Архивная публикация 2002 года: "Учитель восточных танцев"
В современном мире мы часто ощущаем себя игрушками в руках безликих сил. Таково свойство технической цивилизации: чтобы продолжать движение, она превращает нас в белок, вращающих ее колесо. Чувство это знакомо любому -- от сборщика на конвейере до топ- менеджера. Последнему даже в большей степени. Он-то мечтал, что деньги дадут ему свободу, но стал их заложником. Рассудок тут бессилен. Неудивительно, что респектабельные газеты печатают астрологические прогнозы, а известные магнаты обращаются за советами к диковинным гуру. Одним из самых загадочных наставников прошлого столетия, на которого равняются и многие нынешние, был Георгий Иванович Гурджиев.Когда родился Георгий Гурджиев, не знает никто. Сам он называл 1866 год, сестра его -- 1877-й, многочисленные западные биографы -- разные даты от 1870-го до 1886-го. Когда однажды Гурджиев проходил через паспортный контроль в Нью-Йорке, выяснилось, что родился он в далеком будущем -- в визу вкралась опечатка. Самого гостя из будущего это нисколько не смутило. "Так и есть, -- сказал Гурджиев ошеломленному пограничнику, -- пропускай!" Умер он 29 октября 1949 года в американском госпитале под Парижем, окруженный сонмом рыдающих учеников, ждущих последнего наставления гуру. "Ну вы и вляпались", -- презрительно бросил им Гурджиев и испустил дух.
Полуграмотный выходец с Кавказа, производивший неизгладимое впечатление на русских богоискателей, парижских авангардистов, лондонских психоаналитиков и американских миллионеров, он оставил после себя учение о том, как не пропасть в этом худшем из миров.
Искатель истины
В конце двадцатых годов в Париже Гурджиев написал автобиографию "Встречи с замечательными людьми". Впоследствии она была экранизирована знаменитым Питером Бруком. В начале книги угадываются реальные детали кавказского детства: учеба в греческой и русской школах в Александрополе и Карсе, отец -- малоазийский грек, сказитель древних легенд. Сообразительный мальчишка из низов на лету схватывал любое ремесло -- от сапожного дела до гипноза. Кругом жили армяне, грузины, русские, персы, турки... То, что впоследствии он так свободно чувствовал себя в любой стране и среде, объясняется этим уличным интернациональным детством.
Постепенно в книге нарастает число странных событий. Повзрослевший Гурджиев с друзьями находят карту расположения некоего тайного общества и образуют кружок искателей истины. В поисках этой сокровенной истины Гурджиев встречает совсем загадочных персонажей -- князя Любоведского (трудно не почувствовать искусственность фамилии), бывшего католического миссионера отца Джованни и, наконец, находит в горах монастырь Братства Сармунг, где и обретает чаемое тайное знание. Жизнь автора наполняется необычным смыслом -- миф рождается прямо на наших глазах.
Роман со старушкой
Способностью мифологизировать свою жизнь Гурджиев мог сравниться лишь с другой нашей соотечественницей -- Еленой Блаватской (1831--1891). Недаром он рассказывал ученикам, что в одном из писем та предсказала: следующим великим учителем восточных идей в Европе будет учитель восточных танцев. Письмо это до сих пор не найдено. Иногда он в шутку утверждал, что у него был роман со старушкой. Проверить рассказ невозможно. Никто толком не знает, что делала Блаватская, прежде чем объявилась летом 1873 года в Нью-Йорке и через пару лет создала там Теософское общество. Сама она намекала, что этому предшествовали таинственные отношения с махатмами, легшие в основу теософского учения. Неизвестно, и что делал Гурджиев до 1912 года, когда он впервые объявился в Москве в качестве учителя восточных танцев. У каждого гуру есть свои потаенные годы.
Обстоятельства обретения тайного знания в обоих случаях весьма схожи: полные опасностей странствия по неведомым землям, встречи с людьми, обладающими невероятными способностями, загадочные намеки, ветхие карты и, наконец, посвящение в тайну. Не важно, позаимствовал Гурджиев у старушки какие-то мотивы или нет. Речь идет об общих закономерностях рождения мифа.
