28.06.1999 00:00 Еженедельный журнал «Профиль»

Архивная публикация 1999 года: "Раб Петра Великого"

Владелец художественной галереи Марат Гельман торгует искусством. При этом его имя знают люди, далекие и от торговли, и от искусства. В Москве Гельман прославился своей борьбой с памятником Петру Первому работы Зураба Церетели. Результатом этой борьбы стало личное знакомство Гельмана с Юрием Лужковым и дружеские в общем-то отношения с Зурабом Церетели. Да и Петр не пострадал.Впервые я услышала имя Марата Гельмана в 1990 году. В Москве готовилась первая художественная ярмарка, речь шла, по существу, о создании рыночных отношений в сфере искусства. Я работала в дизайнерской фирме, которая занималась оформлением ярмарки. А Гельман был одним из горячих вдохновителей всей этой затеи.
Марат был молод, немногословен и деловит. Он мало чем отличался от сотен комсомольских лидеров, которые в конце 80-х открывали центры научно-технического творчества молодежи, торговали компьютерами и вовсю богатели. Кстати, в биографии Марата такой сюжет тоже имел место.
-- Запомните имя этого человека,-- говорил мой тогдашний шеф,-- он далеко пойдет. С ним надо обязательно подружиться.
Правда, буквально через пару месяцев энтузиазм шефа сменился ненавистью. Дело в том, что дирекция ярмарки нашу дизайнерскую контору самым беспардонным образом "кинула" -- то ли заплатила всего половину, то ли вообще ничего. Марат из надежды отечества превратился в злого гения. Но, впрочем, сия история свидетельствует, скорее, о его деловой хватке, чем о коварстве: впоследствии выяснилось, что контракт с нами был составлен так, что деньги не удалось бы выбить даже через суд. И потом художники не раз рассказывали, как предельно экономно Марат относится к выплате гонораров за работы: если можно о гонорарах вроде бы случайно забыть -- он делает это с легкостью.
Именно такие крайне прагматичные люди и нужны нашему нынешнему искусству. И не только нынешнему. Павел Третьяков тоже в свое время жестко торговался с художниками -- и ничего, стал почетным гражданином Москвы, самым главным российским меценатом. По соблюдению всяких там морально-этических норм торговля произведениями искусства уступает разве что торговле оружием и наркотиками.
И когда о Марате пишут как о человеке с далеко не безупречной репутацией, для него как для галериста это скорее комплимент.
Юноша смелый со взором горящим

Марат Гельман родился в 1960 году в Кишиневе. Его папа -- знаменитый драматург Александр Гельман, автор культовой советской пьесы о том, как честные советские рабочие отказались получать не заработанную ими премию. Последующие события показали, что никакого особенного влияния творчество отца на Марата не оказало.
Гельман-младший окончил Московский институт связи (пока учился, слыл заядлым театралом), работал в КБ на военном заводе, был директором НТТМ. В 1987-м он устроил выставку живописи в Кишиневе. И с тех пор заболел искусством. Тогда это было в порядке вещей: в годы перестройки искусство было единственной, пожалуй, областью, где шли какие-то реальные перемены. Да и продавался советский арт на Западе неплохо. В 1990-м Марат открыл первую частную галерею в Москве.
Тогда над ним принято было посмеиваться: говорили, что простодушный Марат, дабы воспроизвести "Гельман-гелери" по-английски, списал свою фамилию с загранпаспорта, где, как известно, стоит ее французский вариант. Вообще, поводов ко всякого рода ироничным замечаниям он давал в избытке: и одевался не во все черное (униформа арт-дилеров), а в какие-то аляповатые галстуки, и говорил громко, и смеялся раскатисто -- ну прямо как в Кишиневе. И в галерее своей показывал малоизвестных украинских художников -- потому что никто из московских снобов к нему идти не хотел. В общем, за Маратом надолго закрепилась слава эдакого парвеню, человека весьма энергичного и не так чтобы очень приятного, с которым дело надо иметь весьма осторожно.
?????????

