Архивная публикация 2010 года: "САМОИДЕНТИФИКАЦИЯ БОРА"
Кризис чувствительно ударил по медицинскому бизнесу. Даже проверенные врачи начали халтурить, чтобы срубить денег. Лучше всего любить тех, на кого обречен. Родителей, детей, родину, работу, климат, собственное прошлое. Это неизбежность, что называется, первого ряда. Но есть неизбежность и второго ряда - стоматолог, который уже десятилетие лечит твои зубы, парикмахер, который знает тебя как облупленного, домработница, с которой прожита, считай, жизнь и которая лучше, чем ты сам, ориентируется у тебя в шкафу...
А вот доктора Эдуарда Сергеевича я любил искренно. Я попал к нему пятнадцать лет назад из рук дантиста-коновала, занесшего мне в десну инфекцию. С температурой 42 градуса (эти чудные ребята, от которых я едва ушел живой, уверяли, что еще денек-другой и я пойду на поправку!) я упал к нему в кресло, и он терпеливо повскрывал все пломбы, заново залечил и запломбировал. Стоило это в те далекие докризисные времена целое состояние. Но тогда же я понял, что зубы надо лечить вовремя. Если не хочешь попасть на деньги. Это раз. А два - лучше заплатить один раз, но и не перелечивать плохо сделанные зубы. Поэтому я остался при Эдуарде Сергеевиче, как остается при хорошем и скучном муже хлебнувшая лиха женщина. Я полюбил этот кабинетец на первом этаже жилого дома на Курской, его милых вымуштрованных помощниц в шуршащих халатиках. Его коллекцию безделушек, изображавших стоматологов в са-мых драматических ситуациях - вот он заглядывает в рот пациенту, вот с сознанием исполненного долга держит выдранный зуб. Здесь была мелкая скульптура и графика. Был даже доктор, собранный из гаек и болтов. Несомненным украшением кабинета была визитная карточка господина Казьмина - бывшего в те годы главой Сбербанка. Она небрежно лежала на самом видном месте, так что создавалось впечатление, будто господин Казьмин не вылезает из крес-ла Эдуарда Сергеевича.
Обнаружив ее на одном и том же месте в течение полугода, я понял, что это изящный маркетинговый ход. Но в конце концов это был не нечестный способ борьбы за клиента. Особой любовью доктора были технические новинки - на входе стоял автомат для надевания бахил, повергая в ступор клиента, моментально ощущавшего свою техническую тупость. Но, конечно, главные понты - это были приспособления для работы с зубами. Непросвещенному уму трудно было понять, чему служат все эти усики и спиральки, которые высвечивались на экране вместе с больным зубом, пока сам врач ковырялся в этом самом зубе, но не восхищать это не могло.
Правда, виделись мы с Эду-ардом Сергеевичем в пос-леднее время редко. Уже дав-ным-давно у меня ничего не болело, и только трепетное отношение к профилактике приводило меня в этот уютный кабинет.
И вдруг случилось страшное - у меня отвалился мост. Он мирно стоял вверху справа лет десять с хвостиком. И вот пожалуйста, - откинул, можно сказать, опоры.
Я завернул шедевр металлокерамики в носовой платок и двинулся кЭдуарду Сергеевичу. Давненько мы не виделись, что правда, то правда. За эти годы рядом с домом, где располагался кабинет, вырос деловой центр. Но изменения коснулись и маленькой клиники доктора Эдуарда. Аппарата для надевания бахил уже не было, а кабинет, в котором раньше трудился еще один врач, опустел. Зато из кабинета доктора слышалось бодрое жужжание бора.
Оказавшись в любимом кресле, я заметил, что визитка Казьмина исчезла - еще бы, Сбербанком давно рулил Герман Греф.
- Ну что у вас? - весело спросил доктор, сверкая белозубой улыбкой.
Я протянул ему мой мост.
- Вы чудовищно чистите зубы, - убежденно заявил тот, заглянув мне в рот. - У вас кровоточат десны. Все лечение будет бесполезно, если вы не научитесь чис-тить зубы.