Доверчивый скептик
Гурджиевское учение дошло до нас во многом благодаря Петру Демьяновичу Успенскому (1878--1947), обладавшему незаурядным даром систематизатора и популяризатора. Встретились они в 1915 году в Москве. В отличие от малоизвестного в ту пору Гурджиева Успенский имел репутацию весьма знающего теософа. Правда, Николаю Бердяеву он не глянулся: в письме жене тот назвал его скептиком и не очень талантливым. Скептик-оккультист -- неожиданное сочетание, но Успенский действительно совмещал в себе изрядный скепсис в отношении всего, во что не верил, и экзальтированное приятие того, чему доверял. При знакомстве с Гурджиевым проявилось и то, и другое.
В 1915 году Успенский читает в одной из петербургских газет о том, что в Москве некий индус сочинил либретто к балету "Битва магов". Петр Демьянович только что вернулся из путешествия по Индии и Цейлону, где искал следы тайных обществ. Ничего подходящего не нашел, и это его окончательно убедило, что общества существуют, но очень тайно. Загадочный индус его заинтересовал. Как оказалось, это был Гурджиев. Познакомил их то ли родственник, то ли приятель Георгия Ивановича, скульптор Сергей Меркуров, чьи памятники Тимирязеву и Достоевскому до сих пор украшают Москву. Перед Успенским сидел человек с пронзительными глазами гипнотизера. Уверенным голосом он излагал невероятные вещи, и на любой вопрос у него находился ответ. Вместе с тем Успенский, франт и столичный житель, не мог не заметить, что собеседник его одет провинциально, говорит с кавказским акцентом (в те времена это значило примерно то же, что и сейчас), а главное, немилосердно врет, намекая на связи в высшем свете. У Петра Демьяновича возникает образ: переодетый индийский раджа или арабский шейх с непонятной целью разыгрывает роль кавказского простолюдина.
Наживка проглочена, встречи продолжаются. Вскоре выясняется, что Гурджиев владеет неким знанием, следы которого Успенский тщетно искал в Индии. Оно объясняет все беды современного человека, а главное -- помогает от них избавиться. Единственное условие -- полное подчинение учителю. Успенский принимает это условие. Почему -- объясняет его роман "Странная жизнь Ивана Осокина", написанный до знакомства с Гурджиевым. Герой книги накануне полного краха встречает волшебника, который предлагает ему начать жизнь заново. В надежде что-то изменить герой соглашается, но ждет его тот же печальный финал.
Человек-машина
Овладевшая Успенским жуткая идея Ницше о бессмысленном круговороте бытия (вечном возвращении) кого угодно приведет в отчаяние. Человек в таком состоянии готов на отказ от собственной воли, лишь бы выскочить из безжалостного колеса. Не один Успенский в ту пору это чувствовал -- ощущение себя игрушкой в руках безликих сил (мистических, исторических, общественных) томило многих. Да и нынче оно не редкость. Ученики у Гурджиева нашлись. Человек -- это машина, которая не может сама себя починить, учил их он. У него нет постоянного "я", оно все время меняется под влиянием разных обстоятельств, сегодня ты один, завтра другой, и так всю жизнь. И все эти "я" тупо и автоматически выполняют свою работу.
В космосе главенствует некая сила, которая нуждается в человеке-роботе, винтике в едином космическом механизме. Вырабатываемая биороботом энергия питает луну, которая, в свою очередь, отдает ее другим планетам. Эта энергия и служит для поддержания высшей силы, которая хочет сохранить существующий порядок вещей. Та довольно скупо делится ею и с человеком, отмеряя ровно столько, сколько надо для работы в автоматическом режиме. Иногда Гурджиев описывал эту ситуацию с помощью другой метафоры. Злой хозяин загипнотизировал свое стадо, внушив ему, что он добрый. И теперь пребывающие в гипнотическом сне люди-овцы покорно идут на бойню.
