Когда-то на встрече в Останкине восторженные почитательницы задали Владимиру Познеру вопрос, интересовавший всю страну: "А кто ваша жена?" И Владимир Владимирович очень деликатно, вежливо, но не без ехидства, ответил: "Она женщина!" Дескать, частная жизнь неприкосновенна и больше вы из меня ничего не выжмете. Читатели журнала "Профиль" наконец-то могут узнать, кто же она, жена Владимира Познера.Екатерина Орлова: Я увидела Владимира Владимировича задолго до того, как с ним познакомилась. Мы оба работали в Агентстве печати "Новости": он -- в журнале "Совьет лайф", я -- в журнале "Спутник". Наши офисы располагались в разных зданиях. Я редко бывала на Пушкинской площади, где работал Владимир Владимирович. Однако в стенах редакции имя Познера звучало постоянно. Его поклонницы специально находили повод для поездок на Пушкинскую, чтобы увидеть предмет своего обожания. Возвращаясь, они изливали свои восторги: какой красивый, какие синие глаза, как божественно говорит по-английски, как элегантно сидит на нем костюм... Я слушала, слушала и однажды сказала: "Еду с вами, хочу посмотреть на вашего Познера".
Мы столкнулись на лестнице, и, надо сказать, я действительно увидела красивого мужчину. Вылитый Ален Делон, только умный (это я поняла потом) и со стройными ногами -- это можно было заметить сразу.
К сонму Володиных почитательниц я не присоединилась по двум причинам. Во-первых, из-за стойкого предубеждения против красивых мужчин. Мне казалось, что у них у всех просто дух захватывает от осознания собственного превосходства. А во-вторых -- и это было, конечно, главным,-- в то время я принимала одно из самых трудных своих решений: расставалась с мужем, с которым прожила почти десять лет, замечательным человеком, отцом моего сына, расставалась в силу обстоятельств, которые ни я, ни он не могли изменить.
Мы снова встретились с Владимиром Владимировичем только год спустя, когда главный редактор "Спутника" представил нам нового ответственного секретаря.
Моя личная драма продолжалась. Родственники и друзья не одобряли моего решения и фактически оставили меня один на один с множеством проблем. Однажды, помню, Владимир Владимирович остановил меня в редакционном коридоре и спросил: "Почему вы никогда не здороваетесь?" Оказывается, я была так погружена в свои переживания, что никого и ничего не замечала вокруг.
В какой-то момент нас посадили работать в одну комнату. Я развернула стол спиной к Познеру, лицом к стене: общаться не хотелось. Так мы и трудились. Как-то он спросил, что со мной происходит -- уж очень, видимо, странно я себя вела. И я рассказала, что вот такая у меня беда, приходится уйти от мужа. "А мне недавно пришлось расстаться с женой, и мне тоже тяжело",-- сказал он.
Приближался новый, 1967 год. "Что вы делаете в праздники?" -- спросил Владимир Владимирович 26 декабря. "Ничего".-- "А давайте уедем куда-нибудь вдвоем, например, в Таллин?"
Вы представляете, каково было путешествовать в Советском Союзе, когда и билеты, и гостиницы -- все было страшным дефицитом?! Но в тот раз удача сопутствовала нам. Мы приехали во Внуково 29-го числа, легко купили билеты -- и почти два дня просидели в аэропорту из-за нелетной погоды. Зато, как нам казалось, наговорились всласть. 31 декабря наш самолет оказался единственным выпущенным из Москвы.
В полдень мы уже были в Таллине. Ни одной знакомой души. Отправились в лучшую гостиницу в Старом городе, кажется, она называлась "Палас", и что вы думаете: получили два номера. "Вы хотите встретить Новый год в ресторане или в номере?" -- спросили нас. Мы заказали ужин в номер. "Если вы хотите сделать прическу, маникюр, массаж,-- обратились ко мне,-- можете пока отдохнуть, через пару часов мы вас пригласим".
