Архивная публикация 2002 года: "Тайная милиция"
В США создается Министерство внутренней безопасности. В России планируется реформа силовых структур (прежде всего МВД) и создание Национальной гвардии. Несмотря на внешнее сходство, мотивы и цели этих проектов диаметрально противоположны.Почти одновременное создание Министерства внутренней безопасности в США и обсуждение планов формирования Национальной гвардии в России наталкивает на предположение о движении обеих стран в общем русле "секьюритизации", что на русский язык можно приблизительно перевести как "политика обеспечения безопасности". И действительно, если у наших стран, как заявляется в совместных политических декларациях, общий враг -- международный терроризм, то образ действий также должен быть схожим. Однако правильно ли определен характер угрозы, общая ли природа вызовов, брошенных США и России?
Террористическое нападение на США было совершено извне; войну с этой сверхдержавой ведет международная террористическая сеть, чьи базы, инфраструктура и источники финансирования также находятся за пределами США. Другими словами, заокеанский колосс чуть ли не впервые в своей истории столкнулся с внешней агрессией, причем нетрадиционного типа.
Россия же находится в состоянии гражданской войны -- именно так и никак иначе можно квалифицировать сепаратистский мятеж в Чечне. Хотя участие иностранных наемников в нем не подлежит сомнению, основную часть сепаратистских формирований составляет местное население, то есть формально -- российские граждане. Причем эта война длится уже без малого восемь лет. А потому аналогии между 11 сентября и 23 октября выглядят явно надуманными: если американцы в 2001 году лишились иллюзии неуязвимости, то русские уже давно ощущают себя находящимися под прицелом. Наше 11 сентября случилось намного раньше -- во время Буденновска и взрывов домов.
По компетентным оценкам, 70% финансовых средств для воюющих чеченцев поступает из источников, находящихся в России, в первую очередь в Москве. А уж об оружии, боеприпасах и техническом снаряжении даже говорить не приходится.
Другими словами, если главный вызов национальной безопасности США исходит извне, то угроза России, несмотря даже на участие в конфликте международных террористов, имеет доморощенное происхождение. Это принципиальное различие характера угроз должно диктовать и разные стратегии борьбы с ними.
США обоснованно используют богатый и проверенный временем советский опыт, создавая собственный аналог КГБ, чтобы обрубать проникающие внутрь страны щупальца международного терроризма. Нынешняя морально-психологическая отмобилизованность американского общества, присущее ему чувство гражданского долга и стремление защитить фундаментальную национальную ценность -- американский образ жизни, -- будут способствовать высокой эффективности американского "большого брата". Как известно, наполовину успех деятельности спецслужбы определяется доверием и помощью населения, а они в США гарантированы.
России же необходимо бороться с инфраструктурой террора, в первую очередь финансовой, на собственной территории. Возникает закономерный вопрос: какое отношение к этому может иметь проектируемая Национальная гвардия? Не будет же она с автоматами наперевес штурмовать офисы московских банков и фирм, финансирующих войну?
Вряд ли поможет этому и гипотетическое объединение отечественных спецслужб в новый КГБ. Из ста кроликов не составить одну лошадь. У множества ведомств, занимающихся в России борьбой с терроризмом и отмыванием денег, в избытке информации, но острый дефицит политической воли. Впрочем, упрекать за это надо не их, а тех, кто принимает политические решения. А вот почему нужное и перезревшее решение о тотальной зачистке финансовой и материально-технической инфраструктуры террора в стране до сих пор не принято -- вопрос крайне интересный и наталкивающий на неприятные предположения. Одно из них состоит в том, что сращивание бизнеса и власти, ставшая притчей во языцех коррумпированность государства, включая правоохранительные структуры (чего стоит пресловутое "крышевание"), создали такой чудовищный симбиоз, сплелись в такой гордиев узел, который уже невозможно развязать, а можно лишь разрубить. А на столь радикальные, по существу революционные, шаги современная российская власть не способна пойти по определению.
Обеспечить эффективную борьбу с терроризмом и его инфраструктурой в России могут лишь сильные специальные ведомства, облаченные значительными полномочиями и направляемые железной политической волей. Национальная гвардия по определению не годится на эту роль, разве только если допустить возможность открытых и масштабных боев с чеченцами в российских городах и весях.
Тогда в чем же смысл ее создания? Ответа на этот вопрос не даст анализ ведомственных проектов. Понятно, что Генштаб, мыслящий гвардию в составе Сухопутных войск, рассчитывает таким образом получить дополнительное финансирование и прижать выскочек из внутренних войск, которых армейцы откровенно недолюбливают. Равным образом руководство ВВ изо всех сил стремится отстоять автономный статус своего не обиженного деньгами и привилегиями ведомства.