Смирившись с собственнымнесовершенством, я спросил,что же делать с зубами. Ответ был один - ставить мост еще большего размера, для этого надо подпилить еще два зуба, а еще один вырвать, а может, вырвать и два, потому что они качаются. Но и это еще не все. Потом нужно будет укрепить десну и поставить три импланта (примерно по сорок пять тысяч штука), а предварительно сделать лоскутную операцию, что подразумевает вскрытие десны, чтобы можно было удалить из десны инфекцию.
Огорошенный разверзнувшимися перспективами, я спросил:
- А делать-то что? С чего начинать?
- Могу вам сейчас депульпировать зуб, который пойдет под обточку.
Для тех, кто не понял, - из зуба, на который потом посадят коронку, надо вытащить нерв. Это и называется депульпацией. Потом этот зуб обтачивается под коронку.
- А потом я вам дам телефон хирурга, который вам удалит зубы и поставит импланты.
Вскоре я сидел, обколотый обезболивающими, а доктор сверлил мне дырку в моем единственном здоровом зу-бе, чтобы заложить туда мышьяк.
Консультация с хирургом из института стоматологии, к которому меня отправил Эдуард Сергеевич, вызвала некоторое недоумение, преже всего, скоростью, с которой тот расписал бюджет предстоящего лечения. Итак, лоскутная операция и два удаления, потом восстановление десны, потом три импланта, потом какая-то скобка, которая должна будет прижимать десну к импланту. На выходе было около трехсот тысяч. Если импланты приживутся. А такое тоже бывает.
Толпы студентов - потенциальных стоматологов, которые бродили по огромным залам, укрепляли чувство растерянности.
В смешанных чувствах позвонил я подруге, муж которой также лечил зубы, но в далеком Израиле. И та поделилась со мной заповедью пациента, попадающего на деньги.
- Проконсультируйся у трех врачей, а только потом принимай решение, - посоветовала мне подруга.
Что я и сделал.
Итак. Я получил диагноз пародонтит - то есть чистка зубов не имела никакого отношения к кровоточащим деснам. Это было заболевание, нуждающееся в лечении. Раз. Два - вместо трех имплантов можно было ставить два (итого минус сорок пять тысяч из бюджета). Третье - два зуба сразу драть было нельзя, потому как они находились с правой и с левой стороны, и после операции я бы просто не смог есть в течение нескольких дней. Не скажу, что мне грозила бы голодная смерть, но нелечебное голодание - это точно. Четвертое - перед лоскутной операцией надо было пропить курс противовоспалительных лекарств, о чем мне бодрый хирург-бухгалтер не сказал ни слова. А между тем воспаление - если бы оно началось - ставит под вопрос приживаемость импланта. Пятое и самое обидное - мой несчастный депульпированный зуб можно было не трогать. Обточка, как объяснили мне врачи, призванные для консультации, это все еще применяющийся в России, но устаревший метод. И для той конструкции, которую мне нужно поставить, трогать зуб было не нужно. И в принципе - это статья. Не эта статья, а судебная. Шестое - 24 тысячи рублей я заплатил за убитый зуб, за удаление нерва, за цементирование каналов и за дорогостоящую пломбу, отражающую свет. 24 тысячи - как одна копеечка - без всякой необходимости я выбросил из кошелька. И это не считая убитого зуба и потраченного времени.
Когда я позвонил моей подружке, той самой жене стоматолога, и рассказал о зубе, та вздохнула:
- А что ты хочешь, кризис, твой врач обеспечивал себя работой.
Кто ж знал, что кризис так шарахнул по стоматологическому промыслу, что даже проверенные врачи в погоне за деньгами готовы распилить вам даже здоровые зубы. Потому ведь как? Мышьяк заложил? Значит, потом нужно вытащить убитый нерв. А дальше прочистить каналы. А потом их зацементировать. А потом поставить титановый стержень. А потом… Ты попадаешь в конвейер, из которого не можешь выдраться, не уплатив крупную сумму денег.
Знали бы вы, как они оба мне звонили, эти мастера бора и закладки мышьяка. Один ждал меня, чтобы выдрать мне зубы. Другой - чтобы зацементировать каналы у убитого зуба. Такой настойчивости я даже не припомню.
Поэтому я сижу и думаю: когда надо было насторожиться? Может, когда заметил исчезновение аппарата для надевания бахил?