В 1993 году в Москве работало триста галерей -- сегодня их осталось в лучшем случае тридцать. Раньше современное искусство покупали российские банки, теперь у нас просто мало богатых банков. Запад тоже не помогает -- даже филантроп Джордж Сорос сокращает свои российские программы. Короче, где денег уж точно нет, так это в сфере искусства. И Марат в этой ситуации оказался среди тех редких галеристов, которые смогли выжить.
Как? Очень просто.
Как уже было сказано, в начале своей работы в Москве Марат пытался пропагандировать украинское искусство. Потом переключился на разного рода драчунов и скандалистов типа Олега Кулика и Александра Бреннера. И вдруг неожиданно вспомнил о своей гражданской позиции.
Марат начал устраивать в ЦДХ художественные выставки с политическим подтекстом: "VII съезду народных депутатов посвящается" и "Конверсия".
Это сейчас, когда единственным источником финансирования искусства, как и во времена социализма, опять становится государство, подобная стратегия кажется единственно верной. А тогда попытки Марата заигрывать с властями ничего, кроме раздражения, у арт-общественности не вызывали. Но где она сегодня, раздраженная арт-общественность? А Гельман жив-здоров, помогает Лужкову отметить пушкинский юбилей.
Борьба с властью и за нее

Второй раз жизнь свела меня с Гельманом в 1995 году. Марат как раз вернулся из Америки, где читал в университетах лекции про российский арт-рынок. Смеялся он по-прежнему громко, о себе говорил, как российский президент,-- в третьем лице. Гельман стал солиднее, толще, степенней и походил уже не на простодушного молдаванина, а на хитрого еврея. Очень серьезно говорил о семье: галерея -- это не столько его личный, сколько семейный бизнес, жена Юля -- самая первая его помощница.
Незадолго до нашей встречи Гельман хотел опубликовать свой "список ста" -- сто лучших российских художников, которых должно поддерживать государство.
Суть увлекавшей его тогда теории сводилась к следующему. Мы живем в эпоху обобществленного производства и коллективного потребления. Искусство относится к товару, созданному для всех. Платить за это "социальное благо" должны общественные организации, государство в лице Министерства культуры, независимые фонды и крупные финансово-промышленные структуры. Но произойдет это лишь в том случае, если общество добровольно признает ценность искусства. Для начала неплохо просто обнародовать список самых ценных художников -- чтобы было что обсуждать.
Государство, конечно, денег не дало. Более того, "Коммерсантъ" публиковать список отказался. Но саму затею (как это так? самовольно взять и назначить сто гениев!) долго и злобно мусолили в печати.
Из Америки Марат привез новую светлую идею: пора бороться с Зурабом Церетели. Зураб Константинович как раз собирался поставить своего Колумба в США, но там у нашего скульптора нашлось немало высокопоставленных противников. Тогда Церетели приделал Колумбу голову Петра и водрузил его над Москвой. "Почему вы не можете справиться с Церетели?" -- спросили Марата. И он задумался: действительно, почему?
Его идея провести референдум и таким вот вполне законным образом очистить город от шедевров Церетели лично мне тогда показалась бредовой. Вряд ли кто-нибудь, кроме Марата, предполагал, сколько полезных плодов она ему принесет.
Во-первых, Гельман тут же прослыл поборником демократических свобод и приверженцем конституционных принципов общежития. Никаких диверсионных актов, закладывания под памятник бомб и обливания монумента краской: собираешь сто тысяч подписей возмущенных москвичей -- и запускаешь процедуру референдума. Вопрос один: "Хотите вы видеть произведения Зураба Церетели в городе или нет?" Об ответе догадаться нетрудно.
Во-вторых, говорят, что Зураб Церетели тут же пригласил галериста в гости -- лично познакомиться. Но хитрый Марат, чтобы не стать должником грузинского хлебосола, отказался и пригласил Церетели к себе в галерею. Скульптор тоже не согласился. В итоге два стратега встречались на бульваре и обсуждали свои проблемы прямо на улице. А Церетели с тех пор значится среди художников, с которыми работает галерея Гельмана.
Чем закончилась идея с референдумом, известно: создали согласительную комиссию, в которую вошли вполне уважаемые люди. Скульптуру Петра решили оставить на прежнем месте, но устрашающую церетелевскую композицию "Жертвы фашизма" с Поклонной горы все же убрали.
А третьим и главным результатом многомесячных хлопот оказалось личное знакомство Гельмана с московским мэром. Их первая встреча длилась два часа и была, по словам галериста, сложной, но плодотворной.
Эта история имела и еще один, правда, отложенный во времени, результат: в 1997 году Гельман и мобилизованные им художники выиграли конкурс на оформление внутреннего помещения Гостиного двора и получили триста тысяч долларов, так сказать, на развитие проекта. Марат тогда ни на минуту не расставался со своим ноутбуком, стоившим $11 тысяч, и каждому встречному с гордостью показывал проект Гостиного двора во всех проекциях и разрезах.
"Марат Гельман всерьез полагает, что благодаря ему Лужков узнал о существовании современных художников",-- как-то написали "Итоги". Гельман, конечно, преувеличивает: о современном искусстве Лужкову могла рассказать, например, Ольга Свиблова, директор Московского дома фотографии. Но не будь этих двоих, осуществлять смычку прекрасного с властью было бы некому.
***

