Архивная публикация 2000 года: "Путешествие Петербурга в Москву"
Как заблистал в Москве питерец Владимир Путин! Только и слышно: Петербург, Петербург, Петербург. Утюг включишь -- и там про Петербург. Совет Федерации -- в Петербург, Конституционный суд -- в Петербург, столицу -- и ту в Петербург.Горе от ума
На месте нового президента я бы первым же -- и строжайшим! -- указом отменил в России историю, географию и литературу, приравняв их преподавание к торговле наркотиками и растлению малолетних.
Боюсь только, что уже поздно. Вот недавно Сергей Ильин -- вроде бы умный человек, переводчик всего англоязычного Набокова на русский,-- рассказал ужасный случай, который ему самому показался забавным и вызвал у него вредные надежды. Короче говоря, утром 1 января 2000 года шел он по центру Москвы.
"Навстречу мне шли, негромко беседуя, двое, что называется, "ментов" -- рост под метр девяносто, дубинки, рации, все как полагается. И вот, поравнявшись со мной, один из них сказал другому: "Человек должен обладать стратегическим умом, чтобы понять, что такое истина". Я закоченел, с опаской огляделся по сторонам -- ни зеленых человечков, ни шмыгающих собак не увидел и счел возможным двинуться дальше, думая про себя мысль, которая одна только и уцелела в моей голове: новое тысячелетие, наступило оно уже или нет, сулит нам немало интересного..."
Услышав этот рассказ, я тоже внутренне похолодел и подумал (увы, без всякой надежды на "интересное" в новом тысячелетии): "Ну, ежели московские менты засуетились насчет "истины", мало нам не покажется. Это значит, что концентрация идеализма в нашем воздухе достигла величины критической, попросту опасной для нормальной жизни".
Идеальное подполье
Это ведь только поверхностным дуракам кажется, что наше время -- время прагматической рациональности, что у нас царствует дух голой наживы, а на место прежних возвышенных идеалов пришли низменные интересы.
Ежели бы оно было так, я нисколько не сомневался бы в грядущем величии России. Низменный, шкурный интерес заставляет человека работать, крутиться, взбивать подобно несчастной зверушке молоко в горшке, чтобы превратить его в масло, которое со всех нормальных точек зрения есть благо -- хоть плавай на нем, хоть на хлеб его намазывай. Но стоит человеку заглядеться в сторону идеала, как он начинает грезить с открытыми глазами, совершать многозначительные и возвышенные (оттого не менее идиотские) поступки и мало того что тонет сам, но и тянет за собой ближних и дальних.
Ну хорошо, а при чем тут история, география и литература?
А при том, что это наше единственное реальное богатство, и всего этого у нас так много, что всякий россиянин рождается хроническим историческим оптимистом, очарованным странником и трепетным поэтом. То есть идеалистом и романтиком в кубе.
При этом в поверхностной, бытовой жизни он может выглядеть угрюмым брюзгой ("все говно!", "просрали страну!"), может десятилетиями не выходить за околицу родимой деревни или за пределы МКАД, а составляя фразу из трех слов, обязательно потратит на их связь не менее пяти "блинов" или "ептытей".
Все это только видимость. В душе у нашего человека совсем другое. Как это говорил поэт?
Простим угрюмство -- разве это
Сокрытый двигатель его?
Он весь -- дитя добра и света,
Он весь -- свободы торжество...
В душе у него отнюдь не бытовой нигилизм, а "широка страна моя родная, много в ней лесов, полей и рек" (в смысле -- ничего, прокормимся, грибы-ягоды, охота-рыбалка, а ежели что -- на Дон, на Север, на Сахалин, в Персию). В душе у него великие, поэтические образы землепроходцев, так сказать, практиков от географии: Иван Сусанин и Стенька Разин, Ермак Тимофеевич и Пржевальский. В школе он выучил наизусть "Белеет парус одинокий" и "Тучки небесные, вечные странники", а из Есенина любит вспомнить: "Брошу все, отращу себе бороду и бродягой пойду по Руси".
Поэтому отношение к родной истории и географии у него самое трепетное и ревностное. Истории и географии, считает он, должно быть много! Он, может, и знать не знает, из какого окна его квартиры видны Курильские острова, но ни за что и никому их не отдаст. А вдруг захочется смотаться туда на уик-энд -- не визу же просить у этих узкопленочных? Ему до сих пор до слез жалко проданную за гроши Аляску и загубленный еще в фильме "У озера" Байкал, который переехал бродяга в любимой застольной песне...