Как сломать машину
Человечеству не спастись никогда. Эта была бы слишком заметная потеря энергии для космического хозяина. Но если роботом перестанет быть отдельный человек, это может остаться незамеченным. Поэтому спастись могут только избранные, но они должны проделать это тайком. Как полагал Гурджиев, этим и занимались на протяжении человеческой истории тайные общества. Исторически сложились и разные способы спасения бегством. Поскольку в человеческой машине три центра -- интеллектуальный, эмоциональный и физический, -- существуют и три традиционных пути спасения: путь йога (посредством интеллекта), путь факира (через тело) и путь монаха (с помощью эмоций). К ним Гурджиев добавлял свой собственный четвертый путь (отсюда одно из самоназваний его учения). Этот путь учитывал первых три, но с одним важным дополнением. Спастись можно, только создав группу единомышленников под началом абсолютного лидера. Без постоянного "я" человек не способен наблюдать за собой со стороны, а стало быть, не поймет, что он машина, и не сумеет перестать ею быть. Поэтому он нуждается в стороннем наблюдателе, которому безоговорочно доверяет. Тот и обучает его различным техникам пробуждения.
Техник много. На машину можно воздействовать физически с помощью специальных упражнений, когда одна рука делает одно, другая совершенно другое, а каждая нога занята своим отдельным делом. На этом принципе строятся знаменитые гурджиевские танцы, идея которых, вероятно, возникла под влиянием суфийской самы (ритуального кружения). Другой прием тоже заимствован из суфийского арсенала. Учитель может скомандовать ученику "Стой!", и тот обязан остановиться, чем бы в это время ни занимался. Еще одно упражнение -- тяжелый, бессмысленный физический труд, например копать ненужные ямы. Цель у всех упражнений одна: когда машина сломана, управление берет на себя некий центр, о котором в нормальной жизни мы и не подозреваем. Человек напрямую подключается к космической энергии, которая обычно доходит до него окольными путями, отмеренная строгим надсмотрщиком. Он сбежал и теперь свободен.
Эта цель может достигаться и иными способами -- через интеллект и эмоции. Отсюда публичные исповеди перед группой, которые дают эмоциональную встряску, непредсказуемое поведение Гурджиева, ставящее ученика в тупик, отлучение им учеников, наносящее тем психический шок, и т.д.
Бог и дьявол в одном лице
Образованные ученики Гурджиева не раз замечали, как в разговорах с ними он на лету подхватывает что-то новое и тут же выдает за свое. Мозг у него был как губка -- свойство нередкое у талантливых самоучек. Его учение -- это тоже причудливая компиляция. Все религии предполагают безусловное послушание учителю. Во многих религиях экстремальные ситуации моделируются и служат толчком для духовного пробуждения. Не нов и образ вредного космического хозяина (например, у гностиков демиург -- творец этого мира -- весьма злокозненное существо). Новизна системы в другом. Наряду со злом во всех религиях имеется и абсолютное добро. А у Гурджиева оно начисто отсутствует. Злому демиургу противостоит лишь сам учитель, которому известен секрет врага. Носителем добра является хитроумный герой, а не Бог, а посему добро относительно. А вот зло абсолютно, и, чтобы сражаться с ним на равных, вынужден к нему прибегать и наш герой. Беря на себя роль Бога, он не отказывается и от роли дьявола. Не многовато ли?
Это и имел в виду Успенский, когда не снес издевательств учителя и порвал с ним. Поставив диагноз, создатель системы не выдержал напряжения и сошел с ума, но сама система истинна. В конце жизни Успенский (ему удалось эмигрировать в Британию) опубликовал английский перевод своего романа, переписав конец. Когда герой по второму разу попадает к волшебнику, тот говорит ему: я помогу вам выскочить из колеса, но за это вы отдадите мне пятнадцать лет жизни. Все же не душу, и на том спасибо. Так Успенский оценил роль учителя в своей жизни.
