Архивная публикация 2011 года: "Тихая дата"

150-летие со дня отмены крепостного права в России прошло незамеченным. Почему мы больше любим поработителей, чем освободителей? 19 февраля (3 марта по новому стилю) 1861 года император Александр II подписал манифест "О Всемилостивейшем даровании крепостным людям прав состояния свободных сельских обывателей" и Положение о крестьянах, выходящих из крепостной зависимости. Бывшие частновладельческие крестьяне получили личную свободу и ряд гражданских прав. Земля оставалась в собственности помещиков, однако "свободный сельский обыватель" мог выкупить свой надел. Отмена крепостного права резко подтолкнула экономическое развитие России, но привела к расколу в обществе: значительная часть дворян считала себя ущемленной, крестьяне были уверены, что у них "украли волю", а радикальная интеллигенция обвинила монархию в ограблении народа. О том, как воспринимаются реформы Александра II в современном российском обществе, рассуждает в интервью "Профилю" директор Института научной информации по общественным наукам (ИНИОН), академик РАН Юрий ПИВОВАРОВ.

- Отмена крепостного права - одна из важнейших вех отечественной истории, но юбилей этого события в стране практически не отмечался. Почему так?
- Во-первых, это связано с потерей исторической памяти в обществе. Поговорить по поводу истории у нас любят, однако чаще всего это идеологические дискуссии, имеющие мало общего со знанием прошлого. Мы как общество плохо знаем свою историю, и это во многом недоработка нашего культурного класса. Вторая причина невнимания к этой дате в том, что Россия - увы! - больше любит своих поработителей, чем освободителей. У нас чтут Ивана Грозного, Петра Первого, Иосифа Сталина, а Александра II знают мало. Всем известно, что Хрущев выращивал кукурузу и стучал ботинком в ООН, а о том, что именно он начал демонтаж сталинской крепостнической системы, почти не вспоминают. Такова особенность русского сознания.
- Все наши реформы начинались после серьезных провалов. Пока гром не грянет, мужик не перекрестится?
- Заметьте, российские реформы начинались после поражений в локальных войнах. В глобальных конфликтах, в мировых войнах Россия выступает победителем. В Семилетнюю войну (чем не мировая война образца XVIII века?) русские берут Берлин. Война с Наполеоном - Александр I торжественно въезжает в Париж. Первая мировая война - и в ней Россия не проиграла, она просто ушла из нее в революцию. Если бы не ушла, то вместе с Антантой победила бы. Вторая мировая война - несмотря на все ужасы, мы ее выиграли и снова оказались в Берлине. После громких побед обычно наступает период успокоения, консерватизма и реакции, тут не до реформ. Поражения же играют роль катализатора изменений. Крымская война показала колоссальную отсталость России от Запада, и начались "великие реформы" Александра II. То же самое с русско-японской войной и первой русской революцией 1905 года: появился Столыпин. Почти такая же ситуация была и при советской власти: советско-финская война 1939-1940 годов, показавшая неготовность СССР к большой войне, стала толчком - конечно, не к реформам, но к ускоренному переоснащению Красной армии накануне Великой Отечественной. Да и наш провал в Афганистане в 80-е годы сыграл не последнюю роль в начале горбачевской перестройки.
- Получается, что в России любая власть - и царская, и советская, и антисоветская - не умеет действовать на опережение?
- Так и в жизни: мы живем-живем, потом нас постигает какая-то неудача, и мы понимаем, что нужно что-то менять. Вообще, нам не следует фетишизировать реформы. Их необходимо проводить тогда, когда не остается других возможностей. Ведь любая реформа - это всегда больно. Это всегда перестройка привычного уклада жизни. И реформа всегда затрагивает интересы широких социальных групп. Хотя, конечно, реформа лучше, чем революция, которая просто все сметает на своем пути.
- В свое время Ленин, который реформы не фетишизировал, говорил о том, что реформа - это всего лишь уступка правящего класса, а вот настоящие изменения дает только революция. Он был прав?
- Думаю, Ленин несколько лукавил, когда пренебрежительно писал о реформах. Хотя, разумеется, сам он был революционером и к реформам его душа не лежала. Последующие эпохи, когда в самых разных уголках земного шара реформы предотвращали революции, убедительно доказали, что если их проводить грамотно, то они дают шанс избежать масштабных социальных катаклизмов. Кстати, Ленин это прекрасно понимал, потому что написал в свое время: "Если у Столыпина все получится, у революционеров в России не будет шансов".
- Однако сегодня слово "реформы" считается чуть ли не ругательным: многие люди в нашей стране действительно больше потеряли от реформ, чем приобрели…
- Российский человек травмирован тем, что с ним сделали в XX веке. Правда, то, что произошло с ним в начале и середине столетия, он уже почти забыл, а вот конец века, 90-е годы, помнит хорошо. Конечно, у него отвращение ко всему, что называетсясловами "реформа", "демократия", "свобода". Я не могу это одобрить, но понять могу. Однако важно знать: реформы эпохи Александра II существенно отличались от реформ 90-х годов XX века. Их сверхзадача состояла в том, чтобы сохранить все имевшиеся на тот момент слои населения, чтобы ни крестьяне, ни помещики не исчезли, не разорились. Это редчайший случай в истории России, когда реформы делались не ради одного какого-то социального слоя за счет другого, а в интересах всего общества. В этом смысле авторы этих реформ были социально ответственными реформаторами.
- Тем не менее любые реформаторы у нас - это "смертники": достаточно вспомнить судьбу Александра II и Столыпина, убитых террористами. Да и Гайдар с Чубайсом открыто признавались, что они "камикадзе".
- Россия - это страна, где реформы всегда осуществляются очень тяжело, всегда есть сильное противодействие им. И, понимая это, проводники реформ часто идут на то, чтобы "ломать через колено": иначе, полагают они, реформы не сдвинуть с мертвой точки. Причем противодействие реформам часто бывает с двух сторон: "против" силы реакции, которые понимают, что успех реформ - это их политическая смерть. Но "против" выступают и сторонники радикальных изменений: они видят, что в результате успеха реформ, постепенного налаживания новой жизни их шансы прийти к власти уменьшаются, их социальная база тает, население от них отворачивается. Поэтому у реформ всегда много врагов. К тому же реформаторы в России часто воспринимаются как люди, приносящие стране несчастья тем, что "разрушают государство". Отсюда и широко распространенные представления о том, что реформы - причина того, что страна "разболталась", что люди "потеряли ориентиры". И что вновь нужна "твердая рука", "сильное государство". Единственная фигура из реформаторов, которая приемлема и для либералов, и для консерваторов, - это Столыпин. А все потому, что в нем счастливо сочетались и реформаторский импульс, и государственнические ценности.
- Может быть, именно в силу названных вами ментальных традиций и нынешняя модернизация буксует?
- Общество к модернизации относится безразлично. Оно не понимает, о чем идет речь. Люди же видят, что происходит в стране. О какой модернизации можно говорить при такой инфляции? Или что могут думать о модернизации люди, которые работают в бюджетной сфере, где зарплаты по-прежнему катастрофически низки - они не обеспечивают простого выживания.
Люди видят, как обогащаются одни и нищают другие, и они делают вывод, что страна движется не туда, куда зовет нас президент. Они чувствуют, что страну ждут очень сложные времена. Ведь инфраструктура изношена до предела. Покупательная способность рубля падает. Качество продуктов и лекарств, которые мы потребляем, ниже низкого.
И здесь ничего не меняется, несмотря на сверкающий "город мечты" Сколково, который вот-вот построят. Какая модернизация? Это слова!