Словом, обилие истории и географии питает драгоценнейшее национальное качество нашего человека -- мечтательность. Ежели бы наш человек не мечтал, он бы просто сдох от непосильной для него работы. А настоящей мечте нужен настоящий простор, и мечтам, слава Богу, у нас есть где разгуляться! Это только представить себе такую роскошь: пока мечта промчится от Москвы до Владивостока и обратно -- рабочего дня, а то и недели как не бывало...
А о чем обычно мечтает всякий нормальный русский человек? Нормальный русский человек мечтает известно о чем: начать все сначала. Его глубокая и искренняя любовь к истории выражается в вечном стремлении ее пересотворить. А начинать сначала легче и удобнее где? Правильно -- на новом месте. Если же учесть, что начать сначала хочется каждый понедельник, то места должно быть много. Этого, между прочим, никак не хотят понять тупоумные либералы всех времен, которые торопятся пустить драгоценную родную землю в свободную продажу. Не будет этого никогда! Ни в одной русской голове не уложится эта кошмарная картина: идешь, к примеру, "дорогой дальнею" или, по древнему русскому обычаю, "куда глаза глядят", а по сторонам -- таблички да таблички, на которых написано глубоко чуждое нам слово "Private".
Петр Первый не первый
Все это я так долго и нудно рассказываю для того, чтобы было понятно, почему любые мало-мальски серьезные перемены в нашей богоспасаемой стране непременно сопровождаются "охотой к перемене мест", каким-нибудь географическим бредом на историко-поэтической подкладке.
Вы думаете, Петр Великий был первым, кому пришло в голову перенести столицу? Ничего подобного. Вся эта история с географией началась лет за пятьсот до него. Ну не сиделось русским князьям на месте: из Киева во Владимир, из Владимира в Новгород, из Новгорода в Москву, из Москвы в Александров... В Александров, напомню, съехал из развратной Москвы Иван Грозный, затевая опричнину, которая была типичной географической паранойей: это ж надо было разделить страну на две части -- "чистую" (которая под самим Грозным) и "нечистую" (которая опричь того).
Петр удивил всех только тем, что выбрал для своей столицы какое-то совсем уж невероятное место: пустое, гиблое и опасное. Чем вызвал у тогдашней боярской "элиты" искреннюю ненависть. Ну примерно как если бы жителям Осенней улицы предложили перебраться в Капотню или построить себе дачи на чуть подсохшем дерьме люблинских полей...
Петр, что и говорить, личность выдающаяся. Вы думаете, за что мы его так любим, за что мы им так гордимся? Ведь не гордимся же мы почему-то так же Екатериной Великой или Александром Благословенным, хотя их царствования были куда как для России спокойней, полезней и славней? Все дело в том, что Екатерина была расчетливая и практичная немка, а плешивого и чувствительного Александра в упор не видно за широкой мужицкой спиной Михайлы Илларионовича.
А Петр был последний "наш" на троне и осуществил, пользуясь служебным положением, самые заветные мечты русского человека: начал сначала на новом месте и стал иностранцем в собственной стране (есть, есть такая потаенная греза у всякого нормального русского: жить чтоб в России, но как иностранец, и чтобы уважали, как иностранца). Полстраны загубил и в болото закопал, а своего добился: построил себе компактную игрушечную заграницу, в сущности -- первый в мире Диснейленд (а Диснейленд, чтоб вы правильно понимали,-- это не примитивный увеселительный парк -- это хитрое педагогическое оружие Запада: место, где "весомо, грубо, зримо" материализуются детские мечты и подростковые фантазии, чтобы не мешали потом человеку в серьезной и взрослой жизни).
А вообще-то Петр, как все недоигравшие дети, был параноиком и мучился манией преследования. Во младенчестве и юности насмотрелся он тогдашних московских политических "разборок" (не то Милославские Нарышкиных резали, не то наоборот -- уже и неважно), и на всю жизнь испугался, и всю жизнь бежал от Москвы, как от детского кошмара. А как оказался "на берегу пустынных волн", почувствовал себя, должно быть, в безопасности -- во-первых, какой же москвич по доброй воле попрется в такую дыру, а во-вторых, море на всякий случай всегда за окном -- небось не догонят сухопутные московиты...
