков облегченно вздохнул: "Ну теперь пошли водку пить".
-- Ты что, я за рулем...
-- А кто сейчас пешком ходит?
Мы поднялись к Витьке. Ловким, хорошо оттренированным движением руки мой друг вытащил из-под кухонного стола ящик с водкой. То есть этикеток на бутылках не было, но что-то подсказало мне, что это тот самый напиток, столь популярный на Среднерусской равнине, где ничего не растет и ничего не зарыто. Половины ящика уже не было.
-- Голова болит,-- пожаловался Витька.
-- Слушай, мне Света обзвонилась. Куда ты пропал, она страшно волнуется...
-- Этой ночью мы прочесывали подвалы.
-- И... и что? -- Я больше не нашелся что сказать.
-- Зашибись,-- Витька широким жестом показал на ящик с водкой.-- Накрыли подпольный цех по производству водки. Ну, вызвали ментов. Ребят, которые при змеевике состояли, повязали, увезли. И остались дегустировать.
-- И что? -- как попугай повторил я.
-- Ну додегустировались... Я вообще-то сквозь сон слышал ваши истошные звонки.
Витька маханул стакан беленькой и закрыл глаза.
В дверь позвонили.
-- Товарищ Гавриков,-- услышал я голос с сильным кавказским акцентом,-- Ашот заболел. Вместо него на охрану Марат пойдет.
-- Сейчас запишу,-- свирепо сказал Витька и зашелестел бумагами. По всему чувствовалось, что мой друг в доме пользуется уважением.
-- Слушай, Витька,-- сказал я, когда он закрыл дверь,-- а почему к тебе одни нацмены ходят? У вас что, на дежурство отправляют исключительно по расовому признаку?
-- Видишь ли, Штраух,-- сказал Витька и закурил,-- здесь вообще-то дома АЗЛК. А ты хоть знаешь, кто на АЗЛК работает? Нацмены. Чеченов, кстати, до фига.
История, которую поведал Витька, была прекрасна, простодушна и чуть идиотична -- как и все истории нашей родины.
После взрыва все страшно испугались, понятно. И было решено создать штаб охраны. Но из кого? Население дома, в котором проживал Витька, сплошь состояло из людей, извините, кавказской национальности. В нем жило только пять русских. Но и те не были зарегистрированы в Москве (как, к примеру, мой друг Гавриков). Милиционеры долго чесали репу: кому доверить линию обороны? Нацменам -- начальство не поймет. Решено было проявить бдительность и во главе важного дела поставить большого русского брата, пусть и без прописки. Из пяти персонажей утвержден был Витька. Все-таки журналист. Вместе с милиционерами Гавриков составил список жильцов, обошел все квартиры и сформировал патрули. Передрейфившие кавказцы бросались к Витьке на грудь и готовы были слушаться его, как детсадовские дети -- воспитательницу. Дело закипело.
Если прошлая ночь увенчалась рассекречиванием подпольного водочного цеха ("Еще по маленькой!",-- произнес Витька, опрокидывая стаканчик; сказать по правде, я испугался за его печень. Этак каждую ночь по подпольному цеху -- и сгорит человек на охране материнства и детства), то сегодня речь шла о подпольном борделе, который расположился в соседнем доме.
В принципе, бордель, так же как подпольный цех, к Витьке отношения не имел. Но Гаврикова, как человека, пользующегося авторитетом у населения и к тому же возглавляющего штаб, ничего не успевающие милиционеры стали привлекать к оперативным мероприятиям.
-- Ну, надеюсь, там-то, в борделе, тебе не придет в голову заняться дегустацией.
Витька хмыкнул.
Через полчаса Витькин пейджер запикал. "Сбор у дома номер..."
-- Пошли,-- сказал Витька.
Уж мне-то бордель был совершенно ни к чему. Но здоровое любопытство целомудренного человека к пороку увлекло меня.
