Архивная публикация 2006 года: "«That’s correct. Grisha»"
На Всемирном конгрессе математиков в Мадриде россиянину Григорию Перельману была присуждена медаль Филдса, наивысшая награда в математической науке. Чудак-одиночка решил задачу столетия. Однако он отказался от премии, объясняя это тем, что больше не входит в сообщество математиков. Кого же еще считать гениальным, если не Теренса Тао? Двухлетним малышом, как рассказывают его родители, он пытался заинтересовать счетом своих сверстников. В 9 лет производил вычисления на университетском уровне. А в 13, выиграв золотую медаль международной математической олимпиады, повесил ее дома рядом с трофеями прошлых лет — бронзовой и серебряной наградами.
В 20 лет Тао получил степень доктора математики, четырьмя годами позже — должность профессора. 22 августа, в 31 год, он поднялся на вершину математического олимпа: на Мадридском всемирном конгрессе его удостоили премии Филдса — украшенной профилем Архимеда медали, которая должна утешить математиков, которых не упомянул в своем завещании Альфред Нобель.
«Терри сейчас, по-видимому, лучший математик в мире», — говорит Джон Гарнетт, преподающий, как и Tао, в Калифорнийском университете Лос-Анджелеса (UCLA). Такой есть в каждом поколении — но всего один.
В списке работ Тао уже около 140 названий. Как никому иному, ему удается порхать между самыми различными разделами математики: он занимается то простыми числами, то теорией относительности, то дифференциальными уравнениями, комбинаторикой или алгебраической геометрией.
Гарнетт не перестает удивляться широте интересов своего коллеги: «Терри — будто Моцарт. Математика просто переполняет его». И Чарлз Фефферман, сам удостоенный премии Филдса, удивлялся в своей речи в честь нового лауреата: «Порою думаешь: «Да откуда ж, черт подери, он взял эту идею?», а потом: «Почему же раньше никто до этого не додумался?»
«Да просто мне нравится играть абстрактными величинами и структурами», — отвечает на похвалы Тао. Он испытывает большое удовлетворение, когда вдруг открываются взаимосвязи там, где никто не предполагал их найти. В эти моменты «в голове словно что-то щелкает».
Но возникает вопрос: какую цену приходится платить за счастье совершить открытие в мире формул? Такой вот «супермозг» — что он за человек? Совершенно обычный — в Тао нет ничего от ученого чудака, отнюдь не скажешь, что он не от мира сего. Ничего такого, что повсюду считается неизбежным довеском к гениальности. «Невротических симптомов у него меньше, чем у большинства из нас», — усмехается Фефферман. Его, кажется, любят все: коллеги, ученики, друзья.
«Терри — это магнит, притягивающий лучших студентов», — говорит коллега Тао по университету Тони Чан. Гарнетт добавляет: «А если собрать вместе всех, с кем он работал, получится лучший в мире математический факультет».
В августе около 4 тыс. мастеров алгебры, геометрии и матанализа собрались в Мадриде на конгресс Международного математического союза (IMU), чтобы поболтать о диофантовских уравнениях, группах Ли и случайных матрицах. Такой, как Тао, мог бы показать всему миру, что можно быть гением и при этом — славным малым.
Но газетные заголовки были посвящены не ему. Когда президент IMU Джон Болл оглашал имена четырех лауреатов премии Филдса, вся орава операторов ждала того момента, когда на большом экране появится портрет лысеющего бородача из России. Однако Болл сухо произнес: «К сожалению, доктор Перельман отказался принять премию».
Конечно, никто в зале не отрицал достижений Григория Перельмана. Что может быть грандиознее доказательства гипотезы Анри Пуанкаре? Старания многих выдающихся математиков века, силившихся найти ее решение, оказались тщетными. «Это своего рода теорема Пифагора двадцатого столетия», — признал математик из Гарварда Бэрри Мазур.