Кризис чувствительно ударил по медицинскому бизнесу. Даже проверенные врачи начали халтурить, чтобы срубить денег. Лучше всего любить тех, на кого обречен. Родителей, детей, родину, работу, климат, собственное прошлое. Это неизбежность, что называется, первого ряда. Но есть неизбежность и второго ряда - стоматолог, который уже десятилетие лечит твои зубы, парикмахер, который знает тебя как облупленного, домработница, с которой прожита, считай, жизнь и которая лучше, чем ты сам, ориентируется у тебя в шкафу...
А вот доктора Эдуарда Сергеевича я любил искренно. Я попал к нему пятнадцать лет назад из рук дантиста-коновала, занесшего мне в десну инфекцию. С температурой 42 градуса (эти чудные ребята, от которых я едва ушел живой, уверяли, что еще денек-другой и я пойду на поправку!) я упал к нему в кресло, и он терпеливо повскрывал все пломбы, заново залечил и запломбировал. Стоило это в те далекие докризисные времена целое состояние. Но тогда же я понял, что зубы надо лечить вовремя. Если не хочешь попасть на деньги. Это раз. А два - лучше заплатить один раз, но и не перелечивать плохо сделанные зубы. Поэтому я остался при Эдуарде Сергеевиче, как остается при хорошем и скучном муже хлебнувшая лиха женщина. Я полюбил этот кабинетец на первом этаже жилого дома на Курской, его милых вымуштрованных помощниц в шуршащих халатиках. Его коллекцию безделушек, изображавших стоматологов в са-мых драматических ситуациях - вот он заглядывает в рот пациенту, вот с сознанием исполненного долга держит выдранный зуб. Здесь была мелкая скульптура и графика. Был даже доктор, собранный из гаек и болтов. Несомненным украшением кабинета была визитная карточка господина Казьмина - бывшего в те годы главой Сбербанка. Она небрежно лежала на самом видном месте, так что создавалось впечатление, будто господин Казьмин не вылезает из крес-ла Эдуарда Сергеевича.
Обнаружив ее на одном и том же месте в течение полугода, я понял, что это изящный маркетинговый ход. Но в конце концов это был не нечестный способ борьбы за клиента. Особой любовью доктора были технические новинки - на входе стоял автомат для надевания бахил, повергая в ступор клиента, моментально ощущавшего свою техническую тупость. Но, конечно, главные понты - это были приспособления для работы с зубами. Непросвещенному уму трудно было понять, чему служат все эти усики и спиральки, которые высвечивались на экране вместе с больным зубом, пока сам врач ковырялся в этом самом зубе, но не восхищать это не могло.
Правда, виделись мы с Эду-ардом Сергеевичем в пос-леднее время редко. Уже дав-ным-давно у меня ничего не болело, и только трепетное отношение к профилактике приводило меня в этот уютный кабинет.
И вдруг случилось страшное - у меня отвалился мост. Он мирно стоял вверху справа лет десять с хвостиком. И вот пожалуйста, - откинул, можно сказать, опоры.
Я завернул шедевр металлокерамики в носовой платок и двинулся кЭдуарду Сергеевичу. Давненько мы не виделись, что правда, то правда. За эти годы рядом с домом, где располагался кабинет, вырос деловой центр. Но изменения коснулись и маленькой клиники доктора Эдуарда. Аппарата для надевания бахил уже не было, а кабинет, в котором раньше трудился еще один врач, опустел. Зато из кабинета доктора слышалось бодрое жужжание бора.
Оказавшись в любимом кресле, я заметил, что визитка Казьмина исчезла - еще бы, Сбербанком давно рулил Герман Греф.
- Ну что у вас? - весело спросил доктор, сверкая белозубой улыбкой.
Я протянул ему мой мост.
- Вы чудовищно чистите зубы, - убежденно заявил тот, заглянув мне в рот. - У вас кровоточат десны. Все лечение будет бесполезно, если вы не научитесь чис-тить зубы.
Смирившись с собственнымнесовершенством, я спросил,что же делать с зубами. Ответ был один - ставить мост еще большего размера, для этого надо подпилить еще два зуба, а еще один вырвать, а может, вырвать и два, потому что они качаются. Но и это еще не все. Потом нужно будет укрепить десну и поставить три импланта (примерно по сорок пять тысяч штука), а предварительно сделать лоскутную операцию, что подразумевает вскрытие десны, чтобы можно было удалить из десны инфекцию.
