19 апреля 2024
USD 94.09 -0.23 EUR 100.53 +0.25
  1. Главная страница
  2. Архивная запись
  3. Архивная публикация 2008 года: "Покорить НАТО морем обаяния"

Архивная публикация 2008 года: "Покорить НАТО морем обаяния"

Указом президента назначен новый постоянный представитель России в НАТО — Дмитрий РОГОЗИН. В интервью «Профилю» Рогозин рассказывает о том, как навыки публичного политика пригодятся ему на новом месте работы.

— Новое назначение — это для вас неожиданный вираж в политической биографии или ее естественное, логичное развитие?
— Карьера публичного политика — штука такая... неоднозначная. Если речь идет о бюрократе-карьеристе, то для него важно, чтобы очередная ступенька ознаменовалась новой лычкой, новыми лампасами, шириной их и т.д. А для публичного политика тюрьма, ссылка, опала, например, тоже могут быть карьерным ростом.
— Это намек на ваши приключения в оппозиции или просто к слову подвернулось?
— Нет, не намек. Я просто считаю, что для репутации публичного политика полезны и естественны любые события, которые связаны с логикой развития его биографии. Слава Богу, у меня тюрьмы не было — было только возбуждение уголовного дела. Была опала, было отлучение от эфира, были другие неприятности... Но это элементы биографии, элементы карьерного роста.
Что касается оппозиции... Говорить об оппозиции в России, наверное, неправильно. Я употреблял бы термины не «оппозиция—власть», а «востребованность—невостребованность». В моем случае это гораздо важнее. Для меня оппозиционность — это просто невостребованность моих профессиональных навыков и моей политической личности в интересах моей страны. Последние два года жизни были для меня полезным уроком, из которого я сделал определенные выводы.
Сейчас логика развития России пришла к такой ситуации, когда рост внутреннего не столько могущества, сколько самосознания страны столкнулся с внешним сарказмом, удивлением, а потом и неприятием. И вот на этом этапе потребовались люди, которые способны с таким неприятием бороться, рассеивать сомнения, убеждать чужие аудитории. Ведь в чем задача любого политика? Не в том, чтобы идти в аудиторию своих соратников, своих единомышленников и их в чем-то уговаривать. Зачем уговаривать своих? Они и так уже уговоренные. Надо идти в чужую аудиторию — туда, где тебе будут свистеть на входе, плевать, когда ты подойдешь к трибуне. А вот когда ты начнешь говорить, заставишь их слушать, слышать, если ты в этой аудитории вдруг сколотишь фракцию единомышленников или, по крайней мере, людей, которые с любопытством к тебе будут относиться, — это уже победа.
Мне кажется, что во внешней политике именно это сейчас крайне важно. Россия наконец-то нуждается не в том, чтобы оправдываться или огрызаться, — она нуждается сегодня в расширении своего влияния. Наша задача — чтобы в мировом сообществе увеличилось количество стран, общественных сил, которые будут воспринимать политическое, экономическое, духовное возрождение России как данность. И будут этому не препятствовать, а воспринимать это как естественный ход событий и, более того, ход событий, даже полезный для них самих.
— То есть вы совершенно естественным образом готовы к тому, что в НАТО вас встретят неприязненно?
— Собственно говоря, это правила игры.
— Это относится именно к вам, ведь ваша позиция хорошо известна на Западе? Или к России? Или к вашей фигуре в контексте сегодняшней России?
— Это относится к любому внятному российскому политику, который был бы назначен на эту должность. Конечно, я думаю, меньше проблем возникло бы у таких кандидатур, как Немцов Борис Ефимович или Явлинский Григорий Алексеевич, и так далее по списку. Эти граждане были бы восприняты там как генеральный разворот Путина, как собственный успех: мол, мы добились своего, назначен человек, мыслящий прогрессивно, ну и т.д. На самом деле, если страна хочет чего-то добиться, она должна назначать своим представителем человека, который будет не угождать партнерам, а исходить из национальных интересов собственной державы. Я надеюсь таким стать.
А то, что про меня сейчас пишут и говорят в связи с назначением... Плохо понимаю, откуда возник весь этот ажиотаж в западной прессе. Моя позиция давно известна — и по ПАСЕ, и по карьере публичного политика, и по переговорам с ЕС по калининградской проблеме. Я вообще мало меняюсь. И вполне последователен в своих убеждениях. Это очень важно в политике, когда за столом переговоров сидит человек, которого вы можете просчитать. В политике крайне важна предсказуемость. Особенно во внешней политике, ибо она связана с гораздо большим пониманием ответственности за свои слова и за действия.
