Примерно то же происходит с обществом, когда случается трагедия, связанная с неожиданной гибелью множества людей: в первые дни думать и говорить о смерти психологически очень трудно, а потому начинаются остервенелые поиски виновных, выдвигаются и множатся версии, вычерчиваются схемы и графики. Словом, делается множество лишнего, суетного, отодвигающего страшный факт смерти на второй план.Шелуха
Примерно по такому сценарию развивалась ситуация вокруг столкновения в небе над Германией Ту-154М "Башкирских авиалиний" с транспортным "Боингом-757" компании DHL. Началось со взаимных обвинений: швейцарские диспетчеры сваливали вину на погибших летчиков Ту-154, которые то ли плохо знали английский, то ли медленно реагировали на предупреждения с земли. Российское транспортное начальство обвиняло, напротив, швейцарцев, которые слишком поздно дали летчикам команду снижаться, отключили на профилактический ремонт автоматическую систему предупреждения и вообще отнеслись к делу халатно. Зазвучал и непременный "патриотический" металл в голосе иных обозревателей: дескать, почему это у вас в Европе всегда русские виноваты?
Словом, живейшая дискуссия на эту тему продолжалась несколько дней, причем читатели и зрители СМИ узнали много чего для себя нового, в нормальной жизни не очень-то и нужного: и про схему действия чудесной системы TCAS, установленной на самолетах, летающих в европейском небе, и про недавнее сокращение высоты воздушного коридора с 600 до 300 метров, и даже про то, что один из летчиков Боинга-757 мечтал погибнуть именно в авиакатастрофе.
Почти так же, напомню, было и после гибели "Курска": каких только технических деталей и подробностей мы тогда не узнали: наверное, навсегда теперь запомним, что у подлодок этого класса два корпуса -- легкий и прочный, и никогда уже не выпадет из памяти выражение "технологические отверстия".
Все это, в сущности, попытки заговорить смерти зубы, побыстрее забыть о факте гибели детей, летевших в Испанию весело провести каникулы, да остановленных смертью на полпути. И опять же совершенно необязательно было нам знать, что среди погибших были дети высокопоставленных башкирских чиновников: перед смертью все равны.
И редко-редко в сообщениях СМИ слышался настоящий человеческий голос, передающий не суетную раскрутку горячей новости, а реальную потрясенность происшедшим. Характерно, что по-человечески и о человеческом говорили не те, кто искал виноватых, а те, кто искал останки погибших: "Ужасный запах, -- говорит пожарный Хеннинг Не, -- пахнет горелым мясом, сгоревшим грузом и сырой землей. Вы никогда не забудете этот запах, он всегда будет преследовать вас". Это из статьи "Земля с запахом смерти", опубликованной в "Зюддойче цайтунг".
В России меж тем возник даже легкий скандальчик чисто протокольного свойства: Башкирия объявила трехдневный траур и тут же обиделась на федеральные власти, которые ограничились только соболезнованием Путина семьям погибших. Журналисты засуетились и стали выяснять: а кто, собственно, и при каких обстоятельствах уполномочен у нас объявлять общенациональный траур? Выяснилось, что это прерогатива президента, а никаких формальных рамок (по какому случаю объявлять траур, а по какому -- нет) не существует. В связи с гибелью "Курска", например, общенациональный траур был объявлен (хотя и с опозданием), а в связи с наводнением на юге России дело обошлось трауром "региональным".
Словом, сразу же после трагедии на поверхности было много всяческой шелухи и мелкой журналистской моторики. Судить за это коллег по цеху, повторюсь, трудно: очень хочется побыстрее заговорить смерти зубы и по возможности развернуть ситуацию в сторону продолжающейся жизни, пусть даже "жизнь" заключается в выяснении вопроса о том, кто кого затаскает по судам и в каком размере выразится материальная компенсация потерпевшим.
"Человеческий фактор"
В ходе всех этих разборок прозвучало и многозначительное, но на самом деле довольно-таки тупое в сложившемся контексте словосочетание "человеческий фактор". Дескать, не техника подвела, а люди со свойственной им склонностью к безответственности в ответственных ситуациях.
Можно подумать, что если бы на Ту-154 или "Боинге" отказал какой-нибудь подшипник в двигателе, это не означало бы присутствия зловредного "человеческого фактора". Стоит напомнить, что природой люди вообще рождены ходить пешком по окрестностям родного селения, и все, что сверх этого, -- включая само желание жителя Башкортостана или Дальнего Востока отдохнуть на берегу Средиземного моря, -- есть итог многих тысяч лет развития этого самого "человеческого фактора".