В конечном счете выбор модели Национальной гвардии будет сделан президентом. Но уже сейчас с большой долей вероятности его можно предугадать, особенно если вспомнить, что эта идея обсуждалась еще в середине 90-х годов. Тогда речь шла о высокомобильной структуре, подчиненной непосредственно главе государства или службе его безопасности и используемой для решения задач, обозначавшихся намеренно туманно и расплывчато. Подлинная же суть проекта состояла в учреждении преторианской гвардии президента -- его единственной надежной опоры в слабом и раздираемом борьбой клик государстве.
За прошедшие шесть-семь лет в этом отношении, как ни странно, изменилось не так уж много: государство по-прежнему остается слабым, неэффективным и не способным обеспечить безопасность своих граждан. В 1995 году был Буденновск, в 1999-м -- взрывы жилых домов, в 2002-м -- театральный центр на Дубровке. Что дальше? Это далеко не риторический вопрос, поскольку повторение чего-то похожего способно окончательно похоронить легитимность государства в глазах общества. По большому счету, государство и сейчас держится на плаву лишь благодаря личной популярности Владимира Путина; в то же время социологические опросы фиксируют нарастающее отчуждение народа от власти и недоверие к ней.
Оборотной стороной провалившегося государства становятся выплески социальной стихии. Ведь если государства фактически нет, то общество освобождается от любых обязательств по отношению к нему. Впрочем, драматический рост социальной напряженности и без того выглядит весьма вероятным в случае проведения ряда реформ -- ЖКХ, электроэнергетики и т.д., которые больно ударят и по без того бедствующему населению. Примечательное совпадение: создание Национальной гвардии намечено на 2005 год; и тогда же, ко второму президентскому мандату Путина, аналитики относят полномасштабное развертывание пока что сдерживаемых реформ.
Между тем опыт "воронежского бунта" в апреле 2002 года засвидетельствовал неспособность милиции справиться с масштабным стихийным протестом. Армия? Помилуйте, она сама может взбунтоваться. Вот на этот случай и нужна хорошо оплачиваемая, привилегированная и преданная лично президенту Национальная гвардия -- последний довод власти в безуспешном диалоге с обществом.
Да, Национальная гвардия действительно предназначается для борьбы с внутренней угрозой, но этой угрозой вряд ли окажется терроризм -- здесь преторианцы бессильны. Угрозой может стать бросающий вызов власти народ. В этом и состоит принципиальное отличие отечественной политики безопасности от американской "секьюритизации": в США государство защищает общество, в России же государство само готовится защищаться от общества.
В США создается Министерство внутренней безопасности. В России планируется реформа силовых структур (прежде всего МВД) и создание Национальной гвардии. Несмотря на внешнее сходство, мотивы и цели этих проектов диаметрально противоположны.Почти одновременное создание Министерства внутренней безопасности в США и обсуждение планов формирования Национальной гвардии в России наталкивает на предположение о движении обеих стран в общем русле "секьюритизации", что на русский язык можно приблизительно перевести как "политика обеспечения безопасности". И действительно, если у наших стран, как заявляется в совместных политических декларациях, общий враг -- международный терроризм, то образ действий также должен быть схожим. Однако правильно ли определен характер угрозы, общая ли природа вызовов, брошенных США и России?
Террористическое нападение на США было совершено извне; войну с этой сверхдержавой ведет международная террористическая сеть, чьи базы, инфраструктура и источники финансирования также находятся за пределами США. Другими словами, заокеанский колосс чуть ли не впервые в своей истории столкнулся с внешней агрессией, причем нетрадиционного типа.
Россия же находится в состоянии гражданской войны -- именно так и никак иначе можно квалифицировать сепаратистский мятеж в Чечне. Хотя участие иностранных наемников в нем не подлежит сомнению, основную часть сепаратистских формирований составляет местное население, то есть формально -- российские граждане. Причем эта война длится уже без малого восемь лет. А потому аналогии между 11 сентября и 23 октября выглядят явно надуманными: если американцы в 2001 году лишились иллюзии неуязвимости, то русские уже давно ощущают себя находящимися под прицелом. Наше 11 сентября случилось намного раньше -- во время Буденновска и взрывов домов.
По компетентным оценкам, 70% финансовых средств для воюющих чеченцев поступает из источников, находящихся в России, в первую очередь в Москве. А уж об оружии, боеприпасах и техническом снаряжении даже говорить не приходится.
Другими словами, если главный вызов национальной безопасности США исходит извне, то угроза России, несмотря даже на участие в конфликте международных террористов, имеет доморощенное происхождение. Это принципиальное различие характера угроз должно диктовать и разные стратегии борьбы с ними.
США обоснованно используют богатый и проверенный временем советский опыт, создавая собственный аналог КГБ, чтобы обрубать проникающие внутрь страны щупальца международного терроризма. Нынешняя морально-психологическая отмобилизованность американского общества, присущее ему чувство гражданского долга и стремление защитить фундаментальную национальную ценность -- американский образ жизни, -- будут способствовать высокой эффективности американского "большого брата". Как известно, наполовину успех деятельности спецслужбы определяется доверием и помощью населения, а они в США гарантированы.