Так что, мне кажется, если партнеры достаточно много обо мне знают, это польза для нас для всех. Я для них вполне предсказуем. Они понимают, что я врать не буду. Я просто буду стараться максимально адекватно и не птичьим языком дипломатии, а человеческим языком объяснять озабоченности моей страны. В конце концов мы сработаемся: как только я приеду в Брюссель, мы познакомимся, и на них нахлынет море обаяния...
— Глава комитета Госдумы по международным делам Константин Косачев выразился в том духе, что от вашего прихода в НАТО он ожидает «новаторства» в наших отношениях с Альянсом. Что за новаторство такое имеется в виду?
— Перед нами стоит задача стабилизации наших отношений с Североатлантическим альянсом и выработки новых рекомендаций для политического руководства России в отношениях с Западом. И мне кажется, что эти задачи теперь могут быть поручены не только кадровым дипломатам, но и людям, имеющим опыт публичной политики. Есть три вида дипломатии. Официальная — это, по Владимиру Ивановичу Далю, сношения между государствами и государями. Существует народная дипломатия — это отношения между людьми и общественными организациями, неправительственными структурами. Но также существует и публичная дипломатия — это работа с общественным мнением других государств. Я всю жизнь учился именно этому — публичной дипломатии: объяснять простым языком своим и иностранным гражданам, что имеется в виду под государевой точкой зрения на какую-либо проблему. Я журналист по образованию, я буду по-журналистски искать, как мне объяснить иностранной аудитории тревоги и надежды моей страны, а также то, что мы понимаем под нашими национальными интересами. Если иностранные дипломаты и политики остаются глухими к моим словам, я пойду в их средства массовой информации, пойду на телевидение, на дебаты. Такого рода возможности прямого разговора с общественным мнением зарубежных стран мне кажутся очень перспективными.
— Министр иностранных дел Грузии собирается с вами поговорить и убедить, что гипотетическое вступление его страны в НАТО не угрожает интересам России. Поговорите?
— Поговорим. С удовольствием встречусь с уважаемым человеком — особенно где-нибудь в ресторанчике грузинской кухни. Только вот убедить меня не удастся. Я остаюсь при своем мнении: что, проведя референдум о вступлении в НАТО без опроса Южной Осетии и Абхазии, Тбилиси де-факто признает их независимость. Или как они себе это представляют — вся Грузия идет в НАТО, а осетины и абхазцы не идут? А угрожает России это вступление или не угрожает... Оно Грузии, скорее, угрожает. Сам же факт расширения НАТО за счет стран у наших границ — это проблема не отношений с Грузией, а диалога с НАТО.
Надо четко понимать, что Североатлантический альянс — это не какой-то там «форпост демократии» и не кружок по интересам. Это мощная военная машина, которая была создана для противостояния «советской военной угрозе» и до сих пор существует. Эта военная машина сейчас формулирует себе якобы другие задачи и противостоит другим угрозам — в других регионах. Но тем не менее расширяется и укрепляется почему-то поближе к нашим границам.
— В свое время, помнится, поговаривали, что и самой России можно было бы в НАТО вступить. Это уже не актуально?
— А зачем? Когда мы всерьез предлагали трансформировать НАТО в организацию безопасности всего Северного полушария, обсуждение этого вопроса имело смысл. И к нему в Москве отнеслись бы серьезно. А сейчас — нет. НАТО существует как военный альянс, и не должно быть никаких иллюзий, что в нынешнем виде блок может преобразоваться в структуру, готовую защищать весь европейский континент и работать по проблеме безопасности в широком смысле.
— Однако, лишая НАТО содержательного смысла военного сдерживания России, вы предлагаете его вообще распустить?
— Это не нам решать. В конце концов, НАТО — это 26 очень разных стран. Плюс новые члены, в большинстве из которых до сих пор говорят по-русски. Во всех этих странах есть свои оппозиции, свои общественные мнения. И, повторяю, я вижу смысл в том, чтобы вести диалог не только с НАТО в целом, но и с отдельными странами-членами, с разными участниками политической жизни внутри этих стран. Ведь с каждым-то по отдельности у России замечательные отношения, ну в худшем случае нормальные. И с США, и с Германией и Францией, и с Италией и Испанией. С Великобританией сейчас не очень, но это временно. Это ж только когда они вместе в НАТО соберутся, получается «агрессивный блок». Наверное, они там как-то плохо друг на друга влияют.





Указом президента назначен новый постоянный представитель России в НАТО — Дмитрий РОГОЗИН. В интервью «Профилю» Рогозин рассказывает о том, как навыки публичного политика пригодятся ему на новом месте работы.