Огорошенный разверзнувшимися перспективами, я спросил:
- А делать-то что? С чего начинать?
- Могу вам сейчас депульпировать зуб, который пойдет под обточку.
Для тех, кто не понял, - из зуба, на который потом посадят коронку, надо вытащить нерв. Это и называется депульпацией. Потом этот зуб обтачивается под коронку.
- А потом я вам дам телефон хирурга, который вам удалит зубы и поставит импланты.
Вскоре я сидел, обколотый обезболивающими, а доктор сверлил мне дырку в моем единственном здоровом зу-бе, чтобы заложить туда мышьяк.
Консультация с хирургом из института стоматологии, к которому меня отправил Эдуард Сергеевич, вызвала некоторое недоумение, преже всего, скоростью, с которой тот расписал бюджет предстоящего лечения. Итак, лоскутная операция и два удаления, потом восстановление десны, потом три импланта, потом какая-то скобка, которая должна будет прижимать десну к импланту. На выходе было около трехсот тысяч. Если импланты приживутся. А такое тоже бывает.
Толпы студентов - потенциальных стоматологов, которые бродили по огромным залам, укрепляли чувство растерянности.
В смешанных чувствах позвонил я подруге, муж которой также лечил зубы, но в далеком Израиле. И та поделилась со мной заповедью пациента, попадающего на деньги.
- Проконсультируйся у трех врачей, а только потом принимай решение, - посоветовала мне подруга.
Что я и сделал.
Итак. Я получил диагноз пародонтит - то есть чистка зубов не имела никакого отношения к кровоточащим деснам. Это было заболевание, нуждающееся в лечении. Раз. Два - вместо трех имплантов можно было ставить два (итого минус сорок пять тысяч из бюджета). Третье - два зуба сразу драть было нельзя, потому как они находились с правой и с левой стороны, и после операции я бы просто не смог есть в течение нескольких дней. Не скажу, что мне грозила бы голодная смерть, но нелечебное голодание - это точно. Четвертое - перед лоскутной операцией надо было пропить курс противовоспалительных лекарств, о чем мне бодрый хирург-бухгалтер не сказал ни слова. А между тем воспаление - если бы оно началось - ставит под вопрос приживаемость импланта. Пятое и самое обидное - мой несчастный депульпированный зуб можно было не трогать. Обточка, как объяснили мне врачи, призванные для консультации, это все еще применяющийся в России, но устаревший метод. И для той конструкции, которую мне нужно поставить, трогать зуб было не нужно. И в принципе - это статья. Не эта статья, а судебная. Шестое - 24 тысячи рублей я заплатил за убитый зуб, за удаление нерва, за цементирование каналов и за дорогостоящую пломбу, отражающую свет. 24 тысячи - как одна копеечка - без всякой необходимости я выбросил из кошелька. И это не считая убитого зуба и потраченного времени.
Когда я позвонил моей подружке, той самой жене стоматолога, и рассказал о зубе, та вздохнула:
- А что ты хочешь, кризис, твой врач обеспечивал себя работой.
Кто ж знал, что кризис так шарахнул по стоматологическому промыслу, что даже проверенные врачи в погоне за деньгами готовы распилить вам даже здоровые зубы. Потому ведь как? Мышьяк заложил? Значит, потом нужно вытащить убитый нерв. А дальше прочистить каналы. А потом их зацементировать. А потом поставить титановый стержень. А потом… Ты попадаешь в конвейер, из которого не можешь выдраться, не уплатив крупную сумму денег.
Знали бы вы, как они оба мне звонили, эти мастера бора и закладки мышьяка. Один ждал меня, чтобы выдрать мне зубы. Другой - чтобы зацементировать каналы у убитого зуба. Такой настойчивости я даже не припомню.
Поэтому я сижу и думаю: когда надо было насторожиться? Может, когда заметил исчезновение аппарата для надевания бахил?
Подписывайтесь на PROFILE.RU в Яндекс.Новости или в Яндекс.Дзен. Все важные новости — в telegram-канале «PROFILE-NEWS».