...Сонечки Мармеладовы и Катюши Масловы сидели на маленькой кухоньке. Начальник славного заведения с помощником уже стояли около воронка со связанными руками. А милиционеры весело объясняли соседям -- интеллигентам-искусствоведам, что как раз за стенкой их семейной спальни лежала тротиловая шашка.
-- Дом, конечно, устоял бы. Зато вам бы, ребята, хватило.
-- У нас к ним (кивок в сторону блядей) претензий вообще нет,-- отвечала юная искусствоведша.-- Они всегда очень вежливо здоровались и старались прошмыгнуть по лестнице как можно быстрее.
Попутно выяснилось, что содержатель притона не является хозяином квартиры. Ее сдал спившийся режиссер, интеллигент с чеховской бородкой, который к концу разбирательства нарисовался в толпе любопытных.
Пока милиционеры описывали девушек, прибежала гражданка с шестого этажа. "В квартиру шестьдесят семь утром неизвестные занесли огромные коробки".
И толпа, как стадо слонов (если бы эти славные животные могли бегать по лестницам), понеслась на шестой этаж. На лифте, понятно, поехали милиционер, Гавриков и я.
В квартире 67 находилась неизвестная соседям миловидная женщина, немало смущенная массовостью делегации, которая ввалилась в крохотную однокомнатную квартирку. Выяснилось, что она приехала из Сочи в гости к брату и тот поселил ее в квартире тещи. А коробки -- это с сапогами, она утром была на рынке.
Смущенный милиционер ретировался. Зато соседка с большим интересом изучила сапоги и спросила, где и почем купили.
Время шло к одиннадцати. Витьке было пора идти разводить караулы. И я, мгновенно ощутив свое одиночество на этом празднике бдительности, который всегда с нашим человеком, засобирался домой.
Ночная Москва с ее огнями и плавными поворотами улиц хорошо на меня подействовала. От большого количества милиционеров, нервных и бедных людей, яркого электрического света у меня было ощущение, что я схожу с ума.
Припарковавшись около дома, я вспомнил, что забыл занести матери мешок песка. Звездочка купила его в минувшие выходные по дороге с дачи за 300 рублей и жутко гордилась своей экономностью.
Я открыл багажник и, прихватив мешок за углы, вытащил его на дорогу.
Но едва опустил его на асфальт, ощутил у виска холодное дуло.
То есть я сразу понял, что это именно дуло, а не что-то другое. Взгляд мой уперся в форменные ботинки омоновца и камуфляжные штаны.
-- Руки!
Я вспомнил своего приятеля Гарри Медведенко, который вчера вечером решил сходить с женой в казино. ОМОН, проводивший рейдовую проверку по выявлению бандитизма и терроризма, уложил его, молодого и красивого, в костюме от "Хьюго Босса", мордой на палас. А жену его, у которой не оказалось документов, хотели загрести как проститутку (говорил я Гарри, что его любовь к ярким женщинам плохо кончится). Когда Медведенко пытался вякнуть, что она его жена, получил ботинком по ребрам.
-- Руки!
Я безропотно повиновался.
-- Это что?
-- Сахарный песок, сэр.
-- Шуточки отставить!
Пара омоновцев потащили мешок с песком под фонарь -- проверять, что там на самом деле.
-- Почем? -- ожидая результатов экспертизы, спросил первый омоновец со стволом.
-- Триста.
Из-под фонаря дали отмашку. Омоновцы отдали мне распоротый мешок и удалились, пожелав спокойной ночи.
В четыре утра мне на пейджер пришел вызов: "Сбор переносится на шесть. У кинотеатра "Юность".
Люди мира, будьте зорче втрое...
В прошлую избирательную кампанию, помнится, всех довели до истерики призраком коммунизма. За четыре года торжества демократии эту тень отца Гамлета перестал бояться даже Гайдар, не говоря о маленьких детях. Папаше Зю пришел на смену кровавый Хаттаб.
Дружок, я расскажу тебе сказку...
ИВАН ШТРАУХ
Подписывайтесь на PROFILE.RU в Яндекс.Новости или в Яндекс.Дзен. Все важные новости — в telegram-канале «PROFILE-NEWS».
