Архивная публикация 2006 года: "В Кабуле все «спокойно»"
Конгресс США недавно выделил еще $92 млрд. на военные операции в Ираке и Афганистане. Как выяснил на месте корреспондент «Профиля», американские военные постепенно уходят из Афганистана, передавая свои полномочия международному воинскому контингенту.По следам «шурави»
Мой дед Алексей Николаевич Новиков, инженер советской организации «Союздорпроект», в конце 80-х годов строил кабульский аэропорт. Вместе с афганским пареньком, помогавшим таскать теодолит, он размечал рулежные дорожки, взлетно-посадочную полосу, перрон. Наши строители вогнали в афганскую землю сотни тысяч кубов бетона, создав авиаузел, способный принимать тяжелые транспортники. «Шурави» — советские — ушли. Теперь столичный аэропорт называется по-английски — KAIA, Kabul International Airport.
Наш военно-транспортный С-130 Hercules вылетел из узбекского Термеза, где НАТО арендует военную базу, рано утром. Пересек афганскую границу, быстро снизился и, выпустив несколько ложных целей для ракет, приземлился в Кабуле. «Нам повезло с погодой», — сказал мне полковник Клаус Букляйн, руководитель информационной службы Объединенного командования сил НАТО, ступивший добротным немецким армейским ботинком на советский бетон аэродрома.
Наши тяжелые транспортники летают в афганскую столицу и сегодня. Вот на взлет выруливает Ил-76 с российским флагом на хвосте, арендованный, как утверждал полковник Букляйн, Пакистаном. Дальнюю стоянку занял под погрузку громадный Ан-124 компании «Волга-Днепр». НАТО перебрасывает через Кабульский аэропорт грузы и военную технику, используя российские авиакомпании.
Военный сектор аэродрома украшают два соединения истребителей F-16 ВВС Бельгии и Норвегии. Самолеты находятся в 15-минутной готовности. Пилот бельгийских ВВС отодрал от куртки нашивки-липучки, где написано его имя. Не разрешает фотографировать лицо. Но самолет готов показать со всех сторон.
— Мы проходили специальную подготовку в Канаде, в горной местности, чтобы научиться использовать новейшие системы наведения, установленные на этом F-16, — сказал мне он, похлопывая серый фюзеляж самолета. — Вот здесь снизу подвешена лазерная система наведения. Прямо из кабины на высоте 10 тыс. метров я могу вести несколько целей одновременно. Управляемая ракета попадет точно в то место, на котором установлен курсор. Залезайте в кабину, я покажу.
Справа приставили оранжевую лестницу, открыли кабину и помогли залезть в F-16.
— А вы летали на русских самолетах? — поинтересовался я у бельгийца, разместившись в кресле.
— Нет, но очень хотел бы, — ответил он. — У вас хорошие самолеты, мы иногда устраиваем совместные тренировки со странами, где летает ваша техника.
Опасная работа
В Афганистане многое по-прежнему: поля опийного мака стоят нетронутыми, вечная пыль сменяет грязь и наоборот. Американцы, придя сюда в 2001 году ловить Усаму бен Ладена, потихоньку отползают от этой затратной затеи. Террорист №1 где-то в горах, денег на его поимку уходит все больше. Проект строительства демократии в дикой стране помаленьку переходит под кураторство вооруженного до зубов контингента — International Security Assistance Force (ISAF, или Международные силы содействия безопасности). Всенародно избранный президент Афганистана Хамид Карзай лишь мечтает о том, чтобы его влияние распространилось на всю территорию страны. Сил для этого у него нет. Круглую зеленую эмблему ISAF носят более 8 тыс. человек: солдаты и офицеры 36 стран, из них 26 государств — члены НАТО.
Натовцы любят Кабул. Город окружают красивые, покрытые снегом горы. Для многих солдат коалиции поездка сюда — увлекательное путешествие. Есть и доля героического риска: ведь с тех же гор в любой момент могут «шмальнуть» ракетой. «Мы делаем здесь невероятно опасную работу», — гордо говорят завтрашние ветераны Афганистана.
От аэропорта до базы ISAF всего километров пять. По ухабистым, не видевшим асфальтоукладчика дорогам два бронированных пятитонных микроавтобуса «мерседес» едут на предельно возможной скорости. «Крякая» сиреной, мигая проблесковыми маячками, распугивая бесчисленные такси и пешеходов, машины пытаются быстрее добраться до святой безопасности — закрытой для прохода и проезда улицы, где окна американского посольства смотрят на ощетинившуюся колючей проволокой военную базу ISAF. Натовские броневики змейкой проползают между бетонными заграждениями и въезжают во внутренний периметр базы. На КПП вижу стенд: «4 дня без ДТП».
На базе есть все, что нужно, например, рафинированному немцу или утонченному французу для полноценной службы: три бара (продажа алкоголя с 19.00 до 22.00), интернет-кафе, конференц-зал, волейбольная площадка, футбольное поле и магазин афганских сувениров. Солдаты живут в казармах по трое в комнате. Рядом с одним из корпусов указатель, повернутый в сторону Европы: «3295 миль до кафе Peanuts».
ISAF худо-бедно контролирует кабульскую зону, север страны и запад. Восток, юг, Кандагар и прочие сложные районы ближе к Пакистану — спецзабота американцев. Там — недобитые остатки «Талибана» и «Аль-Каиды». Итальянец Рикардо Кристони, подполковник информслужбы ISAF, рассказал об опасностях Афганистана. Кристони трудно представить в грязном окопе: усы, аккуратная бородка, шейный платок, опрятная униформа, на бедре кобура с эргономичным пистолетом, с которым полагается спать и ходить в любой из трех здешних баров.
— Полевые командиры на юге имеют власть, — сказал Кристони. — Они контролируют экономику и все-все-все. Там выращивают мак, наркодилеры обладают невероятными деньгами. $28,2 млрд. — ежегодный доход от наркоторговли. И лишь $800 млн. уходит крестьянам, выращивающим мак. В стране крутятся огромные деньги, на которые вы можете купить все.
Маковые просторы
Натовские патрули ежедневно ездят мимо маковых полей. Но ни один солдат не посмеет кинуть спичку и поджечь это зло, так как поля находятся «вне мандата ISAF» и являются основой несуществующей афганской экономики (еще недавно наркопроизводство оценивалось в 65% ВВП, последние данные Всемирного банка — 27%). Лишить крестьян мака — значит убить их.