За скифским золотом
Отношения между учеником и учителем испортились в революционные годы, когда Гурджиев с группой из 12 человек покинул Москву и поселился в Ессентуках. Однако интенсивные занятия по овладению системой продолжались недолго. Неожиданно Гурджиев распустил группу, ему не сиделось на месте -- посреди неразберихи и хаоса Гражданской войны он решил двинуться на юг. Убедив большевиков, что ему доподлинно известно, где спрятаны скифские клады, Гурджиев получил мандат начальника археологической экспедиции и, главное, спирт на отмывку золотых украшений. Следуют за ним самые стойкие, но Успенского среди них нет.
После долгих мытарств зимой 1920 года путешественники оказываются в Тифлисе. Гурджиев внушает грузинским меньшевикам, что для получения международного признания им необходимо учредить под его началом Институт гармонического развития человека. Потому что только он знает, как гармонизировать физическое, эмоциональное и духовное в человеке при помощи четвертого пути. Отделения института уже открыты в Москве, Бомбее, Нью-Йорке и Ессентуках, блефует Гурджиев, теперь пришел черед грузинской столицы. Институт открыли, но меньшевиков это не спасло, а директор тем временем перебрался в Константинополь. Потом последовали Берлин, Лондон и, наконец, Париж. Открытие института стало idee fix Гурджиева -- эзотерику захотелось общественного признания. И он его получил.
Факир из Фонтенбло
Изнуренная войной Европа хотела утешиться и развлечься. В спиритических салонах вызывали тени погибших, в дансингах лихо отплясывали фокстрот. В учении Гурджиева духовные поиски сочетались с экстатическими танцами. И это вдвойне отвечало духу эпохи. Недаром в ту пору таким успехом пользовались дионисийские пляски Айседоры Дункан и мистериальные балеты Рудольфа Штайнера. В 1922 году у знаменитого адвоката была куплена вилла под Фонтенбло и заново открыт Институт гармонического развития человека. Институт принес Гурджиеву мировую известность, в надежде на чудо туда приехала смертельно больная туберкулезом знаменитая писательница Кэтрин Мэнсфилд -- но чуда не произошло.
Гурджиев обладал фантастической способностью наживать неприятности, но всегда выходил сухим из воды. Он участвовал в подозрительных коммерческих сделках и подкармливал нищую русскую эмиграцию. Из Америки, куда он регулярно наведывался за деньгами, его выслали как нежелательного иностранца. Гурджиев присоветовал немолодой американке, лечившейся от алкоголизма, не бросать пить совсем, а уменьшить дозу. Той и вправду полегчало. Но лечащий врач настоял на своем. Вскоре завязавшая пациентка умерла, и доктор обвинил во всем Гурджиева. После Второй мировой за него взялись и во Франции, подозревая в сотрудничестве с оккупантами, но из тюрьмы выпустили быстро. Бессмысленно сажать в камеру человека, для которого весь мир -- тюрьма, тем более что побег из нее он сам и возглавил. С авангардистами его объединяла мечта о разрушении старых форм, включая и привычный облик человека. Могла ли она объединить его с авангардом прогрессивного человечества? Вряд ли. Как всякий эзотерик, он презирал массы. Правда, ходили слухи, что в тридцатые годы Гурджиев собирался на побывку в Россию. Тогда в Кремле сидел другой выходец из кавказских низов, который лечил бессмысленным трудом не горстку затюканных интеллигентов, а многомиллионный народ. Обмен опытом не повредил бы обоим. Но инстинкт самосохранения не подвел Гурджиева, и он остался завсегдатаем парижского "Кафе де ла Пэ", где принимал благоговеющих адептов, подкрепляя себя неизменным коньяком и одаривая щедрыми чаевыми официантов. Потом ему стало скучно, и он умер. Его учение продолжает жить.
Гурджиевские центры до сих пор есть во многих мировых столицах. Деятельность свою они не рекламируют, обычно в справочниках дается телефон без адреса. Если позвоните, с вами вежливо поговорят и, может быть, пригласят встретиться. Подобно учителю ученики считают, что спастись могут только избранные, те, кто не желают оставаться винтиками в космическом механизме, то есть просто людьми.