Так окончательно закрепилась, между прочим, давняя российская политическая традиция: своих бояться больше, чем чужих. Ведь до Петра столицы строили в расчете на удобство обороны, а он первый построил столицу, удобную для бегства.
Экскурсия на крови
Но нельзя не признать, что с новой географией российская история пошла гораздо резвее и жить стало интереснее.
Тут недавно одной моей знакомой пришлось показывать "памятные места" Петербурга заезжему иностранцу. Под конец прогулки по Северной Пальмире он начал с опаской озираться по сторонам, потому что экскурсия выглядела примерно так:
"Это Инженерный замок. Его построил Павел I. Здесь его и задушили".
"А это храм Спаса на крови, правда, замечательный? На этом месте бомба разорвала Александра II".
"А это Петропавловская крепость. Вон там повесили декабристов. Вон там -- камера, где убили царевича Ивана. Царевича Алексея вроде бы тоже где-то здесь казнили. Но я могу и ошибаться".
"А это Петропавловский собор. Вот тут лежит Петр III, которого задушил Григорий Орлов, а вот тут -- Николай II, которого расстреляли большевики. Только прошлым летом похоронили".
"А это Аптекарский остров. Тут была дача Столыпина, которую взорвали революционеры. Человек двадцать погибло, а Столыпин, представьте себе, уцелел. Но потом его все равно убили".
"А вот под этим мостом утопили в проруби недостреленного Распутина".
"А это Пискаревское кладбище. Здесь похоронен почти миллион ленинградцев, умерших в блокаду".
"А здесь, по преданию, жил Родион Раскольников -- ну, тот самый герой Достоевского, который зарубил топором старуху-процентщицу"...
На этом месте, как рассказывала знакомая, ей самой стало как-то не по себе: "Так что про Маневича и Старовойтову я уж промолчала, хотя мимо проходили..."
Если Петербург не столица, то -- нет Петербурга
Моя знакомая недаром несколько встряхнулась и осеклась, когда вспомнила о Достоевском. Петербург -- это место, где география, история и литература слились, можно сказать, в настоящем экстазе. Конкурировать с ним в этом смысле может только еще одно гиблое место на нашей карте -- Кавказ. А собственно, уже в XIX веке связь Петербурга и Кавказа была самая прямая. Ведь как жил всякий уважающий себя аристократ? Пристрелит кого-нибудь в Петербурге на дуэли -- и на Кавказ, под чеченские пули...
Но это я отвлекаюсь. А сказать хотел вот что: ежели Петр этот город заложил, а Екатерина построила, то прославила его великая русская литература. Ну кто же не помнит: "Люблю тебя, Петра творенье!" -- и еще множество томов на эту тему.
Прославлять "Петра творенье" было русской литературе тем легче, чем меньше она верила в его реальное существование. То есть, конечно, и гранитные набережные, и Медный всадник, и Летний сад -- все это как бы и было в наличии и даже казалось безумно прекрасно, но не оставляло наших проницательных писателей некое странное чувство "уходящей натуры". Да что объяснять, легче снять с полки несколько известных книжек и процитировать. Вот три абзаца -- почти "навскидку", притом из разных литературных эпох.
"А что, как разлетится этот туман и уйдет кверху, не уйдет ли с ним вместе и весь этот гнилой, склизлый город, подымется с туманом и исчезнет как дым, и останется прежнее финское болото, а посреди его, пожалуй, для красы, бронзовый всадник на жарко дышащем, загнанном коне?.."
Ф.М.Достоевский. "Подросток" (1875)
"Если же вы продолжаете утверждать нелепейшую легенду -- существование полуторамиллионного московского населения,-- то придется сознаться, что столицей будет Москва, ибо только в столицах бывает полуторамиллионное население; а в городах же губернских никакого полуторамиллионного населения нет, не бывало, не будет. И согласно нелепой легенде окажется, что столица не Петербург. Если же Петербург не столица, то -- нет Петербурга. Это только кажется, что он существует".
Андрей Белый. "Петербург" (1913)
"Зависнув над собственным отражением в бесчисленных водах своих рек и каналов, словно по волшебству ставшая вдруг невесомой, вся громада города, кажется, вот-вот качнется от легкого ночного ветерка, залетевшего в каменные дебри с уснувшего в плоских берегах залива, качнется, задрожит мелко-мелко; смешаются, размоются, как в затуманенном слезой глазу, граненые черты окаменевшей истории, и все растает в необъятном пространстве сошедшего на землю неба... А потом, глядишь, и снова зашумит камыш у мелководных протоков..."