Проведение референдума -- самый, пожалуй, яркий, но не единственный эпизод общественной деятельности Марата. В 1995 году вместе с Глебом Павловским он создал Фонд эффективной политики и какое-то время выпускал журнал "Среда", посвященный СМИ. Гельман был одним из авторов проекта новых русских денег, которые были бы украшены портретами деятелей нашей культуры. Именно он привлекал художников к участию в предвыборных кампаниях -- как думских, так и президентских. Он участвовал в работе комиссии по празднованию 850-летия Москвы. Сейчас Марат состоит в комиссии по встрече третьего тысячелетия.
Иными словами, Гельман давно уже не просто галерист. Он общественный деятель, катализатор процессов. Почти как Дягилев (если сравнивать не место в истории, а темперамент). Сергей Павлович тоже, между прочим, был самоуверенным провинциалом.
Не знаю, правда это или нет, но знакомый художник хвастается, что, когда ему нужно проехать на автомобиле через милицейское оцепление, организованное по случаю какого-то праздника, он подъезжает и говорит: "Пропустите, я Марат Гельман". И его пропускают.

Марат был молод, немногословен и деловит. Он мало чем отличался от сотен комсомольских лидеров, которые в конце 80-х открывали центры научно-технического творчества молодежи, торговали компьютерами и вовсю богатели. Кстати, в биографии Марата такой сюжет тоже имел место.

-- Запомните имя этого человека,-- говорил мой тогдашний шеф,-- он далеко пойдет. С ним надо обязательно подружиться.

Правда, буквально через пару месяцев энтузиазм шефа сменился ненавистью. Дело в том, что дирекция ярмарки нашу дизайнерскую контору самым беспардонным образом "кинула" -- то ли заплатила всего половину, то ли вообще ничего. Марат из надежды отечества превратился в злого гения. Но, впрочем, сия история свидетельствует, скорее, о его деловой хватке, чем о коварстве: впоследствии выяснилось, что контракт с нами был составлен так, что деньги не удалось бы выбить даже через суд. И потом художники не раз рассказывали, как предельно экономно Марат относится к выплате гонораров за работы: если можно о гонорарах вроде бы случайно забыть -- он делает это с легкостью.

Именно такие крайне прагматичные люди и нужны нашему нынешнему искусству. И не только нынешнему. Павел Третьяков тоже в свое время жестко торговался с художниками -- и ничего, стал почетным гражданином Москвы, самым главным российским меценатом. По соблюдению всяких там морально-этических норм торговля произведениями искусства уступает разве что торговле оружием и наркотиками.

И когда о Марате пишут как о человеке с далеко не безупречной репутацией, для него как для галериста это скорее комплимент.

