Архивная публикация 2005 года: "Ситуация в российском энергетическом секторе близка к кризисной"

В последнее время у многих экспертов складывается впечатление, что внешнее благополучие российского топливно-энергетического комплекса не более чем мираж. Компании, наращивая экспорт сырья, не могут похвастаться ни новыми масштабными проектами в добыче, ни модернизацией перерабатывающих мощностей. Не радует и взятый властями курс: ужесточение налогового пресса, развал ЮКОСа, замораживание реформы газового рынка. О перспективах российского ТЭК «Профилю» рассказывает президент Института энергетической политики Владимир МИЛОВ.

«Профиль»: Выступая на днях в Московском центре Карнеги, вы сказали, что ситуация в российском энергетическом секторе близка к кризисной, на внутреннем рынке в ближайшие годы четко обозначится дефицит энергоресурсов. Чем вызвана столь категоричная оценка?

Владимир Милов: Складывающимся балансом спроса и предложения на основных энергетических рынках, в первую очередь на рынках электроэнергии и газа. Это соотношение сегодня является критическим для производителей-монополий. Они не в состоянии обеспечивать дальнейший прирост производства — свободных производственных мощностей для этого нет. Более того, нет и инвестиционных проектов, которые позволили бы с достаточной уверенностью гарантировать в будущем обеспечение растущего спроса на газ и электроэнергию. Потенциал для роста есть, но он, увы, не реализуется.

«П.»: Почему?

В.М.: В силу существующей структуры энергетических рынков. Экономический рост последних лет обуславливает высокие темпы прироста спроса на энергию, при этом уже длительное время проводится политика искусственного — политически мотивированного — сдерживания цен на энергетических рынках. Все было бы иначе, если бы государство проводило политику либерализации цен на энергоресурсы. Отпущенные цены давили на спрос, на потребителей — чтобы те инвестировали в энергосберегающие технологии и оборудование, сдерживая тем самым энергопотребление.

«П.»: Напоминает ситуацию с продовольствием в советские времена: невысокие госцены на многие продукты при их постоянном дефиците, государство же занималось перераспределением.

В.М.: Да, чем-то похоже. Вообще, это классическая картинка для товарных рынков, где существуют искусственные диспропорции. Когда регулируемые цены искусственно сдерживаются, у потребителя нет стимулов, чтобы экономить. В свою очередь те, кто производит эти ресурсы, не имеют стимулов для того, чтобы привлекать капитал на развитие. Что мы и видим в нашей стране. Низкие регулируемые цены недостаточно мотивируют инвесторов, прежде всего частных, чтобы вкладывать деньги в электроэнергетику и газовый сектор.

«П.»: А разве мы сегодня не идем в направлении того уровня цен, о котором договаривались в прошлом году с Евросоюзом?

В.М.: Почти не идем. Есть довольно высокие прогнозы роста цен на газ в регулируемой модели, которая зафиксирована в так называемой энергетической стратегии правительства, утвержденной полтора года назад. Эти же цифры использовались при достижении соглашения с ЕС об условиях вступления России в ВТО в мае прошлого года. Россия просто воспроизвела их в протоколе об условиях вступления в ВТО с Евросоюзом. Но, к сожалению, тот график, который правительство само себе задало, не выдерживается. Потому что правительство не в силах отказаться от использования цен для управления инфляцией, в качестве инструмента промышленной и социальной политики. Так что рост цен будет существенно меньшим. Но проблемы, например в газовом секторе, не только в ценах.

«П.»: Намекаете на необходимость ускорения структурных реформ в экономике?

В.М.: Да, нужна целостная экономическая программа, направленная на создание конкурентной среды на энергетических рынках, которая бы позволила повысить эффективность работы энергетического сектора и экономики в целом. Без этого отпускать цены бессмысленно — консервация монопольной среды приведет только к их бесконечному росту...

«П.»: А каковы могут быть последствия существенного роста цен на газ?

В.М.: Значение проблемы их роста само по себе сильно преувеличено. В 2003 году в рамках одного исследования, в котором я участвовал вместе с Евгением Ясиным, было проанализировано, какое влияние на экономику РФ окажет существенное повышение цен на газ. Посчитали, что будет при их повышении до $50 за тысячу куб. м (сейчас $30). И пришли к выводу: ничего такого уж серьезного происходить не должно. Разумеется, при условии, что это все будет сопровождаться адекватным повышением пенсий и зарплат, в первую очередь в бюджетной сфере. Ведь если газовые цены на внутреннем рынке существенно вырастут, понятно, что вырастут и налоговые изъятия. Основным потребителем газа является электроэнергетика. При повышении цены газа до $50 совокупные издержки в электроэнергетике вырастают на 20%. Поэтому никакой катастрофы в этой ситуации не происходит. Это была бы вполне адаптивная ценовая реформа.