Михаил Кураев. "Ночной дозор" (1988)
Выразительно, не правда ли? Но корень проблемы узрел только коренной москвич Андрей Белый, только он понял, что Петербург, как любой другой "умышленный" город, годится лишь для того, для чего его "умыслили". Да и чего же тут не понять! Ведь ежели нет ВАЗа, то нет и Тольятти, как без КамАЗа нету никаких Набережных Челнов. Так что "если Петербург не столица, то -- нет Петербурга". Однако, ежели Петербургу вернут столичный статус, придется признать легендой существование теперь уже десятимиллионного населения Москвы.
В Америке тоже есть, как говорят знатоки, "города-призраки" в Аппалачских горах. Дело простое: появлялась шахта, вокруг нее -- город. Потом уголь в шахте кончался, и народ из города исчезал. Американцы ведь тоже, как и мы,-- вечные странники. Разница только одна: они перемещаются по родной стране в поисках лучшей жизни на автомобилях, а мы -- на крыльях. На крыльях мечты. Я вот с некоторым ужасом жду: не дай Бог, в какой-нибудь нашей шахте кончится уголь. Вы думаете, народ из ближайших населенных пунктов разбежится кто куда? Ничего подобного! Народ упрется, и случится одно из двух: либо он вымрет с голоду, либо заставит начальство засыпать в шахту новый уголь, чтобы по-прежнему заниматься любимым делом в любимом месте, чтобы не прерывались рабочие династии.
Если же учесть, что все более или менее деятельное питерское население перебралось в Москву и у него теперь болезненный комплекс вины перед родным городом, то не миновать Москве делиться углем, то бишь властью.
А вообще говоря, все эти игры -- пустое. Ведь всякий русский человек с рождения знает, что настоящая столица России -- невидимый и вечный град Китеж.
Все там будем.
Как заблистал в Москве питерец Владимир Путин! Только и слышно: Петербург, Петербург, Петербург. Утюг включишь -- и там про Петербург. Совет Федерации -- в Петербург, Конституционный суд -- в Петербург, столицу -- и ту в Петербург.Горе от ума
На месте нового президента я бы первым же -- и строжайшим! -- указом отменил в России историю, географию и литературу, приравняв их преподавание к торговле наркотиками и растлению малолетних.
Боюсь только, что уже поздно. Вот недавно Сергей Ильин -- вроде бы умный человек, переводчик всего англоязычного Набокова на русский,-- рассказал ужасный случай, который ему самому показался забавным и вызвал у него вредные надежды. Короче говоря, утром 1 января 2000 года шел он по центру Москвы.
"Навстречу мне шли, негромко беседуя, двое, что называется, "ментов" -- рост под метр девяносто, дубинки, рации, все как полагается. И вот, поравнявшись со мной, один из них сказал другому: "Человек должен обладать стратегическим умом, чтобы понять, что такое истина". Я закоченел, с опаской огляделся по сторонам -- ни зеленых человечков, ни шмыгающих собак не увидел и счел возможным двинуться дальше, думая про себя мысль, которая одна только и уцелела в моей голове: новое тысячелетие, наступило оно уже или нет, сулит нам немало интересного..."
Услышав этот рассказ, я тоже внутренне похолодел и подумал (увы, без всякой надежды на "интересное" в новом тысячелетии): "Ну, ежели московские менты засуетились насчет "истины", мало нам не покажется. Это значит, что концентрация идеализма в нашем воздухе достигла величины критической, попросту опасной для нормальной жизни".
Идеальное подполье
Это ведь только поверхностным дуракам кажется, что наше время -- время прагматической рациональности, что у нас царствует дух голой наживы, а на место прежних возвышенных идеалов пришли низменные интересы.
Ежели бы оно было так, я нисколько не сомневался бы в грядущем величии России. Низменный, шкурный интерес заставляет человека работать, крутиться, взбивать подобно несчастной зверушке молоко в горшке, чтобы превратить его в масло, которое со всех нормальных точек зрения есть благо -- хоть плавай на нем, хоть на хлеб его намазывай. Но стоит человеку заглядеться в сторону идеала, как он начинает грезить с открытыми глазами, совершать многозначительные и возвышенные (оттого не менее идиотские) поступки и мало того что тонет сам, но и тянет за собой ближних и дальних.