Мы успели купить и установить в номере елку, украсить ее игрушками и свечами. Всю ночь нам приносили всевозможные яства. А мы продолжали говорить и говорить. Мы были как два старых друга, которые не виделись много лет и наконец встретились.
На рассвете пошли гулять по заснеженному Таллину. Крупными хлопьями падал снег, из каминных труб тянулся дымок, открывались первые кофейни, и мы пили ароматный кофе и ели только что испеченные душистые булочки...
Тот, кто помнит, как мы жили тридцать лет назад, как уставали от очередей и дефицита, как получали на работе "праздничные пайки", как в предновогодние дни до изнеможения колесили по городу в поисках хотя бы хвойной ветки, легко поймет, какое романтическое настроение привнес этот город в наши отношения. Мы оказались действующими лицами сказки, и благодарное воспоминание о ней я храню по сей день.
Гарри Восканян: Вы приехали в Москву и поженились?
Е.О.: Расписались мы через два года, в 1969-м. Да и то потому, что очень любили путешествовать (правда, только по Советскому Союзу: Владимира Владимировича в течение 38 лет не выпускали за рубеж), а без штампа в паспорте у нас в стране тогда не селили вместе в гостиницах. Надо было хитрить, изворачиваться, вот мы в конце концов и расписались. Потом устроили обед для самых близких -- и все.
Владимир Владимирович подарил мне колечко с бриллиантами, а я ему -- золотую цепочку с подковкой. Она досталась мне от прабабушки. На обратной стороне подковки была гравировка: "Не мило то, что дорого, а дорого то, что мило".
Г.В.: Екатерина Михайловна, а почему вы не завели общих детей?
Е.О.: Да у нас на протяжении многих лет не было угла, куда новорожденного можно было принести! Владимир Владимирович оставил свою квартиру бывшей жене и дочери, я -- мужу. С огромным трудом мы нашли комнату. Ее хозяйка, вдова известного литературного критика, с которой мы потом подружились, сдала ее нам с условием: никаких детей, никаких гостей. Так что даже моего сына первое время мы не могли забрать к себе.
Некоторое время спустя друзья помогли купить однокомнатную квартиру -- семнадцать квадратных метров. Там мы уже жили втроем, вместе с сыном. Теснота была страшная -- повернуться негде. Зимой приходилось подниматься среди ночи, надевать пальто, открывать балконную дверь и сидеть возле нее -- проветривать комнату. Работали на кухне. Владимир Владимирович за кухонным столом, а я с пишущей машинкой располагалась обычно на закрытой крышкой газовой плите. Прошли годы, прежде чем мы смогли купить трехкомнатную кооперативную квартиру и затем обменять ее, съехавшись с моей мамой, на ту, где живем сейчас.
Ну а главное, конечно, то, что наши родительские чувства были удовлетворены. Своих детей мы обожали (и продолжаем обожать, они оба очень близкие нам люди). Петя, как я уже сказала, жил с нами, а Катя, дочь Владимира Владимировича, часто у нас гостила. Все отпуска мы проводили вместе -- по большей части в Литве, в Паланге. Катя стала концертирующей пианисткой и композитором. Только что мы вернулись из Германии, где она сейчас живет: летали на премьеру ее камерной оперы, которая с успехом прошла в Ганновере и Штатхагене. У нее двое детей: Маша и Коля. А Петр -- телевизионный журналист. Работает со дня основания на НТВ. Сейчас он зам. главного редактора службы информации и директор нового проекта "НТВ интернешнл". Его жена, Наташа, окончила журфак МГУ, а потом увлеклась литературным трудом, опубликовала уже несколько книг. У Пети тоже двое детей: старший, Арсений, сын Наташи от первого брака, и младший, Георгий (в запасе было еще одно имя -- Тимофей, но, когда мальчик родился, Петя сказал: "Ну посмотрите, он же вылитый Гоша!").
Г.В.: Екатерина Михайловна, а что такого особенного есть во Владимире Познере, чего нет в других мужчинах?