«П.»: Что ж тогда мешает?

В.М.: Проблема в том, что при сохранении сегодняшней модели организации газовой отрасли, то есть структуры «Газпрома», как показала практика последних лет, само по себе повышение цен ничего не даст. Потому что в условиях неэффективной централизованной системы хозяйствования оно просто будет съедено ростом издержек. С момента прихода г-на Миллера в «Газпром» летом 2001 года показатели работы компании существенно ухудшились. Рост издержек оказался больше, чем в 90-е годы, и он съел практически весь прирост выручки от крайне благоприятной конъюнктуры экспортных цен. За три с лишним года долг компании увеличился более чем на 40%. Это означает, что финансирование всего своего неэффективного хозяйства «Газпром» осуществляет за счет выпуска новых долговых обязательств, что в принципе резко снижает финансовую устойчивость компании. У «Газпрома» так и нет ясной инвестиционной стратегии: что он будет делать в связи с истощением крупнейших разрабатываемых сегодня месторождений. Мы видим, что инвестиции в освоение месторождений Ямала откладываются, что четкого решения, когда будут осваивать Ямал, нет. Все эти факты ставят под вопрос преимущества централизованной системы управления газовой отраслью. Если эта система не дает ответа, что делать с крупными проектами в отрасли, о чем мы говорим?

Или посмотрите, к примеру, что происходит с так называемым долгосрочным контрактом на поставки туркменского газа в Россию, который преподносился как успех г-на Миллера 1,5 года назад. С начала января туркменский газ не поставляется в Россию. Туркмения в одностороннем порядке довольно жестко потребовала пересмотра цены в сторону ее 30-процентного повышения. Оказалось, что соглашения, подписанные Миллером с Туркменией, не создают России юридической защиты от подобных попыток пересмотра их условий. А ведь с самого начала было ясно, что нужно было прежде всего сделать нормальные документы, которые тебя юридически защищают. Ну а что мы видели дальше? Несколько недель со стороны «Газпрома» не было никакой реакции, и лишь 10 февраля Миллер поехал в Ашхабад, чтобы попытаться решить эту проблему. (Второй раунд переговоров между Миллером и туркменбаши был намечен на 18 февраля, когда праздновался одновременно День туркменского национального флага и день рождения С. Ниязова. — «Профиль».) Однако сделать это если и удалось, то ситуация все равно остается неустойчивой. Это довольно серьезная проблема, которая в ближайшее время может ударить и по внутреннему рынку, и по экспортным обязательствам «Газпрома». Кстати, сделка с Туркменией как раз и нужна была «Газпрому» для того, чтобы оттягивать время начала разработки ямальских месторождений.

«П.»: Тогда почему Миллер, несмотря на все очевидные провалы, продолжает возглавлять «Газпром»?

В.М.: Мне кажется, назначение Миллера было просто лично удобным Путину. Хотя ясно, что оно никак не отвечает критериям подбора профессиональных кадров для менеджмента такой важной для России компании.

«П.»: Сейчас практика участия государства в управлении энергетическим сектором стала серьезным элементом политики государства. Какие опасности ждут нас в связи с этим в энергетической сфере?

В.М.: Во-первых, вряд ли процессы, происходящие сейчас, следует стопроцентно характеризовать как усиление влияния государства. Ведь по большому счету, государство — это люди, которые живут в стране, а бизнес, который здесь работает, — это в первую очередь частный бизнес. Чиновники во власти лишь менеджеры, нанятые для решения каких-то задач, и т.д. Так в принципе должно быть. Но то, что происходит у нас, — не усиление влияния государства, а усиление влияния группы кремлевских инсайдеров на интересные им активы, прежде всего в нефтегазовой сфере. Отрицательных последствий здесь два. Во-первых, это довольно серьезно снизит деловую активность в России, в первую очередь в энергетических секторах. Мы с падением деловой активности столкнемся уже в ближайшее время. Рост добычи нефти в этом году может составить минимальные объемы или вообще прекратиться. Просто из-за фундаментального снижения деловой активности в нефтянке, из-за серьезного вмешательства сверху.

Вторая группа последствий связана с тем, что у кремлевских инсайдеров не получится эффективно управлять этим хозяйством. Достаточно сравнить работу централизованных государственных компаний и частных, независимых. Два лучших примера: практически двукратный рост добычи газа независимыми производителями газа за последние 6 лет и прирост добычи нефти независимыми нефтяными компаниями на 50% за 5 лет. Этого никто не ожидал и не планировал. Подобным государственный энергетический сектор похвастаться не может. Более того, там показатели довольно печальны. Можно предполагать, что при усилении госконтроля в различных секторах энергетики эффективность там повышаться не будет.