Ну хорошо, а при чем тут история, география и литература?
А при том, что это наше единственное реальное богатство, и всего этого у нас так много, что всякий россиянин рождается хроническим историческим оптимистом, очарованным странником и трепетным поэтом. То есть идеалистом и романтиком в кубе.
При этом в поверхностной, бытовой жизни он может выглядеть угрюмым брюзгой ("все говно!", "просрали страну!"), может десятилетиями не выходить за околицу родимой деревни или за пределы МКАД, а составляя фразу из трех слов, обязательно потратит на их связь не менее пяти "блинов" или "ептытей".
Все это только видимость. В душе у нашего человека совсем другое. Как это говорил поэт?
Простим угрюмство -- разве это
Сокрытый двигатель его?
Он весь -- дитя добра и света,
Он весь -- свободы торжество...
В душе у него отнюдь не бытовой нигилизм, а "широка страна моя родная, много в ней лесов, полей и рек" (в смысле -- ничего, прокормимся, грибы-ягоды, охота-рыбалка, а ежели что -- на Дон, на Север, на Сахалин, в Персию). В душе у него великие, поэтические образы землепроходцев, так сказать, практиков от географии: Иван Сусанин и Стенька Разин, Ермак Тимофеевич и Пржевальский. В школе он выучил наизусть "Белеет парус одинокий" и "Тучки небесные, вечные странники", а из Есенина любит вспомнить: "Брошу все, отращу себе бороду и бродягой пойду по Руси".
Поэтому отношение к родной истории и географии у него самое трепетное и ревностное. Истории и географии, считает он, должно быть много! Он, может, и знать не знает, из какого окна его квартиры видны Курильские острова, но ни за что и никому их не отдаст. А вдруг захочется смотаться туда на уик-энд -- не визу же просить у этих узкопленочных? Ему до сих пор до слез жалко проданную за гроши Аляску и загубленный еще в фильме "У озера" Байкал, который переехал бродяга в любимой застольной песне...
Словом, обилие истории и географии питает драгоценнейшее национальное качество нашего человека -- мечтательность. Ежели бы наш человек не мечтал, он бы просто сдох от непосильной для него работы. А настоящей мечте нужен настоящий простор, и мечтам, слава Богу, у нас есть где разгуляться! Это только представить себе такую роскошь: пока мечта промчится от Москвы до Владивостока и обратно -- рабочего дня, а то и недели как не бывало...
А о чем обычно мечтает всякий нормальный русский человек? Нормальный русский человек мечтает известно о чем: начать все сначала. Его глубокая и искренняя любовь к истории выражается в вечном стремлении ее пересотворить. А начинать сначала легче и удобнее где? Правильно -- на новом месте. Если же учесть, что начать сначала хочется каждый понедельник, то места должно быть много. Этого, между прочим, никак не хотят понять тупоумные либералы всех времен, которые торопятся пустить драгоценную родную землю в свободную продажу. Не будет этого никогда! Ни в одной русской голове не уложится эта кошмарная картина: идешь, к примеру, "дорогой дальнею" или, по древнему русскому обычаю, "куда глаза глядят", а по сторонам -- таблички да таблички, на которых написано глубоко чуждое нам слово "Private".
Петр Первый не первый
Все это я так долго и нудно рассказываю для того, чтобы было понятно, почему любые мало-мальски серьезные перемены в нашей богоспасаемой стране непременно сопровождаются "охотой к перемене мест", каким-нибудь географическим бредом на историко-поэтической подкладке.
Вы думаете, Петр Великий был первым, кому пришло в голову перенести столицу? Ничего подобного. Вся эта история с географией началась лет за пятьсот до него. Ну не сиделось русским князьям на месте: из Киева во Владимир, из Владимира в Новгород, из Новгорода в Москву, из Москвы в Александров... В Александров, напомню, съехал из развратной Москвы Иван Грозный, затевая опричнину, которая была типичной географической паранойей: это ж надо было разделить страну на две части -- "чистую" (которая под самим Грозным) и "нечистую" (которая опричь того).