Юноша смелый со взором горящим

Марат Гельман родился в 1960 году в Кишиневе. Его папа -- знаменитый драматург Александр Гельман, автор культовой советской пьесы о том, как честные советские рабочие отказались получать не заработанную ими премию. Последующие события показали, что никакого особенного влияния творчество отца на Марата не оказало.

Гельман-младший окончил Московский институт связи (пока учился, слыл заядлым театралом), работал в КБ на военном заводе, был директором НТТМ. В 1987-м он устроил выставку живописи в Кишиневе. И с тех пор заболел искусством. Тогда это было в порядке вещей: в годы перестройки искусство было единственной, пожалуй, областью, где шли какие-то реальные перемены. Да и продавался советский арт на Западе неплохо. В 1990-м Марат открыл первую частную галерею в Москве.

Тогда над ним принято было посмеиваться: говорили, что простодушный Марат, дабы воспроизвести "Гельман-гелери" по-английски, списал свою фамилию с загранпаспорта, где, как известно, стоит ее французский вариант. Вообще, поводов ко всякого рода ироничным замечаниям он давал в избытке: и одевался не во все черное (униформа арт-дилеров), а в какие-то аляповатые галстуки, и говорил громко, и смеялся раскатисто -- ну прямо как в Кишиневе. И в галерее своей показывал малоизвестных украинских художников -- потому что никто из московских снобов к нему идти не хотел. В общем, за Маратом надолго закрепилась слава эдакого парвеню, человека весьма энергичного и не так чтобы очень приятного, с которым дело надо иметь весьма осторожно.

?????????

В 1993 году в Москве работало триста галерей -- сегодня их осталось в лучшем случае тридцать. Раньше современное искусство покупали российские банки, теперь у нас просто мало богатых банков. Запад тоже не помогает -- даже филантроп Джордж Сорос сокращает свои российские программы. Короче, где денег уж точно нет, так это в сфере искусства. И Марат в этой ситуации оказался среди тех редких галеристов, которые смогли выжить.

Как? Очень просто.

Как уже было сказано, в начале своей работы в Москве Марат пытался пропагандировать украинское искусство. Потом переключился на разного рода драчунов и скандалистов типа Олега Кулика и Александра Бреннера. И вдруг неожиданно вспомнил о своей гражданской позиции.

Марат начал устраивать в ЦДХ художественные выставки с политическим подтекстом: "VII съезду народных депутатов посвящается" и "Конверсия".

Это сейчас, когда единственным источником финансирования искусства, как и во времена социализма, опять становится государство, подобная стратегия кажется единственно верной. А тогда попытки Марата заигрывать с властями ничего, кроме раздражения, у арт-общественности не вызывали. Но где она сегодня, раздраженная арт-общественность? А Гельман жив-здоров, помогает Лужкову отметить пушкинский юбилей.

Борьба с властью и за нее

Второй раз жизнь свела меня с Гельманом в 1995 году. Марат как раз вернулся из Америки, где читал в университетах лекции про российский арт-рынок. Смеялся он по-прежнему громко, о себе говорил, как российский президент,-- в третьем лице. Гельман стал солиднее, толще, степенней и походил уже не на простодушного молдаванина, а на хитрого еврея. Очень серьезно говорил о семье: галерея -- это не столько его личный, сколько семейный бизнес, жена Юля -- самая первая его помощница.

Незадолго до нашей встречи Гельман хотел опубликовать свой "список ста" -- сто лучших российских художников, которых должно поддерживать государство.

Суть увлекавшей его тогда теории сводилась к следующему. Мы живем в эпоху обобществленного производства и коллективного потребления. Искусство относится к товару, созданному для всех. Платить за это "социальное благо" должны общественные организации, государство в лице Министерства культуры, независимые фонды и крупные финансово-промышленные структуры. Но произойдет это лишь в том случае, если общество добровольно признает ценность искусства. Для начала неплохо просто обнародовать список самых ценных художников -- чтобы было что обсуждать.

Государство, конечно, денег не дало. Более того, "Коммерсантъ" публиковать список отказался. Но саму затею (как это так? самовольно взять и назначить сто гениев!) долго и злобно мусолили в печати.