И вот какой-то человек в одиночку нашел доказательство. Изолированный от коллег, сидя в крохотной квартирке в одном из пригородов Петербурга, Перельман проник в тайны трех пространственных измерений на глубину, которой до него не достигал ни один мыслитель.
И все-таки среди участников конгресса нарастало раздражение: опять человек не от мира сего дает пищу для издевательств над всеми математиками. Мало того, разве непонятно, что своим отказом от премии он унизил всех собравшихся? «Я очень хотел убедить его приехать в Мадрид», — говорит Джон Болл. Два дня президент Международного математического союза провел у петербургского отшельника. Много часов они беседовали вдвоем в безлюдном конгресс-центре на берегу Невы — о формулах, о коллегах, об этике в математике.
«Беседовали по-дружески, искренне и сердечно», — рассказывает Болл. Лишь в сути дела Перельман остался непреклонен: нет, получать эту медаль он не хочет.
По мнению Болла, Перельман должен был сам объяснить причины своего решения. Но он избегает общественности. Российский ученый пожелал разговаривать лишь с Сильвией Назар, автором биографии столь же гениального, сколь и сумасшедшего математика Джона Нэша («Игры разума»).
Сначала она положила в почтовый ящик Перельмана книгу, потом — пачку чая с запиской, что хотела бы с ним встретиться. Ответа не последовало, и тогда она осмелилась позвонить в дверь. Открыла его мать — они живут вдвоем. Выяснилось, что в почтовый ящик он так и не заглядывал. Однако на интервью согласился. Материал о встрече с затворником Сильвия Назар опубликовала в журнале New Yorker.
Вообще-то, рассказывал Перельман, он никогда не планировал становиться математиком. Конечно, его подталкивал к этому отец, подкидывавший мальчишке задачки помудренее. Отец гордился успехами сына, особенно когда Григорий — ему только-только исполнилось шестнадцать — победил на математической олимпиаде.
В Ленинградском университете талант Перельмана скоро заметили. «Многие из одаренных студентов говорят раньше, чем думают, — вспоминает научный руководитель его докторской диссертации Юрий Бураго. — Гриша от них отличался. Он мыслил глубоко, и его ответы всегда были верны».
Три года он провел на стажировке в США и уже вскоре приобрел известность в математическом мире. Известными стали и странности нелюдима, питавшегося только хлебом, сыром и молоком. Молодой математик считал излишеством автомобили и не стриг ногтей. В годы, проведенные в Америке, зарождались те идеи, которые впоследствии сделали его знаменитым. И все же ему казалось, что в России думается лучше. От приглашений на работу в Стэнфорд и Принстон он отказался. Ему больше нравилось работать дома, в Санкт-Петербургском отделении Математического института им. Стеклова, за плату, которая в пересчете едва достигала $100. Лишь изредка он напоминал о себе коллегам, отмечая в электронных письмах погрешности в их работах.
Семь лет Перельман вынашивал свою математическую революцию, о которой не подозревали даже коллеги из соседних кабинетов. В ноябре 2002 года несколько математиков обнаружили в своих электронных почтовых ящиках сообщение от полузабытого российского коллеги. Тот скромно спрашивал: «Можно мне обратить Ваше внимание на мою работу?»
В Сети он вывесил некое «эклектичное доказательство», в котором имя Пуанкаре даже не упоминалось. И лишь на прямой вопрос одного из коллег, правильно ли он понимает, что тем самым доказывается также и гипотеза Пуанкаре, незамедлительно пришел лапидарный ответ: «That's correct. Grisha».
Математическому сообществу пришлось признать, что здесь речь идет отнюдь не об одном из заурядных, незрелых доказательств, какие каждый год приходят в редакции научных журналов. Необычайно компактно Перельман, словно веером, выложил перед специалистами целую вселенную новых теорем. Искать в этой работе сучки и задоринки было не очень многообещающим делом. Но три группы высококлассных исследователей все же попробовали это сделать. Спустя три года напряженной работы им удалось понять ход мысли гения из России. Их аргументы заполнили 1000 страниц. Ни одной ошибки они не обнаружили.
