21.06.2010 00:00 Еженедельный журнал «Профиль»

Архивная публикация 2010 года: "СПИСОК ПОТЕРЬ"

Если верно высказывание, что война не закончена, пока земле не предан последний погибший на ней солдат, то Великая Отечественная продолжается до сих пор.

В Министерстве обороны

РФ есть специальное подразделение,

которое занимается поисками павших

воинов и их захоронением. Называется

оно Управлением по увековечению памяти

погибших при защите Отечества. Накануне

69-й годовщины начала Великой Отечественной

войны нам показалось уместным побеседовать

с начальником управления генерал-майором

Александром КИРИЛЛИНЫМ.

— Недавно вы заявили,

что на территории РФ не осталось

практически ни одного незахороненного

бойца ВОВ. А как же быть с сотнями погибших

солдат, которых каждый год находят в

местах боев поисковики?

— Конечно, не совсем

так. Но незахороненных воинов осталось

гораздо меньше, чем пытаются представить

те же поисковики. Не из корысти, они

просто путают понятия. Есть «незахороненные»

— это бойцы, оставшиеся на поле боя.

Такие еще есть, особенно в труднодоступной

местности: в Карелии, на ледниках

Эльбруса, а бывает, и в средней полосе.

А есть десятки тысяч солдат, которые

захоронены в боевых условиях, без

соблюдения норм и без отдания почестей

и чьи места захоронения нам не известны.

Это ровная земля, а в ней — братская

могила. Вот такие захоронения и находят

поисковики и, зачастую путая термины,

говорят, что «нашли незахороненных

солдат». А их захоронили. В ямах, воронках,

траншеях, стрелковых ячейках, там, где

их застала смерть. Даже генералов иногда

хоронили так же. Особенно это касается

могил 1941 года, периода отступления.

Часто захоронением советских солдат

занимались оккупанты. Они себя не

утруждали — сгоняли местное население,

заставляли копать траншеи и складывали

туда трупы, предварительно обыскав. Они

это делали исключительно из санитарных

соображений, чтобы не допустить эпидемий.

Так же и мы, наши похоронные команды

хоронили немцев — уже потом, в 1944—1945

годах. Это я и имел в виду.

— То есть поисковые

отряды по незнанию поднимают братские

могилы?

— Они знают, что это

захоронения. Но это все равно надо

делать: не может быть братская могила

под проезжей частью дороги! В Петербурге

недавно была дискуссия — делать или

нет свалку в районе Синявинских высот

(один из важнейших узлов обороны

блокированных советских войск. —

«Профиль»). Удалось доказать, что там

еще люди лежат. Там работает 90-й отдельный

поисковый батальон МО, там квадратного

метра нет без могил. Когда вдумываешься,

понимаешь, почему так было. Через два-три

дня после смерти к телу подойти неприятно

и не каждый сможет. Потому и засыпали

их землей прямо с документами, оружием

и личными вещами. Ведь и хоронил кто?

19—20-летние мальчишки. Но валяться у

дороги не хотелось никому. Так что

основная масса погибших все же была

похоронена разными способами. Но есть

и те, кого мы вообще никогда не найдем:

утонули, унесены течением на переправах,

сгорели в танках-самолетах, погибли от

прямого попадания артснаряда или

авиабомбы. Таких, по нашим подсчетам,

около 500 тыс. человек.

— Вы недавно назвали

окончательное число погибших. Из чего

оно сложилось, из каких данных?

— Эти данные были

подсчитаны еще в конце 1980-х комиссией

при Минобороны СССР. Мы же взяли методику

сведения воедино данных о безвозвратных

потерях, поступавших каждые 10 дней из

частей и соединений в Генштаб. Наши

оппоненты пытаются привести другие

методики, но они либо неверны, либо

абсурдны. Вот, например, «историк» Борис

Соколов применил такой «метод»: он взял

средние потери одного дня в ноябре 1942

года и умножил на 1418 дней! У него и

получилось 40 млн погибших! Мы же свели

воедино 32 800 архивных дел, в каждом —

2—5 тыс. человек, получилось 11 444 100

человек. Добавили к получившейся цифре

пропавших без вести, попавших в плен,

умерших от ран и болезней, погибших в

результате несчастных случаев, покончивших

жизнь самоубийством, расстрелянных по

приговорам трибуналов. По окончании

войны было подсчитано, сколько вернулось

из плена, — 1 838 000 человек (!), на освобожденных

территориях повторно было призвано 939

000 человек. Всего получилось 2 700 000

человек. Их и вычли из 11 460 000. В конечном

счете после всех подсчетов получилось

8 886 400 человек погибших в войне. И никто

на нас не давил, не было задач завышать,

занижать — через 65 лет это просто смешно!