Притом сей продукт прекрасно продается. ООН озабочена проблемой замены мака на какую-нибудь безобидную культуру. Некоторые страны даже предлагают закупать, например, хлопок по завышенным ценам, выплачивая афганским крестьянам гораздо больше, чем они сейчас получают за опийный мак.
Но бороться с наркобаронами почти невозможно. Этих людей в Афганистане некому судить и некуда сажать — нет ни судов, ни тюрем. А уровень коррупции таков, что любой наркоторговец выходил бы на свободу сразу после вынесения ему приговора.
Согласно международному «разделению труда» по восстановлению Афганистана «борьбу» с наркотиками взяла на себя Великобритания. Уже истрачены миллионы фунтов, но видимых результатов нет. «Когда существует верховенство закона в виде полиции, драгдилеры не могут жить, как прежде. Все взаимосвязано», — сказал «Профилю» британский представитель ISAF.
Но восстановление полиции — сфера ответственности Германии. Немцы подготовили 26 тыс. афганских полицейских. С автоматами Калашникова наперевес, в мешковатой форме, будто перешитой из советских шинелей, они проверяют на улицах документы. При зарплате в $17 еще недавно на службу в полицию местные шли лишь от полной безысходности. Сейчас ее подтянули до содержания военных — около $70.
На создание новой Афганской национальной армии деньги отстегивают США. В ней пока 32 тыс. солдат, но эксперты в Пентагоне уверены, что стране нужно 70 тыс. бойцов. Недостающую половину планируется привлечь из числа бывших боевиков, которые пока сидят в горах и ждут денежных ангажементов в рамках программы «Реинтеграции».
Реформа правового сектора Афганистана лежит на Италии. Пустующие сейчас прокуратуры и суды надо кем-то заполнять, чтобы скорее начать судить наркодельцов. Но юристов в стране почти нет.
Японский контингент отвечает за разоружение населения. Как именно это происходит, никто не говорит.
«Карзай похож на Кармаля»
Афганец Амирулла Ахмади живет в небогатом районе Кабула. В день, когда он позвал меня к себе в гости, полил дождь, и вся вездесущая пыль тотчас стала грязью. Заляпанное по крышу такси привезло на небольшую площадь. Сбоку — рынок, на другой стороне — ряд торговых лавок. Амирулла, без зонта, в обычных ботиночках, встретил и повел в сторону залитых коричневой грязью улиц. По дороге к нему домой он купил связку огромных афганских мандаринов. Амирулла помнит русский. Он учился в СССР. Он тоже считает, что Советский Союз напал на его родину. Главное отличие от нынешней ситуации видит в том, что СССР сделал это ясно и открыто.
— Советский Союз помогал безвозмездно. Кто при советских работал на государство, имел все. Сейчас такие люди — самые бедные. СССР был один и помогал нам, — продолжил афганец. — А сейчас у нас нет никого против НАТО. Раньше все были против Советов и помогали моджахедам: соседи-арабы, китайцы, немцы, Европа полностью.
Вход во двор дома прикрывает хлипкая деревянная дверь. На крыше — самодельная телеантенна. Электричество отключили. Небольшого генератора хватает лишь на несколько лампочек в комнатах. Сняв порядком изгрязнившуюся обувь, входим в небольшое помещение с печкой-буржуйкой в центре.
Хозяин дома достал фотоальбомы со старыми черно-белыми фотографиями, где он запечатлен молодым студентом в Ташкенте. У Амируллы двое детей — мальчик и девочка. Втроем они уселись на подушки возле печки. На улице не слишком холодно, поэтому огонь не разводили.
— А Карзай сейчас похож на Бабрака Кармаля, который был при «шурави». Его посадили и сказали: смотри сюда, говори это. Он ничего не решает, что американцы говорят, то и делает. Вокруг него полно воров, которые не дают ему работать. Представьте себя среди воров: что вы будете делать?
Купленные мандарины оказались очень сочными и сладкими. В комнате зажегся свет. Через минуту погас. Амирулла говорит, что против американцев никто не восстанет. Хотя дружить с ними вряд ли возможно.
Я поблагодарил гостеприимного хозяина за угощение и начал прощаться. Напоследок Амирулла сказал, что хотел бы в будущем отправить своих детей учиться в Россию.
«Чао! Чоколат!»
На следующий день на трех броневиках «Ивеко» итальянской армии выехали патрулировать улицы Кабула. Наверху каждой из машин по пулеметчику. Внутри еще по четыре бойца.
— Садитесь здесь, — указал мне на место позади водителя солдат-итальянец, убрав с сиденья автомат «Беретта». — Сейчас мы откроем вам сверху люк, чтобы можно было фотографировать. Только обязательно наденьте каску и смотрите, чтобы в вас дети не кинули камнем.
Каску мне дали белого, нонкомбатантного цвета. За убийство человека в белой каске придется отвечать по уголовной статье, как за убийство гражданского, который не участвует в боевых действиях. Хотя судить убийцу будет некому. Высовывая голову в белой каске из темно-зеленого броневика, невольно думаешь о снайперах и дальтониках с автоматами. Сидя внутри и глядя на пыльное небо сквозь открытый в крыше люк, представляешь влетающую через него гранату.
Мы вереницей ползли в сторону горы Бибимаро, где строят свои дома наркобароны. Далее — патрулирование беднейших районов. По дороге туда итальянцы из-за бронированных стекол приветственно машут местным жителям, те, улыбаясь, отвечают. Пулеметчик на крыше здоровается вслух, ежеминутно произнося: «Чао!»
— Это наша политика — здороваться с местными, — сказал мне фельдфебель Д’Алессандро, по рации руководивший передвижением патруля. — Если будешь вежлив, никто не станет кидать камнями.
По его словам, проблемы случаются у немцев, англичан. До обстрелов, конечно, не доходило. Но не так давно где-то в Кабуле бесследно исчез такой же точно патруль…
Проехав мимо недорогих гест-хаусов, свернув с асфальта, бронемашины начали медленно заползать по грунтовке вверх на Бибимаро.
— На этой горе талибы устраивали жертвоприношения, убивая людей, — рассказывает Д’Алессандро.
Слева шло строительство дорогих с виду домов — что-то вроде местной Рублевки. Наркобароны вкладывают деньги в недвижимость и хотят жить у подножия Бибимаро, делящей Кабул пополам. Пожилой афганец-прораб за что-то громко отчитывал работяг. Навстречу с горы сползал джип «ниссан». Итальянским броневикам пришлось уступить проезд.
— Чао! — пропел пулеметчик, помахав строителям одной рукой, а другой придерживая оружие. Те отвечали: «Салям! Салям!»