Вот в чем действительно присутствует человеческий фактор (если договориться понимать под ним некую извечную нерациональность человеческого поведения и восприятия реальности), так это в совершенно разном отношении к событиям вроде бы одного характера -- ну, хотя бы к тем же катастрофам, плотность которых на единицу времени в последние годы явно возросла.
Никаких специальных социологических замеров по теме у меня сейчас под рукой нет, но думаю, что и мои личные эмпирические наблюдения не сильно врут: в частности, кажется мне, что небывалый июньский потоп на юге России, число прямых и доказанных жертв которого перевалило уже за сотню, не произвел на широкую общественность столь же удручающего воздействия, как гибель башкирского Ту-154 над Боденским озером. Арифметика (число жертв) той и другой трагедии сопоставимы, а тонус эмоционального отклика на них в обществе существенно разнится. В чем тут дело?
Конечно, трагедия на юге России разворачивалась постепенно, день за днем, "счетчик" количества жертв выдавал данные единицами, а не моментально, как в случае гибели самолета. Телезритель привыкал изо дня в день наблюдать на экране пейзаж разбушевавшейся стихии: операторы старались, и "картинка" была иногда чрезвычайно красивая, впору было иной раз не ужасаться, а восхищаться мощью неукротимой природы.
В человеке, между прочим, при всей его нынешней вписанности в сложную технологическую цивилизацию, осталось некое архаическое чувство родства с грозной природной силой. И потому даже тогда, когда природа направляет свою мощь на уничтожение самого человека и всего того, что им на земле создано, человек не может сдержать своего восхищения стихией. Так, например, Александр Блок, великий русский поэт, узнав о гибели "Титаника" в апреле 1912 года, записал в дневнике: "Гибель Titanicа, вчера обрадовавшая меня несказанно (есть еще океан)".
Вот и наш зритель новостей с Кубани и Ставрополья, заливаемых паводком, смутно ощущал что-то вроде этого: людей, конечно же, жалко, но "есть еще" природа! Не совсем мы ее задавили своей цивилизацией, и время от времени она способна показать нам свою силу!
С другой стороны, возьмите такую обыденную вещь, как пожар. В России около 30% населения живет в деревнях, да и многие наши так называемые города наполовину, а то и больше по-прежнему деревянные, и дома в них отапливаются обыкновенными дровяными печами. В каждой деревне, -- а деревень этих десятки тысяч! -- хотя бы раз в год случается пожар, и кто-нибудь гибнет в огне.
К примеру, в не таком уж и далеком от нас 2000 году на территории Российской Федерации случилось 245 866 пожаров, материальные потери от которых составили 32 077 693 000 рублей, причем погибло 16 264 человека, в том числе 735 детей и травмы получили 14 019 человек. Огнем было уничтожено 61 047 строений, 5997 единиц техники и 5295 голов скота.
Цифры чудовищные, из них следует, что каждый год на пожарах мы теряем столько же людей, сколько потеряли за десять лет войны в Афганистане, а волнует ли это кого-нибудь, кроме непосредственных участников событий да Госпожнадзора? Очень сомнительно, что волнует, да и вообще пожар в России -- дело привычное.
То есть получается, что погибнуть в результате какого-нибудь природного катаклизма -- наводнения, извержения вулкана, землетрясения, урагана, и даже пожара, большинство из которых вполне "рукотворны", -- как бы более "естественно" и менее "обидно" для общечеловеческого самолюбия, чем в результате техногенной катастрофы вроде столкновения поездов или самолетов. В первом случае люди погибают от того, от чего и десятки тысяч лет назад погибали, а во втором -- по вине созданной их же собственными руками, ими же самими управляемой техники.
За цивилизацию обидно
В сущности, каждая техногенная катастрофа -- это маленькое поражение цивилизации, и такие поражения люди переживают особенно болезненно.
Тут кроется корневой парадокс самой цивилизации: люди создают инфраструктуру и технику ради комфорта и безопасности (причем первым импульсом была, конечно, безопасность, а только потом комфорт), ради своей независимости от неконтролируемых природных сил, но по мере развития и сама цивилизация превращается как бы в одну из опаснейших стихий. Друг оборачивается врагом, и это чрезвычайно обидно.
С другой стороны, развивая инфраструктуру, изобретая все более и более совершенную технику, человек склонен свои силы и, главное, степень своего контроля и над природой, и над цивилизацией переоценивать. Дескать, если "на пыльных тропинках" далекой Луны давно уже красуются рифленые оттиски наших подошв, то уж с земными напастями мы как-нибудь справимся.