В современном мире мы часто ощущаем себя игрушками в руках безликих сил. Таково свойство технической цивилизации: чтобы продолжать движение, она превращает нас в белок, вращающих ее колесо. Чувство это знакомо любому -- от сборщика на конвейере до топ- менеджера. Последнему даже в большей степени. Он-то мечтал, что деньги дадут ему свободу, но стал их заложником. Рассудок тут бессилен. Неудивительно, что респектабельные газеты печатают астрологические прогнозы, а известные магнаты обращаются за советами к диковинным гуру. Одним из самых загадочных наставников прошлого столетия, на которого равняются и многие нынешние, был Георгий Иванович Гурджиев.Когда родился Георгий Гурджиев, не знает никто. Сам он называл 1866 год, сестра его -- 1877-й, многочисленные западные биографы -- разные даты от 1870-го до 1886-го. Когда однажды Гурджиев проходил через паспортный контроль в Нью-Йорке, выяснилось, что родился он в далеком будущем -- в визу вкралась опечатка. Самого гостя из будущего это нисколько не смутило. "Так и есть, -- сказал Гурджиев ошеломленному пограничнику, -- пропускай!" Умер он 29 октября 1949 года в американском госпитале под Парижем, окруженный сонмом рыдающих учеников, ждущих последнего наставления гуру. "Ну вы и вляпались", -- презрительно бросил им Гурджиев и испустил дух.
Полуграмотный выходец с Кавказа, производивший неизгладимое впечатление на русских богоискателей, парижских авангардистов, лондонских психоаналитиков и американских миллионеров, он оставил после себя учение о том, как не пропасть в этом худшем из миров.
Искатель истины
В конце двадцатых годов в Париже Гурджиев написал автобиографию "Встречи с замечательными людьми". Впоследствии она была экранизирована знаменитым Питером Бруком. В начале книги угадываются реальные детали кавказского детства: учеба в греческой и русской школах в Александрополе и Карсе, отец -- малоазийский грек, сказитель древних легенд. Сообразительный мальчишка из низов на лету схватывал любое ремесло -- от сапожного дела до гипноза. Кругом жили армяне, грузины, русские, персы, турки... То, что впоследствии он так свободно чувствовал себя в любой стране и среде, объясняется этим уличным интернациональным детством.
Постепенно в книге нарастает число странных событий. Повзрослевший Гурджиев с друзьями находят карту расположения некоего тайного общества и образуют кружок искателей истины. В поисках этой сокровенной истины Гурджиев встречает совсем загадочных персонажей -- князя Любоведского (трудно не почувствовать искусственность фамилии), бывшего католического миссионера отца Джованни и, наконец, находит в горах монастырь Братства Сармунг, где и обретает чаемое тайное знание. Жизнь автора наполняется необычным смыслом -- миф рождается прямо на наших глазах.
Роман со старушкой
Способностью мифологизировать свою жизнь Гурджиев мог сравниться лишь с другой нашей соотечественницей -- Еленой Блаватской (1831--1891). Недаром он рассказывал ученикам, что в одном из писем та предсказала: следующим великим учителем восточных идей в Европе будет учитель восточных танцев. Письмо это до сих пор не найдено. Иногда он в шутку утверждал, что у него был роман со старушкой. Проверить рассказ невозможно. Никто толком не знает, что делала Блаватская, прежде чем объявилась летом 1873 года в Нью-Йорке и через пару лет создала там Теософское общество. Сама она намекала, что этому предшествовали таинственные отношения с махатмами, легшие в основу теософского учения. Неизвестно, и что делал Гурджиев до 1912 года, когда он впервые объявился в Москве в качестве учителя восточных танцев. У каждого гуру есть свои потаенные годы.
Обстоятельства обретения тайного знания в обоих случаях весьма схожи: полные опасностей странствия по неведомым землям, встречи с людьми, обладающими невероятными способностями, загадочные намеки, ветхие карты и, наконец, посвящение в тайну. Не важно, позаимствовал Гурджиев у старушки какие-то мотивы или нет. Речь идет об общих закономерностях рождения мифа.