Наконец заползли на хребет. Наверху стоит пустующий ржавый рекламный щит, рядом врос в землю остов советского БТРа. На другой стороне дороги — огромный, 50-метровый, бассейн под открытым небом с вышками для прыжков в воду.
— А откуда здесь бассейн? — не без удивления спросил я фельдфебеля Д’Алессандро, когда мы вышли из броневика и он расставил свое подразделение как бы по периметру меня, чтобы охранять.
— А это русские построили, — сказал он, добавив, что именно в нем талибы казнили своих жертв. Никакой воды в бассейне, естественно, нет. Внутри немытые, чумазые, но беспрестанно улыбающиеся афганские дети играли в футбол. Я снял каску, до боли сдавившую мозг.
— Бакшиш, мистер, бакшиш, — тут же нашелся кто-то из юных футболистов. — Доллар! Доллар! How are you?
— Ноу доллар, — ответил я, помня, что дашь одному, сбегутся все.
Двое пацанов постарше, заподозрив в чем-то третьего, помельче, начали его бить: сначала камнями, потом веревкой, затем и ногами. Итальянцы разняли их. Дети с удовольствием сфотографировались, посмотрели на себя, как получилось, и побежали гонять мяч.
Проехав мимо огромного мусульманского кладбища, мы вползли в один из беднейших районов Кабула. По бокам узкой улочки — одноэтажные мазанки-лачуги. Редкие магазинчики торговали мандаринами величиной с кулак, пепси, лепешками. Ватага детей кинулась к броневикам. Итальянцы не первый раз патрулируют этот район, и многие дети уже выучили два магических слова — «чао!» и «чоколат!»
Эти «чао!» и «чоколат!» преследовали нас еще с километр, пока мы ползли по никогда не высыхающим улицам с естественной канализацией. Перед огромной грязевой лужей водитель включил пониженную передачу, чтобы преодолеть жижу между домами.
Добравшись до конца улицы, патруль не спеша развернулся и двинулся в обратный путь.
— И часто вы туда ездите? — спросил я у фельдфебеля Д’Алессандро.
— Мы патрулируем район, закрепленный за Италией, — ответил военный. — А туда наведываемся несколько раз в месяц.
— А когда-нибудь что-нибудь серьезное там происходило?
— Не припомню, — ответил он, улыбнувшись.
«Я помню советские времена»
По разбитой тяжелыми грузовиками джелалабадской дороге мы поехали в тренировочный центр Афганской национальной армии (АНА), что на окраине Кабула. Там под руководством американских офицеров курсанты-афганцы учатся ходить по горам и ползать в пыли с автоматами Калашникова.
В главный корпус центра, еще советской постройки, мы вошли через окно, а не через дверь, где шел какой-то ремонт. В это время на плацу строились бойцы АНА, одетые в натовскую униформу зеленого цвета (солдаты ISAF носят песочную, «пустынную» форму). Пока нам открывали окно, кто-то из афганцев успел в обмороке выпасть из строя. «Павшего» мгновенно оживили и с залитого солнцем плаца увели.
Бригадный генерал АНА Амин Вардак, командующий Кабульским военным тренировочным центром, был в зеленой форме, как и его солдаты.
— Генерал, вы уже немолодой человек, — сказал я Вардаку. — Вероятно, вы всю жизнь были военным. Вы должны помнить времена 80-х годов, когда в Афганистане были советские войска.
— Да, — подтвердил по-английски офицер.
— Вы помните советских солдат?
— М-м-м…
Пауза. Генерал забегал глазами по стоявшим рядом американцам. На русский не перешел.
— Да, я помню те времена, — сказал он, испытывая явные затруднения в английских предложениях.
— Есть ли для вас лично какая-нибудь разница между нынешними силами ISAF и советским присутствием в Афганистане?
После очень длинной паузы он ответил:
— Есть различия.
— Какого рода различия?
— Между ними есть разница, — сказал афганский генерал и умолк, будто его отключили тумблером.
Затем нас посадили в белые «мерседесы» и погнали на полигон, где проходят полевую подготовку солдаты Афганской национальной армии. Их учат пользоваться АК-47 и ползать по-пластунски. Афганцы продемонстрировали, как рассредотачиваются по холмам, занимают позиции и ползком двигаются навстречу воображаемому противнику. Никакой стрельбы: видимо, из соображений безопасности патроны у них отобрали.
— Люди сами идут служить в армию, — сказал Абдул Валид, майор политического комитета АНА. — Здесь они получают нормальные деньги. И служба относительно безопасна с точки зрения угрозы жизни. Ведь помогают американцы, немцы, французы, румыны.
Абдул Валид хорошо изъясняется по-русски. Он учился в Минске, где, как утверждает, живет его первая, русская жена. Ее он хочет пригласить в Кабул. Служба в Афганской национальной армии заканчивается для Абдул Валида ежедневно в 4 вечера. Он снимает форму и идет в свой магазинчик, где торгует сладостями.
— Сейчас в Афганистане ко всем странам относятся хорошо, не так, как относились к советским, — объяснял Абдул Валид политику своей страны. — Мы хотим улучшать отношения с другими странами, в том числе с республиками бывшего СССР. А талибов мы ликвидируем. Талибы — нехорошие люди. Они связаны с арабскими странами, афганцы хотят жить без них. С талибами не было нормальной работы, невозможно было иметь собственность, на улицу не выйдешь с семьей, с детьми. А теперь я могу спокойно ездить в другие районы. И никто не спрашивает, куда ты идешь.
Рядом с пыльным полигоном — кладбище советских танков и бронемашин. Американцы еще в начале своей операции свезли сюда со всех концов Афганистана технику, которая хоть как-то могла пригодиться талибам. Она медленно ржавеет на солнце.
«Я тут же убью его»
Военные ISAF никогда не покидают свою военную базу в гражданской одежде или вне воинского подразделения. Они считают Кабул враждебным городом, где их могут подстрелить или похитить. Единицы из офицеров, которым довелось самостоятельно выходить за ворота, считают это экстримом на грани подвига.
Пройдя через все кордоны базы, попадаешь в самый грязный город мира. Мужчины ходят в дешевых твидовых пиджачках, застегнутых на три пуговицы поверх белого, а на деле уже серого, национального балахона. На головах — непременные «масудки» (по имени афганского любимца Ахмад Шаха Масуда). На рынках торгуют барахлом, которое можно использовать только в Афганистане: велосипедные шестеренки, дырявые чайники, старые кепки, ржавые мотоциклы, медная проволока, запчасти к ЗИЛ-130. Много всего.