России же необходимо бороться с инфраструктурой террора, в первую очередь финансовой, на собственной территории. Возникает закономерный вопрос: какое отношение к этому может иметь проектируемая Национальная гвардия? Не будет же она с автоматами наперевес штурмовать офисы московских банков и фирм, финансирующих войну?
Вряд ли поможет этому и гипотетическое объединение отечественных спецслужб в новый КГБ. Из ста кроликов не составить одну лошадь. У множества ведомств, занимающихся в России борьбой с терроризмом и отмыванием денег, в избытке информации, но острый дефицит политической воли. Впрочем, упрекать за это надо не их, а тех, кто принимает политические решения. А вот почему нужное и перезревшее решение о тотальной зачистке финансовой и материально-технической инфраструктуры террора в стране до сих пор не принято -- вопрос крайне интересный и наталкивающий на неприятные предположения. Одно из них состоит в том, что сращивание бизнеса и власти, ставшая притчей во языцех коррумпированность государства, включая правоохранительные структуры (чего стоит пресловутое "крышевание"), создали такой чудовищный симбиоз, сплелись в такой гордиев узел, который уже невозможно развязать, а можно лишь разрубить. А на столь радикальные, по существу революционные, шаги современная российская власть не способна пойти по определению.
Обеспечить эффективную борьбу с терроризмом и его инфраструктурой в России могут лишь сильные специальные ведомства, облаченные значительными полномочиями и направляемые железной политической волей. Национальная гвардия по определению не годится на эту роль, разве только если допустить возможность открытых и масштабных боев с чеченцами в российских городах и весях.
Тогда в чем же смысл ее создания? Ответа на этот вопрос не даст анализ ведомственных проектов. Понятно, что Генштаб, мыслящий гвардию в составе Сухопутных войск, рассчитывает таким образом получить дополнительное финансирование и прижать выскочек из внутренних войск, которых армейцы откровенно недолюбливают. Равным образом руководство ВВ изо всех сил стремится отстоять автономный статус своего не обиженного деньгами и привилегиями ведомства.
В конечном счете выбор модели Национальной гвардии будет сделан президентом. Но уже сейчас с большой долей вероятности его можно предугадать, особенно если вспомнить, что эта идея обсуждалась еще в середине 90-х годов. Тогда речь шла о высокомобильной структуре, подчиненной непосредственно главе государства или службе его безопасности и используемой для решения задач, обозначавшихся намеренно туманно и расплывчато. Подлинная же суть проекта состояла в учреждении преторианской гвардии президента -- его единственной надежной опоры в слабом и раздираемом борьбой клик государстве.
За прошедшие шесть-семь лет в этом отношении, как ни странно, изменилось не так уж много: государство по-прежнему остается слабым, неэффективным и не способным обеспечить безопасность своих граждан. В 1995 году был Буденновск, в 1999-м -- взрывы жилых домов, в 2002-м -- театральный центр на Дубровке. Что дальше? Это далеко не риторический вопрос, поскольку повторение чего-то похожего способно окончательно похоронить легитимность государства в глазах общества. По большому счету, государство и сейчас держится на плаву лишь благодаря личной популярности Владимира Путина; в то же время социологические опросы фиксируют нарастающее отчуждение народа от власти и недоверие к ней.
Оборотной стороной провалившегося государства становятся выплески социальной стихии. Ведь если государства фактически нет, то общество освобождается от любых обязательств по отношению к нему. Впрочем, драматический рост социальной напряженности и без того выглядит весьма вероятным в случае проведения ряда реформ -- ЖКХ, электроэнергетики и т.д., которые больно ударят и по без того бедствующему населению. Примечательное совпадение: создание Национальной гвардии намечено на 2005 год; и тогда же, ко второму президентскому мандату Путина, аналитики относят полномасштабное развертывание пока что сдерживаемых реформ.
Между тем опыт "воронежского бунта" в апреле 2002 года засвидетельствовал неспособность милиции справиться с масштабным стихийным протестом. Армия? Помилуйте, она сама может взбунтоваться. Вот на этот случай и нужна хорошо оплачиваемая, привилегированная и преданная лично президенту Национальная гвардия -- последний довод власти в безуспешном диалоге с обществом.
Да, Национальная гвардия действительно предназначается для борьбы с внутренней угрозой, но этой угрозой вряд ли окажется терроризм -- здесь преторианцы бессильны. Угрозой может стать бросающий вызов власти народ. В этом и состоит принципиальное отличие отечественной политики безопасности от американской "секьюритизации": в США государство защищает общество, в России же государство само готовится защищаться от общества.
ВАЛЕРИЙ СОЛОВЕЙ, эксперт Горбачев-фонда
Подписывайтесь на PROFILE.RU в Яндекс.Новости или в Яндекс.Дзен. Все важные новости — в telegram-канале «PROFILE-NEWS».