Е.О.: Вы представляете, каким я встретила Владимира Владимировича? Умен, хорош собой, никакого самолюбования, поражающая глубина и тонкость чувств, элегантность манер, деликатность, не потакание капризам, а подчеркнутое уважение к женщине и почти детские искренность, доверчивость, открытость... Согласитесь, нечастое сочетание достоинств.
Ни одного из этих качеств он не утратил. Правда, приобрел ряд недостатков, суть которых, если суммировать, состоит в том, что он позволил превратить себя в "общественное достояние": телефон не умолкает, бумагу для факса не успеваю покупать, почти нет времени на отдых, на встречи с друзьями. Работа, работа, работа...
Г.В.: А как складывалась ваша карьера?
Е.О.: В 1971 году я перешла из АПН в журнал "Советский Союз". Работала корреспондентом, обозревателем, потом руководила отделом. Журнал выходил под эгидой ЦК КПСС, печатался на русском и двадцати иностранных языках. Это было прекрасно иллюстрированное издание, где работала, пожалуй, лучшая в стране команда фоторепортеров и где фактическая точность и стилистика ценились превыше всего. Я исколесила вдоль и поперек весь Советский Союз -- могла ехать в командировку в любую точку страны и очень любила эту работу. И хотя журнал в целом был типичным пропагандистским изданием, мне позволяли писать очерки о людях и путевые заметки, где не было лжи и присутствовала, по крайней мере, часть правды.
Когда началась перестройка и во весь голос заговорили "Огонек", "Московские новости", руководство нашего журнала продолжало оставаться на прежних позициях. Работать стало просто невыносимо. Владимир Владимирович сказал: "Уходи. Если уйдешь, я брошу курить". С 13 июня 1989 года он не курит.
А сам он до перестройки работал на радио, в редакции иновещания. Его программы шли на английском языке, из-за чего, сами понимаете, цензура была намного слабее. Ежедневно он выходил в эфир с трехминутным комментарием: рассказывал обо всем, что происходило вокруг, чаще всего используя в качестве героини комментария свою тещу -- мою маму.
На отечественное ТВ его не допускали -- опасались. Держали в качестве товара на экспорт. Когда нужно было прокомментировать на американском телевидении какое-нибудь событие, связанное с нашей страной, его приглашали в студию в Москве, откуда вслепую он должен был участвовать в дискуссиях. Его видели на американских экранах, а он только слышал своих оппонентов. Вещать таким образом ему позволяли, а выезжать за рубеж он по-прежнему не мог.
В начале перестройки исполнилась наконец Володина мечта: его пригласили на ТВ. Начало положили знаменитые телемосты, которые вели Фил Донахью и он. После тридцати лет "холодной войны" россияне и американцы смогли увидеть лица друг друга и обменяться мнениями по самым острым проблемам. Тогда впервые на наших экранах прозвучали слова об отказниках, о политических заключенных, об Афганистане, об антисемитизме. Это было рождение нового телевизионного жанра и вместе с тем мощный прорыв, начало эпохи гласности.
Нужно было решение Горбачева, чтобы показать телемосты зрителям. Того Горбачева, за действиями которого мы следили с надеждой. Это только потом стали проступать контуры политики, которая привела в конечном итоге к путчу и развалу страны.
И вот однажды, давая в Штатах интервью, Владимир покритиковал Горбачева и сказал, что, случись выборы сейчас, он бы голосовал за Ельцина. Не успел Владимир Владимирович вернуться домой, как его вызвал председатель Гостелерадио и сказал, что по его мнению, для Познера на советском телевидении места нет. На следующий день в силу ряда причин точка зрения председателя смягчилась, а мы подумали, подумали и решили: на таком телевидении для Познера и правда места нет. И он подал заявление об уходе.
Так что к апрелю 1991 года мы оба оказались без работы. И вот тогда без всякой связи с этими событиями Владимиру пришло предложение от Фила Донахью поработать вместе в США.
Мы должны были улететь в августе. Уже были оформлены паспорта, куплены билеты, когда разразился путч. Владимир билеты сдал и отправился к Белому дому. Улетели мы только в октябре.