Тут говорят, что если у вас есть старый автомобиль, не сдавайте его на свалку, а привезите в Афганистан. За него вам заплатят огромную сумму в афгани-«карзайках», и ваша бывшая машина проездит еще лет 30. На дорогах суета, а дорожное движение основано на наглости водителей: кругом дымит, рычит, звякает железом и беспрестанно сигналит автохлам.
На сувенирной улице «Чикен-стрит» сейчас торгуют всякими безделушками. Во времена «шурави» наши закупались тут джинсами и какой-никакой импортной техникой, часто обменивали на это тушенку и сгущенку. Значки и монеты, ковры и вазы рассчитаны на военных НАТО, которые появлялись редко. А после скандала с датскими карикатурами на пророка европеоидов не видно здесь вовсе.
Торговля идет бойко. Каждый лавочник стремится заполучить клиента и всучить ему какой-нибудь сувенир. По-русски? Без проблем!
— Товариш, товариш, захади, как деля, нармально! — стандартной скороговоркой доносится из-за витрин.
Дети-попрошайки кварталы подряд ноют: «Мистер, бакшиш, доллар». Измазанный гуталином паренек лет 10, чистильщик обуви, назойливо предлагает свои услуги. В кармане из мелочи — 20 евро-центов. Для малолетних что евро, что доллар — разницы в курсах они не знают. Ладно, чисть, а то с ботинок пыль уже кусками отваливается. И тут же подбегают еще четыре-пять разновозрастных коллег этого паренька. Завязывается диалог на тему, давать или не давать бакшиш.
Солнце печет. Потенциального клиента разглядел во мне хозяин ковровой лавки, который начинает нехотя разгонять попрошаек-чистильщиков. Привлекли внимание два ковра по $30 за штуку. Оба — с современным сюжетом. На одном изображены башни Всемирного торгового центра в Нью-Йорке, летящий к ним белый самолет, внизу авианосец с истребителями. И надписи: Made in Afghanistan, Al Qaeda. На другом «шедевре» — гранатомет, автомат Калашникова, какие-то броневики и танки. Хозяин ковров советует брать оба. Говорит, хорошо продаются.
В другой лавке продаются старинные английские ружья и пистолеты, выкопанные из афганской земли и немного отреставрированные. Утверждают, что это подделки, изготовленные в кабульских подвалах. В одном из таких подвалов я нашел «заготовки»: те же ружья, но по виду их только откопали. Старое, негодное уже оружие продается в огромных количествах — на массовую подделку не похоже. Можно купить и автомат Калашникова, но эти пока действуют, поэтому на витринах их нет.
В магазинчике в середине «Чикен-стрит» висят поясные ремни советских солдат со звездами на пряжках и штампами на внутренней стороне. Смотрю надпись: «Барнаул, 1987 г.». Спрашиваю продавца: эти ремни снимали с трупов «шурави»?
— Нет, почему с трупов, — отвечает Шамсуддин, владелец лавки. — Этими ремнями обменивались ваши солдаты с афганскими солдатами, когда уходили. Были хорошими воинами, поэтому дружили и менялись на прощание. «Шурави» всегда платили.
Шамсуддин считает, что его сувенирный бизнес хромает из-за датчан, нарисовавших карикатуры. Скандинавов даже на базе ISAF с флагом на рукаве не было видно. Их куда-то спрятали.
— А что, если я сейчас сюда приведу датского солдата? — спросил я Шамсуддина.
— Я тут же его убью! — ответил продавец.
«Это не тренировка»
В последний день перед отлетом домой я зашел в один из натовских баров. Итальянцы мирно смотрели на огромной плазменной панели Rai Uno, кто-то играл в карты. Едва я уселся за столик, налил немецкого пива по 1 евро за бокал, как вдруг картежники бросили игру, Rai Uno исчез с экрана, все похватали автоматы и бросились к выходу. Неужели тут хоть что-то происходит, кроме автоаварий?!
— Бар закрывается, — взволнованно крикнул бармен-итальянец, — что-то случилось. Быстрее!
Успев на всякий случай сделать глоток из полного стакана и оставив на столе все, как было, я побежал догонять солдат. Оказавшись на улице, услышал завывшую вдруг сирену. Голос штабиста, задыхавшегося от волнения, возвестил: «Это не тренировка. Проследуйте к своему бункеру!» Мимо уже неслась толпа, как при цунами. На базу напали? Да как же? У них ведь нет ни авиации, ни танков!
Я влился в толпу и свернул в сторону бункера с тем самым указателем на загадочное европейское кафе Peanuts. Игравшие в футбол едва не просачивались сквозь сетку-рабицу, огораживающую поле, пытаясь рвануть до казармы за каской и автоматом.
Свет на базе уже успели погасить всюду. Впотьмах орава солдат, клацая автоматами, ворвалась в бункер, который на деле оказался небольшим помещением размером с обычный морской контейнер. Один из пунктов секретной инструкции на столбе предписывал плотно затворить за собой дверь, иначе ударная волна от взрыва порвет вам уши. Сейчас начнется артобстрел, и толпы талибов возьмут базу штурмом! Кто-то сказал, что на самом деле смертник пытался проникнуть на базу и взорвался. В «контейнере» началась перекличка. Выяснилось, что списки устарели: в ближайших к моему бункеру казармах контингент уже сменился. «У нас давно такого не было», — покачал головой какой-то офицер.
Сирена повыла еще несколько раз. Развязка «нетренировки», очевидно, близилась. По бункеру пошли шутки, один из солдат включил в мобильнике последнюю композицию Мадонны. Прошло полчаса.
Покинуть бункеры разрешили через 40 минут. На Кабул опустилась глубокая ночь, и бар с моим пивом, ясно, уже не откроют. Подполковник Рикардо Кристони, распечатав карту города, разъяснил:
— Здесь, — показал он пальцем в центр города, — находится наша база. А вот здесь, в пяти километрах на запад, расположена гостиница «Интерконтиненталь».
Палец тыкал в район у самой горы.
— Гостиница подверглась обстрелу. Снаряд попал в дерево, отлетел на дорогу и неполностью сдетонировал. Никто не пострадал. Никаких VIP-персон, никаких конференций или мероприятий в «Интерконтинентале» не проводилось, — сказал он.
— А чего же все попрятались?
— Мы ждали второго удара по базе, — заявил офицер.
P.S. За время недельного пребывания в Афганистане в разных районах страны погибло 8 военнослужащих международной коалиции.