— Новое назначение — это для вас неожиданный вираж в политической биографии или ее естественное, логичное развитие?
— Карьера публичного политика — штука такая... неоднозначная. Если речь идет о бюрократе-карьеристе, то для него важно, чтобы очередная ступенька ознаменовалась новой лычкой, новыми лампасами, шириной их и т.д. А для публичного политика тюрьма, ссылка, опала, например, тоже могут быть карьерным ростом.
— Это намек на ваши приключения в оппозиции или просто к слову подвернулось?
— Нет, не намек. Я просто считаю, что для репутации публичного политика полезны и естественны любые события, которые связаны с логикой развития его биографии. Слава Богу, у меня тюрьмы не было — было только возбуждение уголовного дела. Была опала, было отлучение от эфира, были другие неприятности... Но это элементы биографии, элементы карьерного роста.
Что касается оппозиции... Говорить об оппозиции в России, наверное, неправильно. Я употреблял бы термины не «оппозиция—власть», а «востребованность—невостребованность». В моем случае это гораздо важнее. Для меня оппозиционность — это просто невостребованность моих профессиональных навыков и моей политической личности в интересах моей страны. Последние два года жизни были для меня полезным уроком, из которого я сделал определенные выводы.
Сейчас логика развития России пришла к такой ситуации, когда рост внутреннего не столько могущества, сколько самосознания страны столкнулся с внешним сарказмом, удивлением, а потом и неприятием. И вот на этом этапе потребовались люди, которые способны с таким неприятием бороться, рассеивать сомнения, убеждать чужие аудитории. Ведь в чем задача любого политика? Не в том, чтобы идти в аудиторию своих соратников, своих единомышленников и их в чем-то уговаривать. Зачем уговаривать своих? Они и так уже уговоренные. Надо идти в чужую аудиторию — туда, где тебе будут свистеть на входе, плевать, когда ты подойдешь к трибуне. А вот когда ты начнешь говорить, заставишь их слушать, слышать, если ты в этой аудитории вдруг сколотишь фракцию единомышленников или, по крайней мере, людей, которые с любопытством к тебе будут относиться, — это уже победа.
Мне кажется, что во внешней политике именно это сейчас крайне важно. Россия наконец-то нуждается не в том, чтобы оправдываться или огрызаться, — она нуждается сегодня в расширении своего влияния. Наша задача — чтобы в мировом сообществе увеличилось количество стран, общественных сил, которые будут воспринимать политическое, экономическое, духовное возрождение России как данность. И будут этому не препятствовать, а воспринимать это как естественный ход событий и, более того, ход событий, даже полезный для них самих.
— То есть вы совершенно естественным образом готовы к тому, что в НАТО вас встретят неприязненно?
— Собственно говоря, это правила игры.
— Это относится именно к вам, ведь ваша позиция хорошо известна на Западе? Или к России? Или к вашей фигуре в контексте сегодняшней России?
— Это относится к любому внятному российскому политику, который был бы назначен на эту должность. Конечно, я думаю, меньше проблем возникло бы у таких кандидатур, как Немцов Борис Ефимович или Явлинский Григорий Алексеевич, и так далее по списку. Эти граждане были бы восприняты там как генеральный разворот Путина, как собственный успех: мол, мы добились своего, назначен человек, мыслящий прогрессивно, ну и т.д. На самом деле, если страна хочет чего-то добиться, она должна назначать своим представителем человека, который будет не угождать партнерам, а исходить из национальных интересов собственной державы. Я надеюсь таким стать.
А то, что про меня сейчас пишут и говорят в связи с назначением... Плохо понимаю, откуда возник весь этот ажиотаж в западной прессе. Моя позиция давно известна — и по ПАСЕ, и по карьере публичного политика, и по переговорам с ЕС по калининградской проблеме. Я вообще мало меняюсь. И вполне последователен в своих убеждениях. Это очень важно в политике, когда за столом переговоров сидит человек, которого вы можете просчитать. В политике крайне важна предсказуемость. Особенно во внешней политике, ибо она связана с гораздо большим пониманием ответственности за свои слова и за действия.
Так что, мне кажется, если партнеры достаточно много обо мне знают, это польза для нас для всех. Я для них вполне предсказуем. Они понимают, что я врать не буду. Я просто буду стараться максимально адекватно и не птичьим языком дипломатии, а человеческим языком объяснять озабоченности моей страны. В конце концов мы сработаемся: как только я приеду в Брюссель, мы познакомимся, и на них нахлынет море обаяния...
— Глава комитета Госдумы по международным делам Константин Косачев выразился в том духе, что от вашего прихода в НАТО он ожидает «новаторства» в наших отношениях с Альянсом. Что за новаторство такое имеется в виду?