Петр удивил всех только тем, что выбрал для своей столицы какое-то совсем уж невероятное место: пустое, гиблое и опасное. Чем вызвал у тогдашней боярской "элиты" искреннюю ненависть. Ну примерно как если бы жителям Осенней улицы предложили перебраться в Капотню или построить себе дачи на чуть подсохшем дерьме люблинских полей...
Петр, что и говорить, личность выдающаяся. Вы думаете, за что мы его так любим, за что мы им так гордимся? Ведь не гордимся же мы почему-то так же Екатериной Великой или Александром Благословенным, хотя их царствования были куда как для России спокойней, полезней и славней? Все дело в том, что Екатерина была расчетливая и практичная немка, а плешивого и чувствительного Александра в упор не видно за широкой мужицкой спиной Михайлы Илларионовича.
А Петр был последний "наш" на троне и осуществил, пользуясь служебным положением, самые заветные мечты русского человека: начал сначала на новом месте и стал иностранцем в собственной стране (есть, есть такая потаенная греза у всякого нормального русского: жить чтоб в России, но как иностранец, и чтобы уважали, как иностранца). Полстраны загубил и в болото закопал, а своего добился: построил себе компактную игрушечную заграницу, в сущности -- первый в мире Диснейленд (а Диснейленд, чтоб вы правильно понимали,-- это не примитивный увеселительный парк -- это хитрое педагогическое оружие Запада: место, где "весомо, грубо, зримо" материализуются детские мечты и подростковые фантазии, чтобы не мешали потом человеку в серьезной и взрослой жизни).
А вообще-то Петр, как все недоигравшие дети, был параноиком и мучился манией преследования. Во младенчестве и юности насмотрелся он тогдашних московских политических "разборок" (не то Милославские Нарышкиных резали, не то наоборот -- уже и неважно), и на всю жизнь испугался, и всю жизнь бежал от Москвы, как от детского кошмара. А как оказался "на берегу пустынных волн", почувствовал себя, должно быть, в безопасности -- во-первых, какой же москвич по доброй воле попрется в такую дыру, а во-вторых, море на всякий случай всегда за окном -- небось не догонят сухопутные московиты...
Так окончательно закрепилась, между прочим, давняя российская политическая традиция: своих бояться больше, чем чужих. Ведь до Петра столицы строили в расчете на удобство обороны, а он первый построил столицу, удобную для бегства.
Экскурсия на крови
Но нельзя не признать, что с новой географией российская история пошла гораздо резвее и жить стало интереснее.
Тут недавно одной моей знакомой пришлось показывать "памятные места" Петербурга заезжему иностранцу. Под конец прогулки по Северной Пальмире он начал с опаской озираться по сторонам, потому что экскурсия выглядела примерно так:
"Это Инженерный замок. Его построил Павел I. Здесь его и задушили".
"А это храм Спаса на крови, правда, замечательный? На этом месте бомба разорвала Александра II".
"А это Петропавловская крепость. Вон там повесили декабристов. Вон там -- камера, где убили царевича Ивана. Царевича Алексея вроде бы тоже где-то здесь казнили. Но я могу и ошибаться".
"А это Петропавловский собор. Вот тут лежит Петр III, которого задушил Григорий Орлов, а вот тут -- Николай II, которого расстреляли большевики. Только прошлым летом похоронили".
"А это Аптекарский остров. Тут была дача Столыпина, которую взорвали революционеры. Человек двадцать погибло, а Столыпин, представьте себе, уцелел. Но потом его все равно убили".
"А вот под этим мостом утопили в проруби недостреленного Распутина".
"А это Пискаревское кладбище. Здесь похоронен почти миллион ленинградцев, умерших в блокаду".
"А здесь, по преданию, жил Родион Раскольников -- ну, тот самый герой Достоевского, который зарубил топором старуху-процентщицу"...
На этом месте, как рассказывала знакомая, ей самой стало как-то не по себе: "Так что про Маневича и Старовойтову я уж промолчала, хотя мимо проходили..."
Если Петербург не столица, то -- нет Петербурга
Моя знакомая недаром несколько встряхнулась и осеклась, когда вспомнила о Достоевском. Петербург -- это место, где география, история и литература слились, можно сказать, в настоящем экстазе. Конкурировать с ним в этом смысле может только еще одно гиблое место на нашей карте -- Кавказ. А собственно, уже в XIX веке связь Петербурга и Кавказа была самая прямая. Ведь как жил всякий уважающий себя аристократ? Пристрелит кого-нибудь в Петербурге на дуэли -- и на Кавказ, под чеченские пули...
