- Главная страница
- Архивная запись
- Архивная публикация 2007 года: "После Путина: границы преемственности"
Архивная публикация 2007 года: "После Путина: границы преемственности"
Мы сейчас переживаем тот нечастый момент, когда смена руководства отражает нечто большее, чем примитивную борьбу за власть.Что вообще такое преемственность? Это сохранение политики во всех ее значимых элементах при смене персонального состава власти, то есть высшего руководства страны. В крайнем проявлении это выглядит так, что не интересующийся политикой обычный гражданин может по жизни вокруг себя и не заметить, что руководство сменилось. Плюсы этого очевидны: у страны появляется возможность решать стратегические задачи, рассчитанные на десятилетия. А без преемственности это невозможно — правители даже ставить не будут такие вопросы, решение которых явно выходит за сроки их правления. И правильно, что не будут, — в такой ситуации это очевидная профанация государственной деятельности.
Но плюсов не бывает без минусов. Политика, декларирующая свою неизменность на протяжении десятилетий или тем более столетий, неминуемо ведет к застою — она, собственно, и есть определение застоя. Не только потому, что мир постоянно меняется и на это надо реагировать, но и потому, что в исходной политике обязательно существуют ошибки, которые при ее неизменности с годами будут накапливаться и умножаться. Именно это на наших глазах произошло с послевоенным СССР — его закономерный крах и есть цена излишней преемственности.
На этом, в общем-то, бесспорном тезисе и основывается западная либеральная мысль, доказывая необходимость и безальтернативность демократии. Не будет, дескать, регулярной смены политики — будет застой. Российская общественная мысль — и философская, и актуально-политическая — ранее считала так же. Но в 2000-х она осознала, что не менее важно и обратное: если при запрограммированно частой смене власти политика каждый раз радикально меняется, то горизонт планирования сужается до четырех, максимум восьми лет. А это верный путь к полной деградации. СССР впал в брежневско-черненковский маразм все же после великих достижений — а у страны, чей кругозор ограничен четырьмя годами, никаких достижений, после которых можно впасть в застой, никогда и не будет.
На самом деле на уровне реальной политики, а не публичных деклараций это прекрасно понимают и на Западе. Власть в Америке раз в четыре или восемь лет, конечно, меняется, часто при этом меняется и курс, но в действительности в очень небольшом коридоре. Некие общественные механизмы, которые разглядеть и понять не так-то просто, не дают изменениям выйти за рамки этого коридора — рамки гораздо более узкие, чем сформулированные в Конституции. Эти механизмы не ведут к застою, потому что допускают, как мы знаем из истории, достаточно резкую смену политики (рузвельтовский «новый курс», расовая десегрегация 60-х) — но только тогда, когда общество «перезрело» и без этого произойдет катастрофа. Так что пример Америки четко показывает, что, если хочешь достичь великого, преемственность должна быть ни в коем разе не абсолютной, но очень значительной. Поэтому особенно смешно, когда нас они пытаются поучать обратному.
Мы своим путем пришли к тому же, и это и есть содержание нынешнего политического момента. Путин уходит с поста президента не только и, наверно, даже не столько потому, что так требует закон — закон можно было и изменить, притом строго в рамках Конституции. И уж конечно, не в угоду западным странам, которые в любом случае как попки будут твердить, что у нас нет демократии. Впрочем, это теперь уже мало нас волнует. А уходит для того, чтобы создать традицию регулярной смены власти с неминуемой некоторой сменой подходов в политике — потому что без этого застой. Но смены небольшой — потому что иначе нет преемственности. А никаких причин для резкой смены курса нет — нет кризиса или предкризисного состояния.
То есть, уходя, но подбирая правильного преемника, Путин создает традицию, которая ляжет в основу механизма балансировки необходимости «консервации» власти ради сохранения долгосрочной стратегии и ее регулярного «взбалтывания» ради предотвращения застойных явлений. Это и есть нужная доза преемственности. Если считать, что это не демократия, то демократии нет нигде в мире.
Но поскольку работает это только тогда, когда новая политика все же не полностью тождественна старой (да по-другому и не бывает), то важно четко определять, что может меняться в известных рамках, а что нет. Абсолютно неизменными должны сохраняться цели и приоритеты внешней политики. Ни в малейшей степени не должен пересматриваться курс на полную управляемость регионов и недопущение любых проявлений сепаратизма. Не должна изменяться политика диверсифицированного развития собственной экономики, опоры на свои силы при разумной степени открытости. А вот в таких сферах, как борьба с коррупцией, изменения весьма желательны, особенно в сторону усиления. Не говоря уж о социальной политике и образовании, где очевидна необходимость отмены начатых ранее безумных реформ. Это и есть коридор преемственности.