Из Америки Марат привез новую светлую идею: пора бороться с Зурабом Церетели. Зураб Константинович как раз собирался поставить своего Колумба в США, но там у нашего скульптора нашлось немало высокопоставленных противников. Тогда Церетели приделал Колумбу голову Петра и водрузил его над Москвой. "Почему вы не можете справиться с Церетели?" -- спросили Марата. И он задумался: действительно, почему?

Его идея провести референдум и таким вот вполне законным образом очистить город от шедевров Церетели лично мне тогда показалась бредовой. Вряд ли кто-нибудь, кроме Марата, предполагал, сколько полезных плодов она ему принесет.

Во-первых, Гельман тут же прослыл поборником демократических свобод и приверженцем конституционных принципов общежития. Никаких диверсионных актов, закладывания под памятник бомб и обливания монумента краской: собираешь сто тысяч подписей возмущенных москвичей -- и запускаешь процедуру референдума. Вопрос один: "Хотите вы видеть произведения Зураба Церетели в городе или нет?" Об ответе догадаться нетрудно.

Во-вторых, говорят, что Зураб Церетели тут же пригласил галериста в гости -- лично познакомиться. Но хитрый Марат, чтобы не стать должником грузинского хлебосола, отказался и пригласил Церетели к себе в галерею. Скульптор тоже не согласился. В итоге два стратега встречались на бульваре и обсуждали свои проблемы прямо на улице. А Церетели с тех пор значится среди художников, с которыми работает галерея Гельмана.

Чем закончилась идея с референдумом, известно: создали согласительную комиссию, в которую вошли вполне уважаемые люди. Скульптуру Петра решили оставить на прежнем месте, но устрашающую церетелевскую композицию "Жертвы фашизма" с Поклонной горы все же убрали.

А третьим и главным результатом многомесячных хлопот оказалось личное знакомство Гельмана с московским мэром. Их первая встреча длилась два часа и была, по словам галериста, сложной, но плодотворной.

Эта история имела и еще один, правда, отложенный во времени, результат: в 1997 году Гельман и мобилизованные им художники выиграли конкурс на оформление внутреннего помещения Гостиного двора и получили триста тысяч долларов, так сказать, на развитие проекта. Марат тогда ни на минуту не расставался со своим ноутбуком, стоившим $11 тысяч, и каждому встречному с гордостью показывал проект Гостиного двора во всех проекциях и разрезах.

"Марат Гельман всерьез полагает, что благодаря ему Лужков узнал о существовании современных художников",-- как-то написали "Итоги". Гельман, конечно, преувеличивает: о современном искусстве Лужкову могла рассказать, например, Ольга Свиблова, директор Московского дома фотографии. Но не будь этих двоих, осуществлять смычку прекрасного с властью было бы некому.

***

Проведение референдума -- самый, пожалуй, яркий, но не единственный эпизод общественной деятельности Марата. В 1995 году вместе с Глебом Павловским он создал Фонд эффективной политики и какое-то время выпускал журнал "Среда", посвященный СМИ. Гельман был одним из авторов проекта новых русских денег, которые были бы украшены портретами деятелей нашей культуры. Именно он привлекал художников к участию в предвыборных кампаниях -- как думских, так и президентских. Он участвовал в работе комиссии по празднованию 850-летия Москвы. Сейчас Марат состоит в комиссии по встрече третьего тысячелетия.

Иными словами, Гельман давно уже не просто галерист. Он общественный деятель, катализатор процессов. Почти как Дягилев (если сравнивать не место в истории, а темперамент). Сергей Павлович тоже, между прочим, был самоуверенным провинциалом.

Не знаю, правда это или нет, но знакомый художник хвастается, что, когда ему нужно проехать на автомобиле через милицейское оцепление, организованное по случаю какого-то праздника, он подъезжает и говорит: "Пропустите, я Марат Гельман". И его пропускают.

ЛЮДМИЛА ЛУНИНА

Подписывайтесь на PROFILE.RU в Яндекс.Новости или в Яндекс.Дзен. Все важные новости — в telegram-канале «PROFILE-NEWS».