«П.»: Но ведь говорят, что частные компании, в отличие от государственных, ведут хищническую добычу, занижают налоги и т.д.

В.М.: Существует большое количество мифов о том, что люди, работающие в государственной машине, несут хоть какуюто ответственность перед обществом. Я сам работал в правительстве и могу сказать: там таких людей — доли процента. Что же касается хищнических методов добычи... Да, при слабом публичном контроле и высокой коррупции в нефтяном секторе такие вещи имеют место. Однако нельзя огульно обвинять в этом все нефтяные компании. Не надо забывать, что в основном технологии, которые применяются в последние годы при добыче нефти, более современные, чем раньше. Чтобы сделать довольно резкий скачок по показателям, например коэффициентов извлечения нефти и т.д., были привлечены ведущие мировые инжиниринговые компании.

Безусловно, ситуация снятия сливок с месторождений имела место, потому что были хорошие стартовые возможности — большой фонд простаивающих скважин. Но ведь сам запуск этих скважин и увеличение нефтеотдачи месторождений требуют серьезных капиталовложений, и частные компании вкладывали эти деньги. Что касается того, в каких случаях подобное было сделано хищническими методами, то это вопрос не к частным компаниям, а к публичной власти, которая должна регулировать их деятельность и которая до сих пор не смогла справиться с этой обязанностью. Мне кажется, в словах тех, кто слишком часто говорит о хищнической добыче, присутствует некоторая зависть: нередко это бывает у представителей компаний, которые не показали таких же серьезных результатов прироста, либо у менеджеров этих же компаний, которые перешли на госслужбу.

Конечно, случаев нарушения правил рационального недропользования и охраны окружающей среды довольно много, но с ними должна эффективно разбираться публичная власть. Пока она не выполняет эту функцию.

«П.»: А почему «публичная власть» не стимулирует производство сжиженного газа? Разве это не способствовало бы диверсификации экономики?

В.М.: Это не имеет большого отношения к диверсификации.

Переход на СПГ больше касается изменения тактики развития газового экспорта. Прежняя тактика — строительство дорогостоящих трубопроводов в Европу — исчерпала себя. Мы лишаем себя рыночного маневра, делаем ставку на примитивную составляющую газового бизнеса в ущерб его технологизации. Ибо рост производства СПГ предполагает значительный прогресс в области использования современных технологий, в том числе необходимых для обеспечения безопасности перевозок и т.д. С развитием СПГ связана глобальная индустрия, и, в принципе, рынок СПГ дает большие возможности, чем проекты по расширению экспорта сетевого газа в Турцию или Европу, которые у нас сегодня есть. Нужна современная стратегия газового экспорта России. Мир к этому готов, и он ждет нашего сжиженного газа. К сожалению, мы не можем пока ему его дать.

«П.»: В течение последних 20 лет в России не построили ни одного современного НПЗ, а их модернизация идет крайне медленно...

В.М.: Есть две группы причин, почему не происходит модернизации нефтепереработки. Первая — структурная, вторая — связана с диспропорциями экономической политики государства. Что касается структурных причин, то, согласно проведенному нами исследованию, идея создания в России вертикально интегрированных нефтяных компаний в том виде, как она задумывалась в конце 80-х — начале 90-х годов, не состоялась. То, что мы создали, это не вертикально интегрированные, а upstream-компании, которые добывают и экспортируют сырую нефть. Переработка же нефти или реализация нефтепродуктов внутри России для этих компаний с точки зрения стратегии является побочным бизнесом. И многие из них открыто об этом заявляют. То есть вертикальная интеграция — это миф. На самом деле это перераспределение капитала и бизнес-интереса только в одну сферу — добычу и экспорт сырой нефти.

Структура нефтяного сектора не отвечает интересам развития топливного рынка России и, кстати, экспорта нефтепродуктов тоже. Этот сектор просто брошен. Он живет в состоянии, в котором был в начале 90-х годов. Разве что демонтированы наиболее устаревшие мощности в нефтепереработке.

Компании инвестируют в развитие добычи, а весь прирост добычи на самом деле конвертируется в первую очередь в прирост экспорта сырой нефти, потому что это экономически выгодно. В принципе, компании не виноваты в этом. Это экономически рациональное поведение. Они просто стремятся зарабатывать прибыль там, где ее больше всего. Это проблема для тех, кто занимается структурной политикой в нефтяной отрасли. Идеи о том, что приоритетом этих компаний будет топливообеспечение регионов в России, не реализовались. Это в чистом виде сырьевые добывающие компании, в основном заинтересованные в выкачивании сырой нефти на экспорт. Это диспропорция, с которой надо что-то делать.