Но это я отвлекаюсь. А сказать хотел вот что: ежели Петр этот город заложил, а Екатерина построила, то прославила его великая русская литература. Ну кто же не помнит: "Люблю тебя, Петра творенье!" -- и еще множество томов на эту тему.
Прославлять "Петра творенье" было русской литературе тем легче, чем меньше она верила в его реальное существование. То есть, конечно, и гранитные набережные, и Медный всадник, и Летний сад -- все это как бы и было в наличии и даже казалось безумно прекрасно, но не оставляло наших проницательных писателей некое странное чувство "уходящей натуры". Да что объяснять, легче снять с полки несколько известных книжек и процитировать. Вот три абзаца -- почти "навскидку", притом из разных литературных эпох.
"А что, как разлетится этот туман и уйдет кверху, не уйдет ли с ним вместе и весь этот гнилой, склизлый город, подымется с туманом и исчезнет как дым, и останется прежнее финское болото, а посреди его, пожалуй, для красы, бронзовый всадник на жарко дышащем, загнанном коне?.."
Ф.М.Достоевский. "Подросток" (1875)
"Если же вы продолжаете утверждать нелепейшую легенду -- существование полуторамиллионного московского населения,-- то придется сознаться, что столицей будет Москва, ибо только в столицах бывает полуторамиллионное население; а в городах же губернских никакого полуторамиллионного населения нет, не бывало, не будет. И согласно нелепой легенде окажется, что столица не Петербург. Если же Петербург не столица, то -- нет Петербурга. Это только кажется, что он существует".
Андрей Белый. "Петербург" (1913)
"Зависнув над собственным отражением в бесчисленных водах своих рек и каналов, словно по волшебству ставшая вдруг невесомой, вся громада города, кажется, вот-вот качнется от легкого ночного ветерка, залетевшего в каменные дебри с уснувшего в плоских берегах залива, качнется, задрожит мелко-мелко; смешаются, размоются, как в затуманенном слезой глазу, граненые черты окаменевшей истории, и все растает в необъятном пространстве сошедшего на землю неба... А потом, глядишь, и снова зашумит камыш у мелководных протоков..."
Михаил Кураев. "Ночной дозор" (1988)
Выразительно, не правда ли? Но корень проблемы узрел только коренной москвич Андрей Белый, только он понял, что Петербург, как любой другой "умышленный" город, годится лишь для того, для чего его "умыслили". Да и чего же тут не понять! Ведь ежели нет ВАЗа, то нет и Тольятти, как без КамАЗа нету никаких Набережных Челнов. Так что "если Петербург не столица, то -- нет Петербурга". Однако, ежели Петербургу вернут столичный статус, придется признать легендой существование теперь уже десятимиллионного населения Москвы.
В Америке тоже есть, как говорят знатоки, "города-призраки" в Аппалачских горах. Дело простое: появлялась шахта, вокруг нее -- город. Потом уголь в шахте кончался, и народ из города исчезал. Американцы ведь тоже, как и мы,-- вечные странники. Разница только одна: они перемещаются по родной стране в поисках лучшей жизни на автомобилях, а мы -- на крыльях. На крыльях мечты. Я вот с некоторым ужасом жду: не дай Бог, в какой-нибудь нашей шахте кончится уголь. Вы думаете, народ из ближайших населенных пунктов разбежится кто куда? Ничего подобного! Народ упрется, и случится одно из двух: либо он вымрет с голоду, либо заставит начальство засыпать в шахту новый уголь, чтобы по-прежнему заниматься любимым делом в любимом месте, чтобы не прерывались рабочие династии.
Если же учесть, что все более или менее деятельное питерское население перебралось в Москву и у него теперь болезненный комплекс вины перед родным городом, то не миновать Москве делиться углем, то бишь властью.
А вообще говоря, все эти игры -- пустое. Ведь всякий русский человек с рождения знает, что настоящая столица России -- невидимый и вечный град Китеж.
Все там будем.
АЛЕКСАНДР АГЕЕВ
Подписывайтесь на PROFILE.RU в Яндекс.Новости или в Яндекс.Дзен. Все важные новости — в telegram-канале «PROFILE-NEWS».