Конгресс США недавно выделил еще $92 млрд. на военные операции в Ираке и Афганистане. Как выяснил на месте корреспондент «Профиля», американские военные постепенно уходят из Афганистана, передавая свои полномочия международному воинскому контингенту.По следам «шурави»
Мой дед Алексей Николаевич Новиков, инженер советской организации «Союздорпроект», в конце 80-х годов строил кабульский аэропорт. Вместе с афганским пареньком, помогавшим таскать теодолит, он размечал рулежные дорожки, взлетно-посадочную полосу, перрон. Наши строители вогнали в афганскую землю сотни тысяч кубов бетона, создав авиаузел, способный принимать тяжелые транспортники. «Шурави» — советские — ушли. Теперь столичный аэропорт называется по-английски — KAIA, Kabul International Airport.
Наш военно-транспортный С-130 Hercules вылетел из узбекского Термеза, где НАТО арендует военную базу, рано утром. Пересек афганскую границу, быстро снизился и, выпустив несколько ложных целей для ракет, приземлился в Кабуле. «Нам повезло с погодой», — сказал мне полковник Клаус Букляйн, руководитель информационной службы Объединенного командования сил НАТО, ступивший добротным немецким армейским ботинком на советский бетон аэродрома.
Наши тяжелые транспортники летают в афганскую столицу и сегодня. Вот на взлет выруливает Ил-76 с российским флагом на хвосте, арендованный, как утверждал полковник Букляйн, Пакистаном. Дальнюю стоянку занял под погрузку громадный Ан-124 компании «Волга-Днепр». НАТО перебрасывает через Кабульский аэропорт грузы и военную технику, используя российские авиакомпании.
Военный сектор аэродрома украшают два соединения истребителей F-16 ВВС Бельгии и Норвегии. Самолеты находятся в 15-минутной готовности. Пилот бельгийских ВВС отодрал от куртки нашивки-липучки, где написано его имя. Не разрешает фотографировать лицо. Но самолет готов показать со всех сторон.
— Мы проходили специальную подготовку в Канаде, в горной местности, чтобы научиться использовать новейшие системы наведения, установленные на этом F-16, — сказал мне он, похлопывая серый фюзеляж самолета. — Вот здесь снизу подвешена лазерная система наведения. Прямо из кабины на высоте 10 тыс. метров я могу вести несколько целей одновременно. Управляемая ракета попадет точно в то место, на котором установлен курсор. Залезайте в кабину, я покажу.
Справа приставили оранжевую лестницу, открыли кабину и помогли залезть в F-16.
— А вы летали на русских самолетах? — поинтересовался я у бельгийца, разместившись в кресле.
— Нет, но очень хотел бы, — ответил он. — У вас хорошие самолеты, мы иногда устраиваем совместные тренировки со странами, где летает ваша техника.
Опасная работа
В Афганистане многое по-прежнему: поля опийного мака стоят нетронутыми, вечная пыль сменяет грязь и наоборот. Американцы, придя сюда в 2001 году ловить Усаму бен Ладена, потихоньку отползают от этой затратной затеи. Террорист №1 где-то в горах, денег на его поимку уходит все больше. Проект строительства демократии в дикой стране помаленьку переходит под кураторство вооруженного до зубов контингента — International Security Assistance Force (ISAF, или Международные силы содействия безопасности). Всенародно избранный президент Афганистана Хамид Карзай лишь мечтает о том, чтобы его влияние распространилось на всю территорию страны. Сил для этого у него нет. Круглую зеленую эмблему ISAF носят более 8 тыс. человек: солдаты и офицеры 36 стран, из них 26 государств — члены НАТО.
Натовцы любят Кабул. Город окружают красивые, покрытые снегом горы. Для многих солдат коалиции поездка сюда — увлекательное путешествие. Есть и доля героического риска: ведь с тех же гор в любой момент могут «шмальнуть» ракетой. «Мы делаем здесь невероятно опасную работу», — гордо говорят завтрашние ветераны Афганистана.
От аэропорта до базы ISAF всего километров пять. По ухабистым, не видевшим асфальтоукладчика дорогам два бронированных пятитонных микроавтобуса «мерседес» едут на предельно возможной скорости. «Крякая» сиреной, мигая проблесковыми маячками, распугивая бесчисленные такси и пешеходов, машины пытаются быстрее добраться до святой безопасности — закрытой для прохода и проезда улицы, где окна американского посольства смотрят на ощетинившуюся колючей проволокой военную базу ISAF. Натовские броневики змейкой проползают между бетонными заграждениями и въезжают во внутренний периметр базы. На КПП вижу стенд: «4 дня без ДТП».
На базе есть все, что нужно, например, рафинированному немцу или утонченному французу для полноценной службы: три бара (продажа алкоголя с 19.00 до 22.00), интернет-кафе, конференц-зал, волейбольная площадка, футбольное поле и магазин афганских сувениров. Солдаты живут в казармах по трое в комнате. Рядом с одним из корпусов указатель, повернутый в сторону Европы: «3295 миль до кафе Peanuts».
ISAF худо-бедно контролирует кабульскую зону, север страны и запад. Восток, юг, Кандагар и прочие сложные районы ближе к Пакистану — спецзабота американцев. Там — недобитые остатки «Талибана» и «Аль-Каиды». Итальянец Рикардо Кристони, подполковник информслужбы ISAF, рассказал об опасностях Афганистана. Кристони трудно представить в грязном окопе: усы, аккуратная бородка, шейный платок, опрятная униформа, на бедре кобура с эргономичным пистолетом, с которым полагается спать и ходить в любой из трех здешних баров.
— Полевые командиры на юге имеют власть, — сказал Кристони. — Они контролируют экономику и все-все-все. Там выращивают мак, наркодилеры обладают невероятными деньгами. $28,2 млрд. — ежегодный доход от наркоторговли. И лишь $800 млн. уходит крестьянам, выращивающим мак. В стране крутятся огромные деньги, на которые вы можете купить все.
Маковые просторы
Натовские патрули ежедневно ездят мимо маковых полей. Но ни один солдат не посмеет кинуть спичку и поджечь это зло, так как поля находятся «вне мандата ISAF» и являются основой несуществующей афганской экономики (еще недавно наркопроизводство оценивалось в 65% ВВП, последние данные Всемирного банка — 27%). Лишить крестьян мака — значит убить их.
Притом сей продукт прекрасно продается. ООН озабочена проблемой замены мака на какую-нибудь безобидную культуру. Некоторые страны даже предлагают закупать, например, хлопок по завышенным ценам, выплачивая афганским крестьянам гораздо больше, чем они сейчас получают за опийный мак.