— А цифра 27 миллионов

откуда взялась?

— Это вместе с гражданским

населением. Она получилась из расчетов

Росстата. Они исходили из сравнения

переписей населения 1939 и 1946 годов, с

учетом естественной убыли. Получилось

26,6 млн.

— Есть мнение, что

истинные потери командирами скрывались...

— От кого? От Сталина?

От вышестоящих командиров? Это было

уголовным преступлением: занижение

потерь означает, что на скрытых, якобы

живых, идет продовольствие, курево,

водка, аттестатные деньги. В военное

время это называлось хищением

государственного имущества. Минимум —

штрафбат! Я читал документы: за шесть

банок тушенки, украденных со склада,

расстреляли кавалера двух медалей «За

отвагу». А кроме того — не подал данные

о реальных потерях, значит, не получил

нужного пополнения. Какой комполка или

дивизии заинтересован в том, чтобы иметь

неукомплектованные части? Так что это

все домыслы. Было другое, и гораздо

позже, в Афганистане. Погибло 25 человек,

а подали данные на пять. Потом еще двух,

потом еще пять и т.д. Растягивали потери

на месяц, чтобы не раздражать руководство.

Но такое возможно только в локальном

конфликте. А в войну каждый день гибли

тысячи людей, и боялись не этого. Боялись

задачу не выполнить.

— Как ваше управление

взаимодействует с поисковыми организациями?

Сколько человек в России вовлечено в

эту деятельность?

— В России ежегодно

50—60 тыс. человек участвует в поисковой

деятельности. Мы работаем с Союзом

поисковых отрядов России. Предложили

им составлять и представлять нам

кое-какие отчеты. Ведь смысл — обнаружить

захоронение и перезахоронить

по-человечески. Есть и более высокая

задача: установить погибших. Но зачастую

это невозможно: нет предметов, указывающих

на личность. Если хоть у кого-то нашли

медальон, медаль, еще что-то — можно

прямо с поля, из леса «пробить» бойца

через электронную базу данных ОБД

«Мемориал». Бывает так: одного определили,

а 168 его товарищей «безымянных» сошлись

с цифрой донесения, то есть перестали

быть пропавшими без вести, обрели фамилии

и точное место захоронения! Ради этого

мы и добиваемся координации действий

поисковиков с нами, МО. Опознали кого-то

— занесем в базу, в картотеку. Минобороны

— говорю официально — не противник и

не оппонент поискового движения! У нас

свой батальон, который методично работает

под Ленинградом (Синявино, «Невский

пятачок») и будет работу продолжать. Но

искать вместе с детьми останки людей,

проводить эксгумацию трупов (а они

бывают очень хорошей сохранности — от

почв зависит), это неправильно! Трупы,

останки — все это производит впечатление,

но может и травмировать детей.

{PAGE}

— Еще при министре

Сергее Иванове был организован поисковый

батальон МО. Чем он сейчас занят? Что

дала его работа?

— Ежегодно 90-й отдельный

батальон обнаруживает останки 1000—1200

бойцов. На его счету уже 4800 останков.

Подразделения коснулось реформирование

ВС, он стал меньше по составу, однако

результаты не снизились. Ежедневно

пять-шесть человек обнаруживаются. К

сожалению, находим очень мало смертных

медальонов. Говорят, их выкидывали,

считалось плохой приметой, но это

единичные случаи. Большинство их носило.

По правилам, в капсуле было два заполненных

карандашом листка. После смерти одна

бумажка изымалась в штаб для учета. У

нас при захоронении изымали очень часто

весь стаканчик...

