14.02.2011 01:00 Еженедельный журнал «Профиль»

Архивная публикация 2011 года: "Революция, которой не было"

Успешный переворот в Тунисе и народное восстание в Египте называюти возносят хвалу освободительной силе интернет-технологий. Критики считают такие оценки наивными и ошибочными. Вопрос, может ли Интернет сделать мир лучше, вновь становится актуальным после того, как народ Туниса сверг своего диктатора, а египтяне решились на попытку изгнать своего.
Молодежь Туниса воспользовалась социальной сетью Facebook, не только чтобы транслировать кадры демонстраций и полицейского произвола, но и чтобы договариваться о времени и месте маршей протеста. А в Египтеинформацией, обменивались слухами и новостями о положении в стране. Чуть ли не каждую секунду в Сеть выкладывали фотографии и видеоролики из Каира, Суэца или Александрии, тысячи людей размещалиTwitter ссылки на них.
Потом власти выключили рубильник. Поддавшись панике, в ночь на пятницу защитники режима отрезали страну от Интернета. Еще ни одно государство не решалось на это. Но дополнительно мобилизовать людей было не нужно. Народ сам устремился на улицы.
Ни одно СМИ не может в кризисной ситуации распространять информацию с такой скоростью,Twitter. Социальные сети порождают чувство личной сопричастности даже в далеком Вашингтоне, Париже или Берлине. По силе и непосредственности воздействия с ними не может конкурировать даже телевидение.
Быть может, в Тунисе действительно произошла некаяили, как писали некоторые, "Twitter-революция" и даже "Wiki-Leaks-революция"? Или время пришло, и восстание состоялось бы даже без Интернета? Еще в 2009 году мир считал, что в Иране происходит революция, ставшая возможной благодаря Twitter. С тех пор скептические голоса стали звучать громче.
Насколько Интернет благоприятствует политическим переменам? Споры об этом в научном сообществе и блогосфере не прекращаются. Но еще более важным оказывается вопрос, чему способствует Интернет: освобождению мира или закрепощению?
Впервые понятие "Twitter-революция" в апреле 2009 года употребил интернет-идеолог Евгений Морозов в связи с восстанием в Молдавии. Сегодня он сам горячо ругает подобные ярлыки, представляющие демократические перемены как результат победного шествия западных технологий. Еще два года назад он писал: "Быть может, о нынешних событиях в Кишиневе мы будем вспоминать не из-за цвета знамен, под которыми выступил народ, а лишь в связи с использованной технологией?"
Сегодня Морозов говорит: "Это не тот момент моей карьеры, которым я мог бы гордиться". "Карьера" - странное признание из уст человека, которому едва исполнилось 26 лет. Он родился в Белоруссии, говорит с сильным акцентом и носит очки в прямоугольной оправе. Незаурядный теоретик в вопросах взаимосвязи Интернета и политических перемен сегодня преподает в Стэнфордском университете. А недавно вышла его книга The Net Delusion - "Сетевая иллюзия".
Морозов пересмотрел свои взгляды в первую очередь под влиянием фиаско иранских революционеров. После фальсификации выборов в июне 2009 года на улицы Тегерана вышли приверженцы "зеленого движения"; западные комментаторы восхищенно говорили о роли, которую в этом сыграли социальные сети. Запад впервые увидел видеоролики и снимки непосредственно с места событий в Иране. Погибшая девочка Неда, снятая на мобильник, должна была стать символом протеста.
"Революции будут твиттировать", - торжествовал американский блогер Эндрю Салливан из журнала Atlantic. Именно он определил тон дальнейших "постов". В то время как одна сторона стреляла пулями, другая отвечала "твитами", писал Никлас Д. Кристоф в газете The NewА заголовок в The Losгласил: "Twitter - новый кошмар всех тиранов". Бывший советник американского президента по национальной безопасности Марк Пфайфл даже предложилНобелевскую премию мира.
При этом в Иранене было. Год спустя это доказала американская журналистка иранского происхождения Голназ Эсфандиари в журнале Foreign Policy. Большинство знаменитых иранских "твиттерян" во время протестов находились за рубежом, пишет она. Основную роль в организации демонстраций сыграл не Twitter, а "старое доброе сарафанное радио". Почему, удивляется Эсфандиари, никого из западных журналистов не смутило, что люди, пытаясь организовать протесты в Иране, писалина фарси, а на английском?
В своей книге Морозов приводит результаты расследования "Аль-Джазиры", согласно которому в дни после выборов непосредственно из Тегеранавсего около 60 человек.
Выходит, корреспондентов западных СМИ ввели в заблуждение собственные восторги? И как это характеризует способность социальных сетей мотивировать людей к участию в протестах?
Прошлой осенью Малколм Глэдуэл в журнале The New Yorker усомнился в таком их потенциале. В подтверждение он напомнил о протестах 1960-х годов, вызванных нарушением гражданских прав: согласно исследованиям, участники сидячих забастовок имели тесные личные связи друг с другом. Чем больше объединяет людей, тем сильнее их готовность идти на риск, связанный с протестом.
Контакты в Facebook, напротив, характеризуются отсутствием обязательств. В "друзьях" зачастую оказываются люди, с которыми никакой дружбы нет. И потому недавнее известие из Великобритании при всей своей трагичности не удивляет: женщина объявиланамерении совершить самоубийство, однако никто не пришел к ней на помощь - хотя в социальной сети у нее было больше 1000 "друзей".