Особенно способствует появлению иллюзии защищенности жизнь в мегаполисах -- этих средоточиях цивилизации. Чего угодно боится житель мегаполиса -- уличного насилия, отравленного бензиновыми парами воздуха, даже взрыва бытового газа, -- но только не природных каких-нибудь катаклизмов вроде урагана или наводнения. Этого не может быть, -- почему-то думает он, и смотрит по телевизору сюжеты о тропических ливнях и смерчах с отчужденным любопытством (как будто бы все это происходит на другой планете), и оказывается в состоянии чрезвычайной растерянности, когда что-нибудь этакое, вроде московского урагана 1998 года, все-таки случается именно с ним.
Если вспомнить ближайшие месяцы, то какой, например, неприятной неожиданностью стала для тихой, суперцивилизованной и обустроенной Европы прошлая зима: ливни, снегопады и небывалые морозы просто парализовали там жизнь. Техники было много, но техника оказалась совершенно не приспособленной к создавшимся условиям, и европейцы были в шоке.
То есть человечество, обольщенное своими технологическими успехами, несколько, что ли, "демобилизовалось", расслабилось, забыло, на каком пути стало человечеством: на пути жестокой и бескомпромиссной борьбы с природой, и никуда от этого факта не денешься.
В этом смысле разного рода экологические движения с благородными лозунгами защиты окружающей среды от вредного воздействия человеческой деятельности выступают в качестве своеобразной "пятой колонны", дезориентирующей, а то и деморализующей человечество.
Никто ведь, собственно, и не спорит, что портить окружающую среду без крайней надобности -- и грешно, и нерасчетливо, но, с другой стороны, не нужно представлять себе природу в образе доброй и ласковой няньки человечества. Приверженцам этого строя мыслей не вредно было бы для пополнения жизненного опыта побывать в самом центре смерча или наводнения: образ прекрасной и невинной природы сразу же обрастет деталями и подробностями противоположной эмоциональной окраски.
Или уж таким людям надо прямо и честно признаться: да, мы настолько любим природу, что не имеем ничего против исчезновения с ее прекрасного лица раковой опухоли человечества.
А ежели нам все-таки желательно выжить в качестве вида homo sapiens, так никуда мы не денемся: помня о Чернобыльской катастрофе, все-таки будем развивать ядерную энергетику, и будем, несмотря на неодобрение всех вместе взятых церквей, заниматься генной инженерией. Человек не может, как того желают экологи-экстремисты, "вернуться в природу": там, где он делает хотя бы шаг назад, природа вчистую его переигрывает.
Взять хотя бы такую простую вещь, как прививки против оспы: двадцать лет назад медики отрапортовали, что над оспой одержана полная победа, и прививки были отменены. И что же? Немножко помедлив, оспа вернулась, а несколько непривитых поколений оказались перед ней беззащитны.
Так что спасение человечества -- в непрерывном совершенствовании созданной им цивилизации и, по возможности, в избавлении от комплекса "головокружения от успехов".
Ведь и в катастрофичности паводка на юге России две составляющих: с одной стороны, редкое природное явление, уникальное стечение обстоятельств, однако с другой -- ветхость и примитивность всей без исключения инфраструктуры, начиная от плотин и дамб и кончая элементарной связью. Бог знает, насколько меньше было бы жертв, если бы в густонаселенном и не самом бедном по российским меркам регионе мобильная телефонная связь была бы столь же популярна, как и в Москве.
Ну, и "человеческий фактор", разумеется, со счета не сбросишь: куда ж без него в России? Глядя на картины разрушенных мостов и прорванных плотин, обвалившихся дорог и затопленных под крыши поселков, вспоминаешь сразу две народные пословицы.
Одну древнюю: "Гром не грянет -- мужик не перекрестится", а вторую -- из легендарных сталинских времен, эпохи построения Беломорканала: "Без туфты и аммонала не построили б канала".
Это сколько ж туфты, то есть элементарных советских приписок, с помощью которых возводились (да и сейчас возводятся) тысячи важнейших объектов, всплыло на паводковой волне! Сколько украденных тонн цемента, песка, фиктивных "человеко-часов" и прочих тихих радостей "социалистического хозяйствования" бумерангом ударило вдруг по цветущему прежде краю! И одновременно -- сколько следов жульничества смыло наводнением на радость одним и на горе другим
Словом, смотришь по телевизору новостные программы, где сообщения о катастрофе над Германией сменяются эпическими картинами с затопленных просторов Кубани, и не знаешь, какая из трагедий тяжелее. Как говорят -- "обе хуже"...
Но в каждой содержится свой сигнал тревоги, который должен быть услышан. Иначе все эти сотни человеческих жертв напрасны. Давно уже понятно, по ком каждый раз звенит этот колокол.
АЛЕКСАНДР АГЕЕВ