Доверчивый скептик
Гурджиевское учение дошло до нас во многом благодаря Петру Демьяновичу Успенскому (1878--1947), обладавшему незаурядным даром систематизатора и популяризатора. Встретились они в 1915 году в Москве. В отличие от малоизвестного в ту пору Гурджиева Успенский имел репутацию весьма знающего теософа. Правда, Николаю Бердяеву он не глянулся: в письме жене тот назвал его скептиком и не очень талантливым. Скептик-оккультист -- неожиданное сочетание, но Успенский действительно совмещал в себе изрядный скепсис в отношении всего, во что не верил, и экзальтированное приятие того, чему доверял. При знакомстве с Гурджиевым проявилось и то, и другое.
В 1915 году Успенский читает в одной из петербургских газет о том, что в Москве некий индус сочинил либретто к балету "Битва магов". Петр Демьянович только что вернулся из путешествия по Индии и Цейлону, где искал следы тайных обществ. Ничего подходящего не нашел, и это его окончательно убедило, что общества существуют, но очень тайно. Загадочный индус его заинтересовал. Как оказалось, это был Гурджиев. Познакомил их то ли родственник, то ли приятель Георгия Ивановича, скульптор Сергей Меркуров, чьи памятники Тимирязеву и Достоевскому до сих пор украшают Москву. Перед Успенским сидел человек с пронзительными глазами гипнотизера. Уверенным голосом он излагал невероятные вещи, и на любой вопрос у него находился ответ. Вместе с тем Успенский, франт и столичный житель, не мог не заметить, что собеседник его одет провинциально, говорит с кавказским акцентом (в те времена это значило примерно то же, что и сейчас), а главное, немилосердно врет, намекая на связи в высшем свете. У Петра Демьяновича возникает образ: переодетый индийский раджа или арабский шейх с непонятной целью разыгрывает роль кавказского простолюдина.
Наживка проглочена, встречи продолжаются. Вскоре выясняется, что Гурджиев владеет неким знанием, следы которого Успенский тщетно искал в Индии. Оно объясняет все беды современного человека, а главное -- помогает от них избавиться. Единственное условие -- полное подчинение учителю. Успенский принимает это условие. Почему -- объясняет его роман "Странная жизнь Ивана Осокина", написанный до знакомства с Гурджиевым. Герой книги накануне полного краха встречает волшебника, который предлагает ему начать жизнь заново. В надежде что-то изменить герой соглашается, но ждет его тот же печальный финал.
Человек-машина
Овладевшая Успенским жуткая идея Ницше о бессмысленном круговороте бытия (вечном возвращении) кого угодно приведет в отчаяние. Человек в таком состоянии готов на отказ от собственной воли, лишь бы выскочить из безжалостного колеса. Не один Успенский в ту пору это чувствовал -- ощущение себя игрушкой в руках безликих сил (мистических, исторических, общественных) томило многих. Да и нынче оно не редкость. Ученики у Гурджиева нашлись. Человек -- это машина, которая не может сама себя починить, учил их он. У него нет постоянного "я", оно все время меняется под влиянием разных обстоятельств, сегодня ты один, завтра другой, и так всю жизнь. И все эти "я" тупо и автоматически выполняют свою работу.
В космосе главенствует некая сила, которая нуждается в человеке-роботе, винтике в едином космическом механизме. Вырабатываемая биороботом энергия питает луну, которая, в свою очередь, отдает ее другим планетам. Эта энергия и служит для поддержания высшей силы, которая хочет сохранить существующий порядок вещей. Та довольно скупо делится ею и с человеком, отмеряя ровно столько, сколько надо для работы в автоматическом режиме. Иногда Гурджиев описывал эту ситуацию с помощью другой метафоры. Злой хозяин загипнотизировал свое стадо, внушив ему, что он добрый. И теперь пребывающие в гипнотическом сне люди-овцы покорно идут на бойню.