Но бороться с наркобаронами почти невозможно. Этих людей в Афганистане некому судить и некуда сажать — нет ни судов, ни тюрем. А уровень коррупции таков, что любой наркоторговец выходил бы на свободу сразу после вынесения ему приговора.
Согласно международному «разделению труда» по восстановлению Афганистана «борьбу» с наркотиками взяла на себя Великобритания. Уже истрачены миллионы фунтов, но видимых результатов нет. «Когда существует верховенство закона в виде полиции, драгдилеры не могут жить, как прежде. Все взаимосвязано», — сказал «Профилю» британский представитель ISAF.
Но восстановление полиции — сфера ответственности Германии. Немцы подготовили 26 тыс. афганских полицейских. С автоматами Калашникова наперевес, в мешковатой форме, будто перешитой из советских шинелей, они проверяют на улицах документы. При зарплате в $17 еще недавно на службу в полицию местные шли лишь от полной безысходности. Сейчас ее подтянули до содержания военных — около $70.
На создание новой Афганской национальной армии деньги отстегивают США. В ней пока 32 тыс. солдат, но эксперты в Пентагоне уверены, что стране нужно 70 тыс. бойцов. Недостающую половину планируется привлечь из числа бывших боевиков, которые пока сидят в горах и ждут денежных ангажементов в рамках программы «Реинтеграции».
Реформа правового сектора Афганистана лежит на Италии. Пустующие сейчас прокуратуры и суды надо кем-то заполнять, чтобы скорее начать судить наркодельцов. Но юристов в стране почти нет.
Японский контингент отвечает за разоружение населения. Как именно это происходит, никто не говорит.
«Карзай похож на Кармаля»
Афганец Амирулла Ахмади живет в небогатом районе Кабула. В день, когда он позвал меня к себе в гости, полил дождь, и вся вездесущая пыль тотчас стала грязью. Заляпанное по крышу такси привезло на небольшую площадь. Сбоку — рынок, на другой стороне — ряд торговых лавок. Амирулла, без зонта, в обычных ботиночках, встретил и повел в сторону залитых коричневой грязью улиц. По дороге к нему домой он купил связку огромных афганских мандаринов. Амирулла помнит русский. Он учился в СССР. Он тоже считает, что Советский Союз напал на его родину. Главное отличие от нынешней ситуации видит в том, что СССР сделал это ясно и открыто.
— Советский Союз помогал безвозмездно. Кто при советских работал на государство, имел все. Сейчас такие люди — самые бедные. СССР был один и помогал нам, — продолжил афганец. — А сейчас у нас нет никого против НАТО. Раньше все были против Советов и помогали моджахедам: соседи-арабы, китайцы, немцы, Европа полностью.
Вход во двор дома прикрывает хлипкая деревянная дверь. На крыше — самодельная телеантенна. Электричество отключили. Небольшого генератора хватает лишь на несколько лампочек в комнатах. Сняв порядком изгрязнившуюся обувь, входим в небольшое помещение с печкой-буржуйкой в центре.
Хозяин дома достал фотоальбомы со старыми черно-белыми фотографиями, где он запечатлен молодым студентом в Ташкенте. У Амируллы двое детей — мальчик и девочка. Втроем они уселись на подушки возле печки. На улице не слишком холодно, поэтому огонь не разводили.
— А Карзай сейчас похож на Бабрака Кармаля, который был при «шурави». Его посадили и сказали: смотри сюда, говори это. Он ничего не решает, что американцы говорят, то и делает. Вокруг него полно воров, которые не дают ему работать. Представьте себя среди воров: что вы будете делать?
Купленные мандарины оказались очень сочными и сладкими. В комнате зажегся свет. Через минуту погас. Амирулла говорит, что против американцев никто не восстанет. Хотя дружить с ними вряд ли возможно.
Я поблагодарил гостеприимного хозяина за угощение и начал прощаться. Напоследок Амирулла сказал, что хотел бы в будущем отправить своих детей учиться в Россию.
«Чао! Чоколат!»
На следующий день на трех броневиках «Ивеко» итальянской армии выехали патрулировать улицы Кабула. Наверху каждой из машин по пулеметчику. Внутри еще по четыре бойца.
— Садитесь здесь, — указал мне на место позади водителя солдат-итальянец, убрав с сиденья автомат «Беретта». — Сейчас мы откроем вам сверху люк, чтобы можно было фотографировать. Только обязательно наденьте каску и смотрите, чтобы в вас дети не кинули камнем.
Каску мне дали белого, нонкомбатантного цвета. За убийство человека в белой каске придется отвечать по уголовной статье, как за убийство гражданского, который не участвует в боевых действиях. Хотя судить убийцу будет некому. Высовывая голову в белой каске из темно-зеленого броневика, невольно думаешь о снайперах и дальтониках с автоматами. Сидя внутри и глядя на пыльное небо сквозь открытый в крыше люк, представляешь влетающую через него гранату.
Мы вереницей ползли в сторону горы Бибимаро, где строят свои дома наркобароны. Далее — патрулирование беднейших районов. По дороге туда итальянцы из-за бронированных стекол приветственно машут местным жителям, те, улыбаясь, отвечают. Пулеметчик на крыше здоровается вслух, ежеминутно произнося: «Чао!»
— Это наша политика — здороваться с местными, — сказал мне фельдфебель Д’Алессандро, по рации руководивший передвижением патруля. — Если будешь вежлив, никто не станет кидать камнями.
По его словам, проблемы случаются у немцев, англичан. До обстрелов, конечно, не доходило. Но не так давно где-то в Кабуле бесследно исчез такой же точно патруль…
Проехав мимо недорогих гест-хаусов, свернув с асфальта, бронемашины начали медленно заползать по грунтовке вверх на Бибимаро.
— На этой горе талибы устраивали жертвоприношения, убивая людей, — рассказывает Д’Алессандро.
Слева шло строительство дорогих с виду домов — что-то вроде местной Рублевки. Наркобароны вкладывают деньги в недвижимость и хотят жить у подножия Бибимаро, делящей Кабул пополам. Пожилой афганец-прораб за что-то громко отчитывал работяг. Навстречу с горы сползал джип «ниссан». Итальянским броневикам пришлось уступить проезд.
— Чао! — пропел пулеметчик, помахав строителям одной рукой, а другой придерживая оружие. Те отвечали: «Салям! Салям!»