Доказательство теоремы — это все, что он может предложить общественности, поведал Перельман. Вознаграждения ему не нужно. Более того, именно перспектива присуждения премии Филдса заставила его окончательно бросить профессию математика. Лауреат неизбежно оказывается в свете софитов. А место в математическом истеблишменте его не привлекает.
В определенном смысле отказ Перельмана совершенно логичен: кто посвятил себя одной математике, должен отказаться от всего, что не служит математической истине. Премия же лишь укрепляет роль и статус ученого внутри сообщества. К поиску истины она не имеет никакого отношения.
На президента Математического союза непоколебимость россиянина произвела впечатление. И все же он попытался оградить свою гильдию от нападок из далекого Санкт-Петербурга. «Математика устанавливает высокие стандарты» — такими словами он открыл конгресс в Мадриде. Математики всегда открыты новому и находятся в постоянном диалоге. Рыночная ценность их работы не идет для них ни в какое сравнение с их истинными заслугами.
Принципиальность российского гения будет подвергнута еще одному испытанию: частный институт Clay Mathematics Institute назвал семь неразрешенных проблем, считающихся самыми важными в математике. Решившему любую из них институт сулит премию в $1 млн.
Разумеется, гипотеза Пуанкаре также входит в список этих сверхсложных загадок. В соответствии с уставом института после официального признания доказательства Перельмана должно пройти еще два года, прежде чем премия будет вручена.
Устоит ли Перельман, уволившийся с работы в институте им. Стеклова и живущий с тех пор на сэкономленные во время американской стажировки деньги, и перед этим искушением? Отвечая на данный вопрос, он лишь сказал: «Не собираюсь решать, приму я премию или нет, пока она мне еще не предложена».
На Всемирном конгрессе математиков в Мадриде россиянину Григорию Перельману была присуждена медаль Филдса, наивысшая награда в математической науке. Чудак-одиночка решил задачу столетия. Однако он отказался от премии, объясняя это тем, что больше не входит в сообщество математиков. Кого же еще считать гениальным, если не Теренса Тао? Двухлетним малышом, как рассказывают его родители, он пытался заинтересовать счетом своих сверстников. В 9 лет производил вычисления на университетском уровне. А в 13, выиграв золотую медаль международной математической олимпиады, повесил ее дома рядом с трофеями прошлых лет — бронзовой и серебряной наградами.
В 20 лет Тао получил степень доктора математики, четырьмя годами позже — должность профессора. 22 августа, в 31 год, он поднялся на вершину математического олимпа: на Мадридском всемирном конгрессе его удостоили премии Филдса — украшенной профилем Архимеда медали, которая должна утешить математиков, которых не упомянул в своем завещании Альфред Нобель.
«Терри сейчас, по-видимому, лучший математик в мире», — говорит Джон Гарнетт, преподающий, как и Tао, в Калифорнийском университете Лос-Анджелеса (UCLA). Такой есть в каждом поколении — но всего один.
В списке работ Тао уже около 140 названий. Как никому иному, ему удается порхать между самыми различными разделами математики: он занимается то простыми числами, то теорией относительности, то дифференциальными уравнениями, комбинаторикой или алгебраической геометрией.
Гарнетт не перестает удивляться широте интересов своего коллеги: «Терри — будто Моцарт. Математика просто переполняет его». И Чарлз Фефферман, сам удостоенный премии Филдса, удивлялся в своей речи в честь нового лауреата: «Порою думаешь: «Да откуда ж, черт подери, он взял эту идею?», а потом: «Почему же раньше никто до этого не додумался?»
«Да просто мне нравится играть абстрактными величинами и структурами», — отвечает на похвалы Тао. Он испытывает большое удовлетворение, когда вдруг открываются взаимосвязи там, где никто не предполагал их найти. В эти моменты «в голове словно что-то щелкает».