Как сломать машину
Человечеству не спастись никогда. Эта была бы слишком заметная потеря энергии для космического хозяина. Но если роботом перестанет быть отдельный человек, это может остаться незамеченным. Поэтому спастись могут только избранные, но они должны проделать это тайком. Как полагал Гурджиев, этим и занимались на протяжении человеческой истории тайные общества. Исторически сложились и разные способы спасения бегством. Поскольку в человеческой машине три центра -- интеллектуальный, эмоциональный и физический, -- существуют и три традиционных пути спасения: путь йога (посредством интеллекта), путь факира (через тело) и путь монаха (с помощью эмоций). К ним Гурджиев добавлял свой собственный четвертый путь (отсюда одно из самоназваний его учения). Этот путь учитывал первых три, но с одним важным дополнением. Спастись можно, только создав группу единомышленников под началом абсолютного лидера. Без постоянного "я" человек не способен наблюдать за собой со стороны, а стало быть, не поймет, что он машина, и не сумеет перестать ею быть. Поэтому он нуждается в стороннем наблюдателе, которому безоговорочно доверяет. Тот и обучает его различным техникам пробуждения.
Техник много. На машину можно воздействовать физически с помощью специальных упражнений, когда одна рука делает одно, другая совершенно другое, а каждая нога занята своим отдельным делом. На этом принципе строятся знаменитые гурджиевские танцы, идея которых, вероятно, возникла под влиянием суфийской самы (ритуального кружения). Другой прием тоже заимствован из суфийского арсенала. Учитель может скомандовать ученику "Стой!", и тот обязан остановиться, чем бы в это время ни занимался. Еще одно упражнение -- тяжелый, бессмысленный физический труд, например копать ненужные ямы. Цель у всех упражнений одна: когда машина сломана, управление берет на себя некий центр, о котором в нормальной жизни мы и не подозреваем. Человек напрямую подключается к космической энергии, которая обычно доходит до него окольными путями, отмеренная строгим надсмотрщиком. Он сбежал и теперь свободен.
Эта цель может достигаться и иными способами -- через интеллект и эмоции. Отсюда публичные исповеди перед группой, которые дают эмоциональную встряску, непредсказуемое поведение Гурджиева, ставящее ученика в тупик, отлучение им учеников, наносящее тем психический шок, и т.д.
Бог и дьявол в одном лице
Образованные ученики Гурджиева не раз замечали, как в разговорах с ними он на лету подхватывает что-то новое и тут же выдает за свое. Мозг у него был как губка -- свойство нередкое у талантливых самоучек. Его учение -- это тоже причудливая компиляция. Все религии предполагают безусловное послушание учителю. Во многих религиях экстремальные ситуации моделируются и служат толчком для духовного пробуждения. Не нов и образ вредного космического хозяина (например, у гностиков демиург -- творец этого мира -- весьма злокозненное существо). Новизна системы в другом. Наряду со злом во всех религиях имеется и абсолютное добро. А у Гурджиева оно начисто отсутствует. Злому демиургу противостоит лишь сам учитель, которому известен секрет врага. Носителем добра является хитроумный герой, а не Бог, а посему добро относительно. А вот зло абсолютно, и, чтобы сражаться с ним на равных, вынужден к нему прибегать и наш герой. Беря на себя роль Бога, он не отказывается и от роли дьявола. Не многовато ли?
Это и имел в виду Успенский, когда не снес издевательств учителя и порвал с ним. Поставив диагноз, создатель системы не выдержал напряжения и сошел с ума, но сама система истинна. В конце жизни Успенский (ему удалось эмигрировать в Британию) опубликовал английский перевод своего романа, переписав конец. Когда герой по второму разу попадает к волшебнику, тот говорит ему: я помогу вам выскочить из колеса, но за это вы отдадите мне пятнадцать лет жизни. Все же не душу, и на том спасибо. Так Успенский оценил роль учителя в своей жизни.
За скифским золотом
Отношения между учеником и учителем испортились в революционные годы, когда Гурджиев с группой из 12 человек покинул Москву и поселился в Ессентуках. Однако интенсивные занятия по овладению системой продолжались недолго. Неожиданно Гурджиев распустил группу, ему не сиделось на месте -- посреди неразберихи и хаоса Гражданской войны он решил двинуться на юг. Убедив большевиков, что ему доподлинно известно, где спрятаны скифские клады, Гурджиев получил мандат начальника археологической экспедиции и, главное, спирт на отмывку золотых украшений. Следуют за ним самые стойкие, но Успенского среди них нет.