Наконец заползли на хребет. Наверху стоит пустующий ржавый рекламный щит, рядом врос в землю остов советского БТРа. На другой стороне дороги — огромный, 50-метровый, бассейн под открытым небом с вышками для прыжков в воду.
— А откуда здесь бассейн? — не без удивления спросил я фельдфебеля Д’Алессандро, когда мы вышли из броневика и он расставил свое подразделение как бы по периметру меня, чтобы охранять.
— А это русские построили, — сказал он, добавив, что именно в нем талибы казнили своих жертв. Никакой воды в бассейне, естественно, нет. Внутри немытые, чумазые, но беспрестанно улыбающиеся афганские дети играли в футбол. Я снял каску, до боли сдавившую мозг.
— Бакшиш, мистер, бакшиш, — тут же нашелся кто-то из юных футболистов. — Доллар! Доллар! How are you?
— Ноу доллар, — ответил я, помня, что дашь одному, сбегутся все.
Двое пацанов постарше, заподозрив в чем-то третьего, помельче, начали его бить: сначала камнями, потом веревкой, затем и ногами. Итальянцы разняли их. Дети с удовольствием сфотографировались, посмотрели на себя, как получилось, и побежали гонять мяч.
Проехав мимо огромного мусульманского кладбища, мы вползли в один из беднейших районов Кабула. По бокам узкой улочки — одноэтажные мазанки-лачуги. Редкие магазинчики торговали мандаринами величиной с кулак, пепси, лепешками. Ватага детей кинулась к броневикам. Итальянцы не первый раз патрулируют этот район, и многие дети уже выучили два магических слова — «чао!» и «чоколат!»
Эти «чао!» и «чоколат!» преследовали нас еще с километр, пока мы ползли по никогда не высыхающим улицам с естественной канализацией. Перед огромной грязевой лужей водитель включил пониженную передачу, чтобы преодолеть жижу между домами.
Добравшись до конца улицы, патруль не спеша развернулся и двинулся в обратный путь.
— И часто вы туда ездите? — спросил я у фельдфебеля Д’Алессандро.
— Мы патрулируем район, закрепленный за Италией, — ответил военный. — А туда наведываемся несколько раз в месяц.
— А когда-нибудь что-нибудь серьезное там происходило?
— Не припомню, — ответил он, улыбнувшись.
«Я помню советские времена»
По разбитой тяжелыми грузовиками джелалабадской дороге мы поехали в тренировочный центр Афганской национальной армии (АНА), что на окраине Кабула. Там под руководством американских офицеров курсанты-афганцы учатся ходить по горам и ползать в пыли с автоматами Калашникова.
В главный корпус центра, еще советской постройки, мы вошли через окно, а не через дверь, где шел какой-то ремонт. В это время на плацу строились бойцы АНА, одетые в натовскую униформу зеленого цвета (солдаты ISAF носят песочную, «пустынную» форму). Пока нам открывали окно, кто-то из афганцев успел в обмороке выпасть из строя. «Павшего» мгновенно оживили и с залитого солнцем плаца увели.
Бригадный генерал АНА Амин Вардак, командующий Кабульским военным тренировочным центром, был в зеленой форме, как и его солдаты.
— Генерал, вы уже немолодой человек, — сказал я Вардаку. — Вероятно, вы всю жизнь были военным. Вы должны помнить времена 80-х годов, когда в Афганистане были советские войска.
— Да, — подтвердил по-английски офицер.
— Вы помните советских солдат?
— М-м-м…
Пауза. Генерал забегал глазами по стоявшим рядом американцам. На русский не перешел.
— Да, я помню те времена, — сказал он, испытывая явные затруднения в английских предложениях.
— Есть ли для вас лично какая-нибудь разница между нынешними силами ISAF и советским присутствием в Афганистане?
После очень длинной паузы он ответил:
— Есть различия.
— Какого рода различия?
— Между ними есть разница, — сказал афганский генерал и умолк, будто его отключили тумблером.
Затем нас посадили в белые «мерседесы» и погнали на полигон, где проходят полевую подготовку солдаты Афганской национальной армии. Их учат пользоваться АК-47 и ползать по-пластунски. Афганцы продемонстрировали, как рассредотачиваются по холмам, занимают позиции и ползком двигаются навстречу воображаемому противнику. Никакой стрельбы: видимо, из соображений безопасности патроны у них отобрали.
— Люди сами идут служить в армию, — сказал Абдул Валид, майор политического комитета АНА. — Здесь они получают нормальные деньги. И служба относительно безопасна с точки зрения угрозы жизни. Ведь помогают американцы, немцы, французы, румыны.
Абдул Валид хорошо изъясняется по-русски. Он учился в Минске, где, как утверждает, живет его первая, русская жена. Ее он хочет пригласить в Кабул. Служба в Афганской национальной армии заканчивается для Абдул Валида ежедневно в 4 вечера. Он снимает форму и идет в свой магазинчик, где торгует сладостями.
— Сейчас в Афганистане ко всем странам относятся хорошо, не так, как относились к советским, — объяснял Абдул Валид политику своей страны. — Мы хотим улучшать отношения с другими странами, в том числе с республиками бывшего СССР. А талибов мы ликвидируем. Талибы — нехорошие люди. Они связаны с арабскими странами, афганцы хотят жить без них. С талибами не было нормальной работы, невозможно было иметь собственность, на улицу не выйдешь с семьей, с детьми. А теперь я могу спокойно ездить в другие районы. И никто не спрашивает, куда ты идешь.
Рядом с пыльным полигоном — кладбище советских танков и бронемашин. Американцы еще в начале своей операции свезли сюда со всех концов Афганистана технику, которая хоть как-то могла пригодиться талибам. Она медленно ржавеет на солнце.
«Я тут же убью его»
Военные ISAF никогда не покидают свою военную базу в гражданской одежде или вне воинского подразделения. Они считают Кабул враждебным городом, где их могут подстрелить или похитить. Единицы из офицеров, которым довелось самостоятельно выходить за ворота, считают это экстримом на грани подвига.
Пройдя через все кордоны базы, попадаешь в самый грязный город мира. Мужчины ходят в дешевых твидовых пиджачках, застегнутых на три пуговицы поверх белого, а на деле уже серого, национального балахона. На головах — непременные «масудки» (по имени афганского любимца Ахмад Шаха Масуда). На рынках торгуют барахлом, которое можно использовать только в Афганистане: велосипедные шестеренки, дырявые чайники, старые кепки, ржавые мотоциклы, медная проволока, запчасти к ЗИЛ-130. Много всего.