Но возникает вопрос: какую цену приходится платить за счастье совершить открытие в мире формул? Такой вот «супермозг» — что он за человек? Совершенно обычный — в Тао нет ничего от ученого чудака, отнюдь не скажешь, что он не от мира сего. Ничего такого, что повсюду считается неизбежным довеском к гениальности. «Невротических симптомов у него меньше, чем у большинства из нас», — усмехается Фефферман. Его, кажется, любят все: коллеги, ученики, друзья.
«Терри — это магнит, притягивающий лучших студентов», — говорит коллега Тао по университету Тони Чан. Гарнетт добавляет: «А если собрать вместе всех, с кем он работал, получится лучший в мире математический факультет».
В августе около 4 тыс. мастеров алгебры, геометрии и матанализа собрались в Мадриде на конгресс Международного математического союза (IMU), чтобы поболтать о диофантовских уравнениях, группах Ли и случайных матрицах. Такой, как Тао, мог бы показать всему миру, что можно быть гением и при этом — славным малым.
Но газетные заголовки были посвящены не ему. Когда президент IMU Джон Болл оглашал имена четырех лауреатов премии Филдса, вся орава операторов ждала того момента, когда на большом экране появится портрет лысеющего бородача из России. Однако Болл сухо произнес: «К сожалению, доктор Перельман отказался принять премию».
Конечно, никто в зале не отрицал достижений Григория Перельмана. Что может быть грандиознее доказательства гипотезы Анри Пуанкаре? Старания многих выдающихся математиков века, силившихся найти ее решение, оказались тщетными. «Это своего рода теорема Пифагора двадцатого столетия», — признал математик из Гарварда Бэрри Мазур.
И вот какой-то человек в одиночку нашел доказательство. Изолированный от коллег, сидя в крохотной квартирке в одном из пригородов Петербурга, Перельман проник в тайны трех пространственных измерений на глубину, которой до него не достигал ни один мыслитель.
И все-таки среди участников конгресса нарастало раздражение: опять человек не от мира сего дает пищу для издевательств над всеми математиками. Мало того, разве непонятно, что своим отказом от премии он унизил всех собравшихся? «Я очень хотел убедить его приехать в Мадрид», — говорит Джон Болл. Два дня президент Международного математического союза провел у петербургского отшельника. Много часов они беседовали вдвоем в безлюдном конгресс-центре на берегу Невы — о формулах, о коллегах, об этике в математике.
«Беседовали по-дружески, искренне и сердечно», — рассказывает Болл. Лишь в сути дела Перельман остался непреклонен: нет, получать эту медаль он не хочет.
По мнению Болла, Перельман должен был сам объяснить причины своего решения. Но он избегает общественности. Российский ученый пожелал разговаривать лишь с Сильвией Назар, автором биографии столь же гениального, сколь и сумасшедшего математика Джона Нэша («Игры разума»).
Сначала она положила в почтовый ящик Перельмана книгу, потом — пачку чая с запиской, что хотела бы с ним встретиться. Ответа не последовало, и тогда она осмелилась позвонить в дверь. Открыла его мать — они живут вдвоем. Выяснилось, что в почтовый ящик он так и не заглядывал. Однако на интервью согласился. Материал о встрече с затворником Сильвия Назар опубликовала в журнале New Yorker.
Вообще-то, рассказывал Перельман, он никогда не планировал становиться математиком. Конечно, его подталкивал к этому отец, подкидывавший мальчишке задачки помудренее. Отец гордился успехами сына, особенно когда Григорий — ему только-только исполнилось шестнадцать — победил на математической олимпиаде.
В Ленинградском университете талант Перельмана скоро заметили. «Многие из одаренных студентов говорят раньше, чем думают, — вспоминает научный руководитель его докторской диссертации Юрий Бураго. — Гриша от них отличался. Он мыслил глубоко, и его ответы всегда были верны».