Батальону очень нужна

техника, которая для войск не закупается,

те же эхорадары и георадары. Уже доложили

об этом министру, он принял решение

оснастить батальон. Сколько можно

работать одной лопатой и щупом? Батальон

будет существовать, мы расширяем его

деятельность — скорее всего, будет

создана специальная мастерская, которая

займется подъемом боевой техники и ее

восстановлением для музеев ВС и других

ведомств. Часто местные власти пытаются

«наложить лапу»: мол, «это наш танк».

Хотя есть закон, где четко указано, что

дальнейшую судьбу этой техники определяет

Минобороны. Были случаи, когда редкие

образцы техники, те же предвоенные

танки, были утрачены для ВС. Эта техника

должна быть в госсобственности. Кроме

того, изменится и подход к призыву в

батальон. Будем обязательно учитывать

требование поисковиков — направлять

туда проходить срочную службу тех, кто

имеет опыт поисковой работы.

— Cколько российских

воинских захоронений находится за

рубежом? В каком они состоянии, кто их

обихаживает?

— Наши воинские

захоронения есть в 49 странах мира, в том

числе в 41 стране — захоронения времен

ВОВ. А есть еще Ирак, Вьетнам, даже США

— там, например, лежат несколько десятков

наших летчиков и техников из тех, что

перегоняли самолеты по ленд-лизу. На

территории стран, где велась война, у

нас 22,5 тыс. захоронений. В любом из

консульских округов Польши, например,

150—180 наших воинских захоронений. Мы

организуем их государственный учет и

храним его здесь, в МО. Непосредственно

работа с ними была возложена еще недавно

на сотрудников консульств, дипломатов.

А до того, во времена СССР, за ними

присматривали советские военнослужащие,

расквартированные в странах ОВД. Но

после их ухода проблема возникла. Теперь

там открываются представительства

Минобороны РФ по военно-мемориальной

работе. У нас по указу президента может

быть семь представительств — в Германии,

Польше, Чехии, Румынии, Венгрии, Литве

и Китае. Сейчас открыты все, кроме Литвы,

там мы рассчитывали сделать общебалтийское,

на три республики, представительство,

где будет пять человек работать. Но пока

нам отказывают. Ссылаются на отсутствие

правовой базы.

— А кто эту работу

финансирует?

— Представительства

содержатся за счет федерального бюджета

через Минобороны, для организации работ

также направляется целевое финансирование

через МИД. Помимо того послы нам везде

помогают, понимая важность этой работы.

Отдельный вопрос — захоронения

военнопленных в Германии, о которых мы

вообще пока ничего не знаем. Министр

утвердил нам план работы, который

предусматривает возможность открытия

еще пяти представительств: в Австрии,

Финляндии, Болгарии, Турции и Словакии.

В той же Турции нет наших захоронений

периода Отечественной войны, но там

много солдат, погибших в Первую мировую,

в русско-турецких войнах 1828—1829 и

1877—1878 годов.

— На какой стадии

сейчас находится проект Мемориального

кладбища в Мытищах? Когда там начнут

захоранивать и кого?

Это будет не просто
кладбище, а мемориал воинской славы.
Наподобие Арлингтона в США. Мы надеемся,
что Пантеон станет таким же святым
местом. Федеральное военное мемориальное
кладбище (ФВМК) будет местом захоронения
всех погибших при защите Отечества,
Героев, кавалеров ордена Св. Андрея
Первозванного, полных кавалеров ордена
Славы и ряда других орденов. Там же
упокоятся президенты России и СССР,
главы министерств и ведомств, в которых
предусмотрена военная служба,
премьер-министры и спикеры обеих палат,
военачальники в ранге от генерал-полковника.
Все они имеют право быть там похороненными,
если родственники не выберут какое-то
иное место. Но уже захороненных героев
войны там, скорее всего, перезахоранивать
не будут. Важно, что ФВМК будет полностью
финансироваться из федерального
бюджета, то есть денег с родственников
брать не будут. Сейчас там идет
строительство. Лучше обстоит дело с
архитектурно-монументальной частью
ФВМК — Московский комбинат декоративного
искусства практически все уже исполнил.
Теперь ждем, пока строители подготовят
места для установки. Стройку ведет одно
из подразделений Спецстроя. Закончить
должны были к 65-летию Победы, но не
успели. Виной тому недостаточное
финансирование, вызванное
финансово-экономическим кризисом.
Президент принял решение перенести
открытие мемориала на 22 июня 2011 года,
к 70-летию начала войны.