— Перед нами стоит задача стабилизации наших отношений с Североатлантическим альянсом и выработки новых рекомендаций для политического руководства России в отношениях с Западом. И мне кажется, что эти задачи теперь могут быть поручены не только кадровым дипломатам, но и людям, имеющим опыт публичной политики. Есть три вида дипломатии. Официальная — это, по Владимиру Ивановичу Далю, сношения между государствами и государями. Существует народная дипломатия — это отношения между людьми и общественными организациями, неправительственными структурами. Но также существует и публичная дипломатия — это работа с общественным мнением других государств. Я всю жизнь учился именно этому — публичной дипломатии: объяснять простым языком своим и иностранным гражданам, что имеется в виду под государевой точкой зрения на какую-либо проблему. Я журналист по образованию, я буду по-журналистски искать, как мне объяснить иностранной аудитории тревоги и надежды моей страны, а также то, что мы понимаем под нашими национальными интересами. Если иностранные дипломаты и политики остаются глухими к моим словам, я пойду в их средства массовой информации, пойду на телевидение, на дебаты. Такого рода возможности прямого разговора с общественным мнением зарубежных стран мне кажутся очень перспективными.
— Министр иностранных дел Грузии собирается с вами поговорить и убедить, что гипотетическое вступление его страны в НАТО не угрожает интересам России. Поговорите?
— Поговорим. С удовольствием встречусь с уважаемым человеком — особенно где-нибудь в ресторанчике грузинской кухни. Только вот убедить меня не удастся. Я остаюсь при своем мнении: что, проведя референдум о вступлении в НАТО без опроса Южной Осетии и Абхазии, Тбилиси де-факто признает их независимость. Или как они себе это представляют — вся Грузия идет в НАТО, а осетины и абхазцы не идут? А угрожает России это вступление или не угрожает... Оно Грузии, скорее, угрожает. Сам же факт расширения НАТО за счет стран у наших границ — это проблема не отношений с Грузией, а диалога с НАТО.
Надо четко понимать, что Североатлантический альянс — это не какой-то там «форпост демократии» и не кружок по интересам. Это мощная военная машина, которая была создана для противостояния «советской военной угрозе» и до сих пор существует. Эта военная машина сейчас формулирует себе якобы другие задачи и противостоит другим угрозам — в других регионах. Но тем не менее расширяется и укрепляется почему-то поближе к нашим границам.
— В свое время, помнится, поговаривали, что и самой России можно было бы в НАТО вступить. Это уже не актуально?
— А зачем? Когда мы всерьез предлагали трансформировать НАТО в организацию безопасности всего Северного полушария, обсуждение этого вопроса имело смысл. И к нему в Москве отнеслись бы серьезно. А сейчас — нет. НАТО существует как военный альянс, и не должно быть никаких иллюзий, что в нынешнем виде блок может преобразоваться в структуру, готовую защищать весь европейский континент и работать по проблеме безопасности в широком смысле.
— Однако, лишая НАТО содержательного смысла военного сдерживания России, вы предлагаете его вообще распустить?
— Это не нам решать. В конце концов, НАТО — это 26 очень разных стран. Плюс новые члены, в большинстве из которых до сих пор говорят по-русски. Во всех этих странах есть свои оппозиции, свои общественные мнения. И, повторяю, я вижу смысл в том, чтобы вести диалог не только с НАТО в целом, но и с отдельными странами-членами, с разными участниками политической жизни внутри этих стран. Ведь с каждым-то по отдельности у России замечательные отношения, ну в худшем случае нормальные. И с США, и с Германией и Францией, и с Италией и Испанией. С Великобританией сейчас не очень, но это временно. Это ж только когда они вместе в НАТО соберутся, получается «агрессивный блок». Наверное, они там как-то плохо друг на друга влияют.







К ВОПРОСАМ ЯЗЫКОЗНАНИЯ


— На журфаке МГУ у нас было обязательное изучение языка одной из соцстран. Я учил чешский. Однажды он мне пригодился. Когда я работал в ПАСЕ, у нас с лордом Джаддом, блестящим оратором, было постоянное своеобразное соревнование в риторике. И вот как-то было у нашей группы заседание в Праге, в чешском парламенте. Джадд в тот день был в ударе, здорово выступил на своем шикарном английском языке. Я даже не знал, чем его можно удивить и остальных собравшихся. В конце концов мобилизовал университетские ресурсы и выдал пятиминутный спич на чешском языке.
Я еще и украинский знаю. Но надеюсь, что мне никогда не придется использовать его в качестве рабочего языка НАТО.

Подписывайтесь на PROFILE.RU в Яндекс.Новости или в Яндекс.Дзен. Все важные новости — в telegram-канале «PROFILE-NEWS».