Мы сейчас переживаем тот нечастый момент, когда смена руководства отражает нечто большее, чем примитивную борьбу за власть.Что вообще такое преемственность? Это сохранение политики во всех ее значимых элементах при смене персонального состава власти, то есть высшего руководства страны. В крайнем проявлении это выглядит так, что не интересующийся политикой обычный гражданин может по жизни вокруг себя и не заметить, что руководство сменилось. Плюсы этого очевидны: у страны появляется возможность решать стратегические задачи, рассчитанные на десятилетия. А без преемственности это невозможно — правители даже ставить не будут такие вопросы, решение которых явно выходит за сроки их правления. И правильно, что не будут, — в такой ситуации это очевидная профанация государственной деятельности.
Но плюсов не бывает без минусов. Политика, декларирующая свою неизменность на протяжении десятилетий или тем более столетий, неминуемо ведет к застою — она, собственно, и есть определение застоя. Не только потому, что мир постоянно меняется и на это надо реагировать, но и потому, что в исходной политике обязательно существуют ошибки, которые при ее неизменности с годами будут накапливаться и умножаться. Именно это на наших глазах произошло с послевоенным СССР — его закономерный крах и есть цена излишней преемственности.
На этом, в общем-то, бесспорном тезисе и основывается западная либеральная мысль, доказывая необходимость и безальтернативность демократии. Не будет, дескать, регулярной смены политики — будет застой. Российская общественная мысль — и философская, и актуально-политическая — ранее считала так же. Но в 2000-х она осознала, что не менее важно и обратное: если при запрограммированно частой смене власти политика каждый раз радикально меняется, то горизонт планирования сужается до четырех, максимум восьми лет. А это верный путь к полной деградации. СССР впал в брежневско-черненковский маразм все же после великих достижений — а у страны, чей кругозор ограничен четырьмя годами, никаких достижений, после которых можно впасть в застой, никогда и не будет.
На самом деле на уровне реальной политики, а не публичных деклараций это прекрасно понимают и на Западе. Власть в Америке раз в четыре или восемь лет, конечно, меняется, часто при этом меняется и курс, но в действительности в очень небольшом коридоре. Некие общественные механизмы, которые разглядеть и понять не так-то просто, не дают изменениям выйти за рамки этого коридора — рамки гораздо более узкие, чем сформулированные в Конституции. Эти механизмы не ведут к застою, потому что допускают, как мы знаем из истории, достаточно резкую смену политики (рузвельтовский «новый курс», расовая десегрегация 60-х) — но только тогда, когда общество «перезрело» и без этого произойдет катастрофа. Так что пример Америки четко показывает, что, если хочешь достичь великого, преемственность должна быть ни в коем разе не абсолютной, но очень значительной. Поэтому особенно смешно, когда нас они пытаются поучать обратному.
Мы своим путем пришли к тому же, и это и есть содержание нынешнего политического момента. Путин уходит с поста президента не только и, наверно, даже не столько потому, что так требует закон — закон можно было и изменить, притом строго в рамках Конституции. И уж конечно, не в угоду западным странам, которые в любом случае как попки будут твердить, что у нас нет демократии. Впрочем, это теперь уже мало нас волнует. А уходит для того, чтобы создать традицию регулярной смены власти с неминуемой некоторой сменой подходов в политике — потому что без этого застой. Но смены небольшой — потому что иначе нет преемственности. А никаких причин для резкой смены курса нет — нет кризиса или предкризисного состояния.
То есть, уходя, но подбирая правильного преемника, Путин создает традицию, которая ляжет в основу механизма балансировки необходимости «консервации» власти ради сохранения долгосрочной стратегии и ее регулярного «взбалтывания» ради предотвращения застойных явлений. Это и есть нужная доза преемственности. Если считать, что это не демократия, то демократии нет нигде в мире.
Но поскольку работает это только тогда, когда новая политика все же не полностью тождественна старой (да по-другому и не бывает), то важно четко определять, что может меняться в известных рамках, а что нет. Абсолютно неизменными должны сохраняться цели и приоритеты внешней политики. Ни в малейшей степени не должен пересматриваться курс на полную управляемость регионов и недопущение любых проявлений сепаратизма. Не должна изменяться политика диверсифицированного развития собственной экономики, опоры на свои силы при разумной степени открытости. А вот в таких сферах, как борьба с коррупцией, изменения весьма желательны, особенно в сторону усиления. Не говоря уж о социальной политике и образовании, где очевидна необходимость отмены начатых ранее безумных реформ. Это и есть коридор преемственности.
Подписывайтесь на PROFILE.RU в Яндекс.Новости или в Яндекс.Дзен. Все важные новости — в telegram-канале «PROFILE-NEWS».