Личные связи между "друзьями"слабы, утверждает Глэдуэл. И потому участие может быть лишь виртуальным. Фактически они готовы "поддержать" беднягу, нуждающегося в донорском костном мозге, - для этого в Интернете достаточно щелчка мыши. Люди могут даже поучаствовать в голосовании - не отрываясь при этом от компьютера. Это куда легче, чем оказать реальную поддержку.
Но что с Тунисом? Конечно, первопричиной протестов стал не Интернет. Мохаммед Буазизи, 26-летний безработный из провинциального городка Сиди-Бу-Саид, перебивался торговлей вразнос, пока чиновники не конфисковали его тележку. В порыве отчаяния Буазизи облил себя бензином и совершил акт самосожжения. Вместе с ним запылала вся страна.
После случившегося с Мохаммедом Буазизи на улицы его городка вышла молодежь. Протесты стали расползаться по стране, однако фото- и видеосюжеты не только публиковались в Facebook, но и транслировались телеканалом "Аль-Джазира", достигая молодых представителей среднего класса в тунисских городах. Для них история Мохаммеда Буазизи имела символическое значение, его разочарование действительностью откликалось в сердцах. И потому, последовав призывам в Facebook, толпы людей вышли на демонстрации.
Без сомнения, социальная сеть сыграла важную роль в организации протестов. Опасность не осталась незамеченной властями. Как писали в журнале Atlantic, в начале января вКалифорнии выяснили, что тунисские Интернет-провайдеры перехватывают пароликомплекс мер для защиты пользователей, в частности, организовав шифрованные соединения.
Возможно, пример Туниса опровергает утверждение Малколма Глэдуэла? А что с Египтом, где группа арабов -400 тыс. участников, созданная в память о жертве полицейского насилия, стала одним из центров кристаллизации восстания? Похоже, социальные сети вполне способны сыграть определенную роль, когда население страны готово к революции. Этого Морозов не отрицает: "Все просто: социальные сети облегчают доступ к информации, а значит, и коллективные действия". Решающий вопрос в другом: могли ли случиться эти восстания, не будь Интернета? "Если ответ положительный, значит, вклад Интернета не слишком велик", - считает Морозов.
Такие ярлыки, какего не устраивают - они нивелируют различные политические и социальные предпосылки в конкретных странах. Таким образом подспудно внушается, что применение некой технологии всегда будет приводить к одному и тому же результату.
Морозов восстает против идеологии, которую называет "киберутопизмом". В частности, это камень в огород Клэя Шерки. Профессор Нью-Йоркского университета утверждает на страницах ForeignAffairs: если Соединенные Штаты будут способствовать получению свободного доступа в Интернет всеми жителями планеты, противодействуя интернет-цензуре, это усилит гражданское общество в авторитарных государствах. А в долгосрочной перспективе - приведет к политическим переменам.
Если Шерки прав, то Интернет, по сути, следует признать силой добра, ведь он способствует распространению западных ценностей везде, где этому никто не противится.
{PAGE}
Госсекретарь США Хиллари Клинтон в январе 2010 года выступила с похожей концепцией, провозгласив "свободу Интернета" одним из приоритетов американской внешней политики. Клинтон обрушилась с критикой на режимы Китая, Вьетнама и Саудовской Аравии за цензурирование Интернета. Необходимо сорвать "информационный занавес", заявила она: "Свободный доступ к таким технологиям может привести к общественной трансформации". Именно с такими представлениями борется Морозов. Прежде всего, говорит он, не стоит отождествлятьTwitter с американскими ценностями. Это лишь дает авторитарным режимам новые поводы для цензуры.
Такие заявления он называет крайне неудачным продолжением риторики холодной войны, когда Запад считал, что радиостанция "Свободная Европа" и контрабандные факсимильные аппараты помогут обрести людям в странах Восточного блока свободу. Морозов не считает, что Интернет служит только добру, и даже усматривает в нем угрозу свободе. Так, в Иране после подавления протестов в Интернете режим объявил охоту на своих оппонентов: власти опубликовали фотографии из "твитов" и попросили опознать демонстрантов.
Главная опасность, по мнению Морозова, исходит не только от интернет-цензуры, практикуемой в Китае. Автократические государства уже давно изобрели куда более изощренные способы контроля над гражданами.
Например, в России формальной интернет-цензуры нет, зато правительство создало в Интернете аппарат слежки, оно стоит за хакерскими атаками на неугодные сайты. Хотя российская Сеть не цензурируется, живого оппозиционного движения в ней нет. В данном отношении "Китай мог бы поучиться у России", отмечает Морозов. Все это вызывает, скорее, мрачные предчувствия, чем радужные надежды.
И все же граждане Туниса и Египта взбунтовались, и этому способствовал Интернет.
В обеих странах народ страдает от нищеты, многие молодые люди там лишены всяческих перспектив. В обеих странах уже много десятилетий у власти диктаторы. Не Интернет, не мобильная связь и не спутниковое телевидение, а жизненные обстоятельства послужили причиной народного гнева и привели к уличным протестам. Не все, что происходит в Интернете, обусловлено природой Сети. Не бывает нини "революций мобильников", ни "революций листовок".
Революции всегда делаются людьми, стремящимися к свободе.