Три года он провел на стажировке в США и уже вскоре приобрел известность в математическом мире. Известными стали и странности нелюдима, питавшегося только хлебом, сыром и молоком. Молодой математик считал излишеством автомобили и не стриг ногтей. В годы, проведенные в Америке, зарождались те идеи, которые впоследствии сделали его знаменитым. И все же ему казалось, что в России думается лучше. От приглашений на работу в Стэнфорд и Принстон он отказался. Ему больше нравилось работать дома, в Санкт-Петербургском отделении Математического института им. Стеклова, за плату, которая в пересчете едва достигала $100. Лишь изредка он напоминал о себе коллегам, отмечая в электронных письмах погрешности в их работах.
Семь лет Перельман вынашивал свою математическую революцию, о которой не подозревали даже коллеги из соседних кабинетов. В ноябре 2002 года несколько математиков обнаружили в своих электронных почтовых ящиках сообщение от полузабытого российского коллеги. Тот скромно спрашивал: «Можно мне обратить Ваше внимание на мою работу?»
В Сети он вывесил некое «эклектичное доказательство», в котором имя Пуанкаре даже не упоминалось. И лишь на прямой вопрос одного из коллег, правильно ли он понимает, что тем самым доказывается также и гипотеза Пуанкаре, незамедлительно пришел лапидарный ответ: «That's correct. Grisha».
Математическому сообществу пришлось признать, что здесь речь идет отнюдь не об одном из заурядных, незрелых доказательств, какие каждый год приходят в редакции научных журналов. Необычайно компактно Перельман, словно веером, выложил перед специалистами целую вселенную новых теорем. Искать в этой работе сучки и задоринки было не очень многообещающим делом. Но три группы высококлассных исследователей все же попробовали это сделать. Спустя три года напряженной работы им удалось понять ход мысли гения из России. Их аргументы заполнили 1000 страниц. Ни одной ошибки они не обнаружили.
Доказательство теоремы — это все, что он может предложить общественности, поведал Перельман. Вознаграждения ему не нужно. Более того, именно перспектива присуждения премии Филдса заставила его окончательно бросить профессию математика. Лауреат неизбежно оказывается в свете софитов. А место в математическом истеблишменте его не привлекает.
В определенном смысле отказ Перельмана совершенно логичен: кто посвятил себя одной математике, должен отказаться от всего, что не служит математической истине. Премия же лишь укрепляет роль и статус ученого внутри сообщества. К поиску истины она не имеет никакого отношения.
На президента Математического союза непоколебимость россиянина произвела впечатление. И все же он попытался оградить свою гильдию от нападок из далекого Санкт-Петербурга. «Математика устанавливает высокие стандарты» — такими словами он открыл конгресс в Мадриде. Математики всегда открыты новому и находятся в постоянном диалоге. Рыночная ценность их работы не идет для них ни в какое сравнение с их истинными заслугами.
Принципиальность российского гения будет подвергнута еще одному испытанию: частный институт Clay Mathematics Institute назвал семь неразрешенных проблем, считающихся самыми важными в математике. Решившему любую из них институт сулит премию в $1 млн.
Разумеется, гипотеза Пуанкаре также входит в список этих сверхсложных загадок. В соответствии с уставом института после официального признания доказательства Перельмана должно пройти еще два года, прежде чем премия будет вручена.
Устоит ли Перельман, уволившийся с работы в институте им. Стеклова и живущий с тех пор на сэкономленные во время американской стажировки деньги, и перед этим искушением? Отвечая на данный вопрос, он лишь сказал: «Не собираюсь решать, приму я премию или нет, пока она мне еще не предложена».
Подписывайтесь на PROFILE.RU в Яндекс.Новости или в Яндекс.Дзен. Все важные новости — в telegram-канале «PROFILE-NEWS».