Г.В.: Вы в Америке работали?
Е.О.: Я в Америке училась. Поступила в Хантер-колледж -- есть такой известный колледж в центре Нью-Йорка, где можно изучать английский как второй язык. Я ведь приехала в Штаты, не зная языка. В школе и вузе учила немецкий, Володиного английского в Москве нам вполне хватало на двоих.
А тут, представляете, ситуация: живем в самом, можно сказать, сердце Манхэттена. Муж уходит на работу, я остаюсь одна, и что прикажете делать, если я не знаю, как сказать "хлеб" по-английски? Пошла учиться. Занималась ежедневно по девять часов, включая субботу и воскресенье, пятнадцать новых слов каждый день. В группе 22 человека -- из Франции, Израиля, Южной Кореи, Китая, Бразилии. Самому старшему, если не считать меня, 28 лет, остальным по 19--20. Было нелегко, но страшно весело и интересно.
Через год я уже могла говорить, читать и писать. И вот тогда началась настоящая полнокровная жизнь. Я путешествовала, смотрела кинофильмы, ходила в театр, который я обнаружила благодаря Марло Томас, жене Фила, известной в Америке актрисе. Мы с ней не пропускали ни одной премьеры на Бродвее. Наши мужья в это время были в телевизионном эфире (на канале CNBC они вели программу "Познер и Донахью"), а после спектакля мы вместе шли куда-нибудь ужинать.
Обретя язык, я, естественно, начала думать о работе. На общественных началах представляла в ООН Комитет российских женщин. Попробовала писать, но вскоре поняла, что недостаточно хорошо знаю страну, а писать поверхностно, с чужих слов не умею. Тогда-то и родилась идея открыть в Москве школу телевизионной журналистики, в которой Владимир Владимирович и его знаменитые коллеги могли бы вести мастер-классы для молодых тележурналистов из независимых региональных телекомпаний. Я назвала ее Школой Владимира Познера. В июне 1997 года мы приняли первых слушателей.
Владимир Владимирович отнесся к моей затее с покровительственной улыбкой. Он понимал, что без работы я все равно не смогу существовать. Помогал, когда я его просила, но особой инициативы не проявлял. А вот когда все удалось, когда сам попробовал преподавать, страшно увлекся. Оказалось, он замечательный педагог. Я-то знала это по опыту его публичных выступлений.
Московская мэрия выделила нам участок земли в центре города. Так что теперь, помимо учебного процесса, я занимаюсь еще и строительством школьного здания.
Г.В.: Хочу задать вам вопрос как жене успешного и очень привлекательного человека. Как вы относитесь к супружеской измене?
Е.О.: Плохо, особенно если измены совершаются походя. Супружеские измены -- обратная сторона супружеской верности. Когда-то мы любили пофилософствовать на эту тему и всегда приходили к общему выводу: мы свободные люди, штамп в паспорте ничего не значит, мы будем возвращаться в наш дом до тех пор, пока в нем нам будет лучше, чем в любом другом месте на земле.
Я всегда знала: если в жизни мужа появится другой человек, насильно удерживать его я просто не посмею. Для меня несвобода невыносима, и он бы задохнулся в клетке.
У него всегда были (и есть) поклонницы, были, я думаю, и увлечения. В такие периоды я просто внутренне отдалялась от него на дистанцию, которая, как мне казалось, позволяла ему чувствовать себя несвязанным, с головой уходила в работу, особенно внимательно следила за собой и за атмосферой в доме -- это был мой способ сохранять отношения.
Г.В.: А какой совет вы бы дали нашим читательницам -- как лучше помогать мужу делать карьеру?
Е.О.: Лучший способ помогать мужу -- не мешать. Не читать нравоучения, не давать советы, когда об этом не просят. У женщин в силу, как мне кажется, нашей биологической природы лучше развита интуиция, мы острее чувствуем опасность, и так хочется иной раз подстелить мужу соломки. Удержаться очень трудно. У меня не получается.
ГАРРИ ВОСКАНЯН