После долгих мытарств зимой 1920 года путешественники оказываются в Тифлисе. Гурджиев внушает грузинским меньшевикам, что для получения международного признания им необходимо учредить под его началом Институт гармонического развития человека. Потому что только он знает, как гармонизировать физическое, эмоциональное и духовное в человеке при помощи четвертого пути. Отделения института уже открыты в Москве, Бомбее, Нью-Йорке и Ессентуках, блефует Гурджиев, теперь пришел черед грузинской столицы. Институт открыли, но меньшевиков это не спасло, а директор тем временем перебрался в Константинополь. Потом последовали Берлин, Лондон и, наконец, Париж. Открытие института стало idee fix Гурджиева -- эзотерику захотелось общественного признания. И он его получил.
Факир из Фонтенбло
Изнуренная войной Европа хотела утешиться и развлечься. В спиритических салонах вызывали тени погибших, в дансингах лихо отплясывали фокстрот. В учении Гурджиева духовные поиски сочетались с экстатическими танцами. И это вдвойне отвечало духу эпохи. Недаром в ту пору таким успехом пользовались дионисийские пляски Айседоры Дункан и мистериальные балеты Рудольфа Штайнера. В 1922 году у знаменитого адвоката была куплена вилла под Фонтенбло и заново открыт Институт гармонического развития человека. Институт принес Гурджиеву мировую известность, в надежде на чудо туда приехала смертельно больная туберкулезом знаменитая писательница Кэтрин Мэнсфилд -- но чуда не произошло.
Гурджиев обладал фантастической способностью наживать неприятности, но всегда выходил сухим из воды. Он участвовал в подозрительных коммерческих сделках и подкармливал нищую русскую эмиграцию. Из Америки, куда он регулярно наведывался за деньгами, его выслали как нежелательного иностранца. Гурджиев присоветовал немолодой американке, лечившейся от алкоголизма, не бросать пить совсем, а уменьшить дозу. Той и вправду полегчало. Но лечащий врач настоял на своем. Вскоре завязавшая пациентка умерла, и доктор обвинил во всем Гурджиева. После Второй мировой за него взялись и во Франции, подозревая в сотрудничестве с оккупантами, но из тюрьмы выпустили быстро. Бессмысленно сажать в камеру человека, для которого весь мир -- тюрьма, тем более что побег из нее он сам и возглавил. С авангардистами его объединяла мечта о разрушении старых форм, включая и привычный облик человека. Могла ли она объединить его с авангардом прогрессивного человечества? Вряд ли. Как всякий эзотерик, он презирал массы. Правда, ходили слухи, что в тридцатые годы Гурджиев собирался на побывку в Россию. Тогда в Кремле сидел другой выходец из кавказских низов, который лечил бессмысленным трудом не горстку затюканных интеллигентов, а многомиллионный народ. Обмен опытом не повредил бы обоим. Но инстинкт самосохранения не подвел Гурджиева, и он остался завсегдатаем парижского "Кафе де ла Пэ", где принимал благоговеющих адептов, подкрепляя себя неизменным коньяком и одаривая щедрыми чаевыми официантов. Потом ему стало скучно, и он умер. Его учение продолжает жить.
Гурджиевские центры до сих пор есть во многих мировых столицах. Деятельность свою они не рекламируют, обычно в справочниках дается телефон без адреса. Если позвоните, с вами вежливо поговорят и, может быть, пригласят встретиться. Подобно учителю ученики считают, что спастись могут только избранные, те, кто не желают оставаться винтиками в космическом механизме, то есть просто людьми.
БОРИС ФАЛИКОВ
Подписывайтесь на PROFILE.RU в Яндекс.Новости или в Яндекс.Дзен. Все важные новости — в telegram-канале «PROFILE-NEWS».