Тут говорят, что если у вас есть старый автомобиль, не сдавайте его на свалку, а привезите в Афганистан. За него вам заплатят огромную сумму в афгани-«карзайках», и ваша бывшая машина проездит еще лет 30. На дорогах суета, а дорожное движение основано на наглости водителей: кругом дымит, рычит, звякает железом и беспрестанно сигналит автохлам.
На сувенирной улице «Чикен-стрит» сейчас торгуют всякими безделушками. Во времена «шурави» наши закупались тут джинсами и какой-никакой импортной техникой, часто обменивали на это тушенку и сгущенку. Значки и монеты, ковры и вазы рассчитаны на военных НАТО, которые появлялись редко. А после скандала с датскими карикатурами на пророка европеоидов не видно здесь вовсе.
Торговля идет бойко. Каждый лавочник стремится заполучить клиента и всучить ему какой-нибудь сувенир. По-русски? Без проблем!
— Товариш, товариш, захади, как деля, нармально! — стандартной скороговоркой доносится из-за витрин.
Дети-попрошайки кварталы подряд ноют: «Мистер, бакшиш, доллар». Измазанный гуталином паренек лет 10, чистильщик обуви, назойливо предлагает свои услуги. В кармане из мелочи — 20 евро-центов. Для малолетних что евро, что доллар — разницы в курсах они не знают. Ладно, чисть, а то с ботинок пыль уже кусками отваливается. И тут же подбегают еще четыре-пять разновозрастных коллег этого паренька. Завязывается диалог на тему, давать или не давать бакшиш.
Солнце печет. Потенциального клиента разглядел во мне хозяин ковровой лавки, который начинает нехотя разгонять попрошаек-чистильщиков. Привлекли внимание два ковра по $30 за штуку. Оба — с современным сюжетом. На одном изображены башни Всемирного торгового центра в Нью-Йорке, летящий к ним белый самолет, внизу авианосец с истребителями. И надписи: Made in Afghanistan, Al Qaeda. На другом «шедевре» — гранатомет, автомат Калашникова, какие-то броневики и танки. Хозяин ковров советует брать оба. Говорит, хорошо продаются.
В другой лавке продаются старинные английские ружья и пистолеты, выкопанные из афганской земли и немного отреставрированные. Утверждают, что это подделки, изготовленные в кабульских подвалах. В одном из таких подвалов я нашел «заготовки»: те же ружья, но по виду их только откопали. Старое, негодное уже оружие продается в огромных количествах — на массовую подделку не похоже. Можно купить и автомат Калашникова, но эти пока действуют, поэтому на витринах их нет.
В магазинчике в середине «Чикен-стрит» висят поясные ремни советских солдат со звездами на пряжках и штампами на внутренней стороне. Смотрю надпись: «Барнаул, 1987 г.». Спрашиваю продавца: эти ремни снимали с трупов «шурави»?
— Нет, почему с трупов, — отвечает Шамсуддин, владелец лавки. — Этими ремнями обменивались ваши солдаты с афганскими солдатами, когда уходили. Были хорошими воинами, поэтому дружили и менялись на прощание. «Шурави» всегда платили.
Шамсуддин считает, что его сувенирный бизнес хромает из-за датчан, нарисовавших карикатуры. Скандинавов даже на базе ISAF с флагом на рукаве не было видно. Их куда-то спрятали.
— А что, если я сейчас сюда приведу датского солдата? — спросил я Шамсуддина.
— Я тут же его убью! — ответил продавец.
«Это не тренировка»
В последний день перед отлетом домой я зашел в один из натовских баров. Итальянцы мирно смотрели на огромной плазменной панели Rai Uno, кто-то играл в карты. Едва я уселся за столик, налил немецкого пива по 1 евро за бокал, как вдруг картежники бросили игру, Rai Uno исчез с экрана, все похватали автоматы и бросились к выходу. Неужели тут хоть что-то происходит, кроме автоаварий?!
— Бар закрывается, — взволнованно крикнул бармен-итальянец, — что-то случилось. Быстрее!
Успев на всякий случай сделать глоток из полного стакана и оставив на столе все, как было, я побежал догонять солдат. Оказавшись на улице, услышал завывшую вдруг сирену. Голос штабиста, задыхавшегося от волнения, возвестил: «Это не тренировка. Проследуйте к своему бункеру!» Мимо уже неслась толпа, как при цунами. На базу напали? Да как же? У них ведь нет ни авиации, ни танков!
Я влился в толпу и свернул в сторону бункера с тем самым указателем на загадочное европейское кафе Peanuts. Игравшие в футбол едва не просачивались сквозь сетку-рабицу, огораживающую поле, пытаясь рвануть до казармы за каской и автоматом.
Свет на базе уже успели погасить всюду. Впотьмах орава солдат, клацая автоматами, ворвалась в бункер, который на деле оказался небольшим помещением размером с обычный морской контейнер. Один из пунктов секретной инструкции на столбе предписывал плотно затворить за собой дверь, иначе ударная волна от взрыва порвет вам уши. Сейчас начнется артобстрел, и толпы талибов возьмут базу штурмом! Кто-то сказал, что на самом деле смертник пытался проникнуть на базу и взорвался. В «контейнере» началась перекличка. Выяснилось, что списки устарели: в ближайших к моему бункеру казармах контингент уже сменился. «У нас давно такого не было», — покачал головой какой-то офицер.
Сирена повыла еще несколько раз. Развязка «нетренировки», очевидно, близилась. По бункеру пошли шутки, один из солдат включил в мобильнике последнюю композицию Мадонны. Прошло полчаса.
Покинуть бункеры разрешили через 40 минут. На Кабул опустилась глубокая ночь, и бар с моим пивом, ясно, уже не откроют. Подполковник Рикардо Кристони, распечатав карту города, разъяснил:
— Здесь, — показал он пальцем в центр города, — находится наша база. А вот здесь, в пяти километрах на запад, расположена гостиница «Интерконтиненталь».
Палец тыкал в район у самой горы.
— Гостиница подверглась обстрелу. Снаряд попал в дерево, отлетел на дорогу и неполностью сдетонировал. Никто не пострадал. Никаких VIP-персон, никаких конференций или мероприятий в «Интерконтинентале» не проводилось, — сказал он.
— А чего же все попрятались?
— Мы ждали второго удара по базе, — заявил офицер.
P.S. За время недельного пребывания в Афганистане в разных районах страны погибло 8 военнослужащих международной коалиции.
Подписывайтесь на PROFILE.RU в Яндекс.Новости или в Яндекс.Дзен. Все важные новости — в telegram-канале «PROFILE-NEWS».
